до подхода Шнелля". Я снял палец со спускового крючка и вслушался. Где-то
впереди ржали кони, кто-то кричал. Потом хлопнул выстрел, другой,
застрекотал автомат. Затем все стихло. Кто кого? Каюсь, я ждал с холодным
потом на лбу. И не только на лбу - даже ладони вспотели.
Чьи-то сапоги застучали рядом. Шнелль, уже не понижая голоса, сказал:
- Идиот. Я же приказал считать до пятнадцати. Медленно, не торопясь. Ты
только спугнул их.
- Где Оливье?
- Ранен.
- А они?
Шнелль сплюнул - я даже услышал звук плевка на подножке.
- Двоих мы сняли, остальные ушли. Разберем завал.
Минут пятнадцать мы разбирали завал на шоссе с помощью патрульных с
подошедшей машины. Охрана фургона, напоровшегося на засаду, была перебита.
Шнелль принял наиболее разумное в этом положении решение. Легко раненного
Оливье он положил рядом с собой, а меня посадил в машину, оставшуюся без
охраны, и отправил в город с напутствием:
- У тебя будет только одна остановка - с ближайшей заставы я передам в
Би-центр. Сгрузишь и обратно. Повтори.
Я повторил.
Дверца новой кабины захлопнулась, и повторилось все с самого начала:
ночь, беззвучное скольжение по стекловидному покрытию, бег черных теней за
стеклом, немигающие звезды на небе. "Больше ни одного выстрела, что бы ни
произошло", - подумал я вслух и закрыл глаза. А когда открыл их, в
ветровом стекле отражалась цепочка уличных фонарей: фургон сворачивал на
широкую улицу, должно быть, американского сектора, потому что слепые окна
верхних этажей где-то высоко-высоко таяли в ночи. Я узнал их по тоненьким
и тусклым линеечкам доходившего до них и умиравшего в них света тех же
газовых фонарей, которые позволяли мне видеть улицу. На всем ее протяжении
она как вымерла - даже постовых полицейских не было видно. Какой страшный
удел жить все ночи под угрозой комендантского часа, как во вражеской
оккупации! Я вспомнил призрачную ночь в Сен-Дизье во время парижского
конгресса три года назад. Неужели "облакам" так понравилась эта чернота
обезлюдевших улиц? Или же это создание такого же черного человеческого
разума? Я уже ничего не понимал.
Машина остановилась в конце улицы у здания, напоминавшего тюрьму или
форт. Трехметровый каменный или бетонный забор, наглухо пригнанные ворота
и часовые у пропускной будки только дополнили подсказанное памятью
сходство. Ворота открылись, однако, без моего предупреждения, и
пятидесятитонная махина, никем и ничем не управляемая, довольно ловко,
даже с каким-то изяществом, проскользнула во двор. Фонарь осветил открытый
пролет в здании, плоскую тележку на рельсах и полицейских в таких же, как
и мой, золотогалунных мундирах.
- Гони путевку, - сказал один из них, подойдя к открытой двери кабины.
- Почему один? Где остальные?
Я кратко объяснил ему, что произошло на дороге. Он свистнул:
- Второй случай за месяц. Пора бы пришпорить, а то обнаглеют.
Кого пришпорить и кто обнаглеет, я, честно говоря, не понял, а спросить
не рискнул. Тем временем полицейские без моей помощи довольно быстро
разгрузили фургон. Задние двери его, как и кабины, открывались
автоматически на любой остановке, и мне сразу стала ясна механика ночного
набега. Нападавшие забаррикадировали дорогу, вызвали вынужденную остановку
машины, перебили охрану и до нашего прибытия успели перегрузить часть
ящиков и мешков на поджидавших у шоссе лошадей. Вероятно, не более тонны,
потому что полицейские, принимавшие груз, казались не слишком
встревоженными, а угроза пришпорить кого-то прозвучала, пожалуй, чисто
риторически, потому что путевка с печатью тут же вернулась ко мне обратно,
двери автоматически щелкнули, свет погас, и машина моя с такой же
ловкостью проскользнула в открытые ворота на улицу. А куда я привез
продукты, так и осталось нерешенной задачей - очевидно, не в магазин, и не
в ресторан, и даже не в тюрьму, потому что явно не для заключенных
предназначались контейнеры с консервированной высокосортной рыбой,
полиэтиленовые мешки с жареными цыплятами и ящики с типично французским
коньяком и шампанским.
20. ПОКУШЕНИЕ
Решение задачи пришло на очередной встрече четырех, вновь собравшей нас
под одной крышей. Мои доклад, как наиболее обстоятельный, заслушивался
последним. Начал Мартин, и начал с тревожного сообщения.
От Марии он узнал, что несколько дней назад из Майн-Сити бежало более
ста человек. Побег был тщательно подготовлен, отлично организован и удачно
выполнен. Одной группе заключенных удалось взорвать лагерную
электростанцию; в результате вышли из строя все прожектора на сторожевых
вышках, обесточились проволочные заграждения и погас свет в полицейских
казармах. Другая группа ворвалась на склад оружия, перебила охрану и ушла
в лес, соединившись с первой. Более полусотни стражников было убито во
время преследования, многие погибли при взрыве электростанции.
Тревожил, конечно, не сам побег, а последовавшие за ним репрессии. В
городе начались аресты. За один день только на заводах компании "Сириус"
исчезло более восьмисот человек. Их видели в цехах, но ни один из них не
вернулся домой. Мария рассказывала, что Корсон Бойл накануне в баре
"Олимпии" назвал сопровождавшим его бизнесменам из "Клуба состоятельных"
цифру предполагаемых арестов. "Ди-центр, - сказал он, - ощиплет перышки с
двух тысяч петушков".
- Что за Ди-центр? - спросил я.
- Не знаю. И Мария не знает.
- Я знаю, - сказал Зернов. - Они помечают свои секретные организации
буквами английского алфавита. Ди-центр, между прочим, от слова "дефенс" -
"защита", нечто вроде здешнего гестапо. - Зернов нахмурился и вдруг
встревоженно спросил Мартина: - А ты говорил кому-нибудь о цифре арестов?
- Только Маго.
- Зря.
- Я никого из вас не нашел.
- А кому же сообщать? - пришел на помощь Мартину Толька. - Она же
связная.
Я знал Зернова. Он явно сдерживался, чтобы не сказать резкость. Но
резкость эта все же прозвучала в ответной реплике:
- Ваше слово, Дьячук. Рассказывайте.
И Толька сделал поистине сенсационное сообщение. Он был на вечере у
Корсона Бойла. Он пел любимые песенки галунщиков. Его накормили, напоили и
увезли с величайшим почетом. Ничего особенного он не услышал - солдатские
анекдоты и сплетни. Но он увидел.
- Вы все обалдеете, когда узнаете, кого я увидел.
- Кого? - взревели мы все.
- Бориса Аркадьевича собственной персоной.
Мы молча переглянулись. Толька явно сошел с ума.
- Меня? - осторожно переспросил Зернов.
- Вас.
- А вы не ошиблись, Дьячук? В тот вечер я был у Томпсона.
- У Томпсона гостевал некто Зерн, писарь с козлиной бородкой, - лукаво
подмигнул Толька, - а у начальника фуд-полиции был Зернов. Чисто выбритый
московский Борис Аркадьевич Зернов. Выдающийся ученый Города и директор
Би-центра. Усекли?
Мы усекли. Вероятно, каждый вспомнил трагически окончившуюся встречу
двух Зерновых в кают-компании Мирного. Что скажет сейчас Зернов, вернее,
Борис Зерн, писарь личной канцелярии мэра?
И он сказал:
- Теперь я понимаю, почему Томпсон посоветовал мне отрастить бороду. Он
знал.
- А я одного не понимаю, - недоумевающе протянул Толька. - Вы же
ледовик по специальности, Борис Аркадьевич. А здешний - кибернетик, хозяин
счетной машины Города.
- Выучился, - равнодушно сказал Зернов. - Может, его таким и
запрограммировали. А биологически я и он идентичны. Тот же характер, те же
способности. Даже усиленные за счет частичной блокады памяти.
Мне захотелось поддеть эту профессиональную самоуверенность.
- Может быть, о характере уточним, Боря? Твой дубль с аппетитом ест из
хозяйской миски.
Но Зернов не пошел на "подначку".
- Не думаю, чтобы с аппетитом. Блокада памяти - не решающий фактор в
изменении характера. Среда тоже. Может быть, здесь известную роль играет
научная одержимость?
- Он даже спит в аппаратной, - подтвердил Толька.
Но Зернов не откликнулся. Он уже не объяснял, а размышлял вслух.
- Научная одержимость, - задумчиво повторил он. - Но разве ее не было у
Эйнштейна или у Оппенгеймера? Или у Жолио-Кюри?
- Быть может, он таким и задуман? Ты же упомянул о программировании, -
перебил я.
- Только в одном смысле. Моделируя, они учитывали склонность,
призвание, если хотите. Кстати, я не мечтал быть гляциологом. Это
получилось, в общем, случайно.
- А если в нужную им модель они внесли и нужные им черты характера?
- Кто? "Облака"? Эй-центр и Би-центр - единственное, что внесли они в
моделируемый ими мир, в отличие от земного. Но это же чистейшая
автоматика. А систему контроля, я убежден, придумали сами люди. И характер
им не придумывали: у них был свой. Так что и у моего двойника... - Он не
закончил.
- По-моему, над этим стоит подумать, - сказал я. - Твой аналог в
перспективе...
- Нет, нет, - оборвал меня Зернов, - не сейчас. Не будем отвлекаться.
Твоя очередь, Юра. Ждем.
Я рассказал со всеми подробностями об экзамене и последовавших рейсах.
Реагировали по-разному. Зернова больше всего заинтересовал разговор с
Бойлом, он все время перебивал и расспрашивал о деталях. Тольку и Мартина
привлекали главным образом действенные или, как говорят в кино,
остросюжетные эпизоды.
Смущавшую меня загадку первого рейса, когда я привез продукты в здание,
напоминавшее казарму или тюрьму, Зернов разъяснил сразу:
- Это же холодильник, Си-центр, от слова "колд" - "холод". Не в чистом
виде рефрижератор, а еще и склад, запасец, так сказать, на черный день. Ты
правильно заметил в разговоре с Бойлом, что они не знают пределов мощности
своего пищевого завода, не уверены они и в проблеме его надежности. Отсюда
совершенно правильный вывод об экономическом статус-кво, о стабильности
спроса и предложения, о сохранении пониженной платежеспособности
населения. С выводом Бойл согласился, но дополнений не сделал. Ну а если
завод остановлен, что тогда? Город остается без хлеба и мяса, деньги
обесцениваются, горит промышленность, закрываются банки, а население
частично вымирает от голода, частично превращается уже не в "диких", а в
дикарей. Думаешь, Корсон Бойл этого не понимает? Все понимает и учитывает.
Отсюда и холодильник с двухлетним запасом продуктов, и зачатки сельского
хозяйства, которое за эти два года уже может давать Городу хлеб и овощи.
- Но ведь сельское хозяйство запрещено местным законодательством, -
возразил я.
- Ты в этом уверен? А откуда, по-твоему, берется овес для лошадей? Где
достают его конские заводы? А ты знаешь, что в Городе более ста
предприятий извозного промысла и два десятка фирм, поставляющих им овес?
Где, по-твоему, они берут его? Твои грузовики развозят по Городу хлеб. Но
хлеб не положишь на двухлетнее хранение в амбары - нужна мука. Без зерна
ее не получишь, без мельниц не смелешь. А почему, ты думаешь, не караются
"дикие"? Официально они под запретом, но за последние годы не предпринято
ни одной карательной экспедиции в лес. Если остановится пищевой завод,
"дикие" образуют основу будущего фермерского хозяйства. Этого тебе Корсон
Бойл не сказал. А сказал ли он о том, чем поддерживается пресловутое
статус-кво? Сохранением цен? Кстати, цены на товары не сохраняются, а
повышаются. Зато сокращается число едоков. Интересуешься, каким способом?
А вспомни Мартина: с двух тысяч петушков будут ощипаны перья. И петушков
можно ощипывать ежегодно, поквартально, ежемесячно.
Лицо Зернова побелело от ярости - таким я его еще не видел. Может, и у
меня будет такое же, когда я смогу поставить к стенке Этьена и Шнелля?
- Второй двигатель полицейского статус-кво, - продолжал Зернов, - это
искусственное торможение технического прогресса.
Я вспомнил о замораживании изобретений в бюро патентов: кажется, даже
телеграф заморозили.
- Только ли телеграф? - воскликнул Зернов с ноткой горечи; ярость уже
погасла. - Энергетическая база не расширяется, электроэнергия поглощается
крупной промышленностью, а в домах жгут свечи и масленки, как при Карле
Девятом. Геологическая разведка не ведется. Недавно еле-еле вырвали
лицензию на производство бензина из горючих сланцев. И то лишь потому, что
это процесс длительный и дорогостоящий. А электромобили заморозили.
Превосходный проект двигателя на воздушно-металлических аккумуляторах.
Энергоемкость в сто десять ватт-часов на килограмм веса. Даже у нас на
Земле изобретение стоящее, а здесь прямо-таки бесценное. Так нет - угроза
пресловутой стабильности: зачем электромобили, когда извозчиков девать
некуда? Не умирают Простаковы и Скотинины.
- Тебе все ясно, - вздохнул я.
- И тебе. В Сопротивлении люди не глупее нас с тобой и тоже по-своему
политически грамотны. Рано или поздно эта мерзкая полицейская клика найдет
свой конец на десятом или одиннадцатом году своей истории. Может быть, и
позже, но найдет обязательно. Не помогать этому было бы непорядочно и
нечестно, но у нас есть и свои задачи. Анохин удачно разыграл дебют,
партия переходит в миттельшпиль. Мы знаем теперь, где находится тайное
тайных галунной хунты. Остается продумать, как туда проникнуть.
В этот момент кто-то проник к нам с такой стремительностью, что
незапертая входная дверь завизжала и грохнула.
- Кто?! - крикнул я, бросаясь в соседнюю комнату.
Передо мной стоял Джемс, без фуражки, всклокоченный и грязный. Половина
его серого пиджака стала рыжей от жидкой глины, словно он только что
вывалялся в сточной канаве. К виску он прижимал платок, побуревший от
крови.
- Не пугайтесь, "хвоста" нет, - сказал он тихо. - Я, кажется, ушел от
них.
- От кого?
- Кто у нас с автоматами? Смотри. - Он отнял платок от лица: на виске
алел кровоточащий след пули. - Только скользнула по кости, - хрипло
рассмеялся Джемс, словно речь шла о забавной лесной охоте. - Я через забор
- и в канаву. С головой в рыжую жижу. Они мимо. Сколько я там пролежал, не
помню. Потом переулками сюда. К счастью, даже портье не было - никто не
видел.
Мы, окружив его, молчали в полной растерянности. Лишь Дьячук нашелся.
- Бинт! - не сказал - приказал он.
Рану промыли и перевязали, грязный пиджак сменили на Мартинову
шоферскую куртку. Джемс впервые облегченно вздохнул, - лишь сейчас мы
заметили, каких усилий стоило ему только что пережитое.
- Что же все-таки произошло? - спросил Зернов.
- Вы знаете, что у Маго был автомат?
Я не знал, но Толька Дьячук подтвердил, что был.
- Его достал кто-то из друзей Маго, обучали стрелять ее в подпольном
тире. - Джемс медленно оглядел всех нас и спросил: - Кто сообщил ей о
предстоящих арестах?
- Я, - сказал Мартин.
- Это и довело ее до точки кипения. Мы должны были встретиться с ней
под кронами Тюильрийского парка, там, где я обычно назначаю свидания
связным. Пришел вовремя - ее нет. Подождал, потом пошел навстречу. Дорога
к парку по бульвару мимо полицейского управления. И тут я увидел ее.
Он закрыл лицо руками и закачался, как от нестерпимой боли.
- Она шла навстречу тебе? - спросил я, предчувствуя недоброе.
- Нет, стояла у витрины универмага близ входа в полицию. А там
дожидался экипаж, который знают все в городе: беговая американка без
кучера на велосипедных колесах - выезд Анри Фронталя, - только он один
предпочитает такой способ передвижения по Городу. У Маго в руках был
скрипичный футляр. Она поставила его на гранитную каемочку у витрины и
почему-то замешкалась. Все выглядело естественно и обычно: девушка идет на
репетицию в оркестр или в музыкальную школу. Охранники у входа, по-моему,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг