время для выводов, но мне кажется, что они не враждебны нам, скорее
доброжелательны. И потом, для кого естественнее производить выемку льда
именно так, а не иначе? Для нас с вами? Мы бы поставили предохранительный
барьер, повесили бы таблички с указателями, оповестили бы всех по радио. А
если они не смогли или не сумели этого сделать?
- Кто это "они"?
- Я не сочиняю гипотез, - сухо сказал Зернов.
5. СОН БЕЗ СНА
В короткое путешествие к палатке я захватил с собой кинокамеру, но
"облако" так и не появилось. На военном совете было решено вновь
перебазироваться в кабину снегохода, исправить повреждения и двинуться
дальше. Разрешение продолжать поиски розовых "облаков" было получено.
Перед советом я связал Зернова с Мирным, он кратко доложил об аварии, о
виденных "облаках" и о первой произведенной мною съемке. Но о двойниках и
прочих загадках умолчал. "Рано", - сказал он мне.
Место для стоянки они выбрали удачно: мы дошли туда на лыжах за
четверть часа при попутном ветре. Палатка разместилась в гроте, с трех
сторон защищенная от ветра. Но самый грот производил странное впечатление:
аккуратно вырезанный во льду куб с гладкими, словно выструганными
рубанком, стенками. Ни сосулек, ни наледей. Зернов молча ткнул острием
лыжной палки в геометрически правильный ледяной срез: видали, мол? Не
матушка-природа сработала.
Вано в палатке мы не нашли, но непонятный беспорядок вокруг -
опрокинутая печка и ящик с брикетами, разметавшиеся лыжи и брошенная у
входа кожанка водителя - все это удивляло и настораживало. Не снимая лыж,
мы побежали на поиски и нашли Чохели совсем близко у ледяной стены. Он
лежал на снегу в одном свитере. Его небритые щеки и черная кошма волос
были запорошены снегом. В откинутой руке был зажат нож со следами
смерзшейся крови. Вокруг плеча на снегу розовело расплывшееся пятно. Снег
кругом был затоптан, причем все следы, какие мы могли обнаружить,
принадлежали Вано: "сорок пятого размера покупал он сапоги".
Он был жив. Когда мы приподняли его, застонал, но глаз не открыл. Я,
как самый сильный, понес его на спине, Толька поддерживал сзади. В палатке
мы осторожно сняли с него свитер - рана была поверхностная, крови он
потерял немного, а кровь на лезвии ножа, должно быть, принадлежала его
противнику. И нас тревожила не потеря крови, а переохлаждение: как долго
он пролежал здесь, мы не знали. Но мороз был легкий, а организм крепкий.
Мы растерли парня спиртом и, разжав его стиснутые зубы, влили еще стакан
внутрь. Вано закашлялся, открыл глаза и что-то забормотал по-грузински.
- Лежать! - прикрикнули мы, упрятав его, укутанного, как мумию, в
спальный мешок.
- Где он? - вдруг очнувшись, спросил по-русски Вано.
- Кто? Кто?
Он не ответил, силы оставили его, начался бред. Было невозможно
разобрать что-либо в хаосе русских и грузинских слов.
- Снежная королева... - послышалось мне.
- Бредит, - огорчился Дьячук.
Один Зернов не утратил спокойствия.
- Чугун-человек. - Это он сказал о Вано, но мог бы переадресовать себе
самому.
С переездом решили подождать до вечера, тем более что и днем и вечером
было одинаково светло. Да и Вано следовало выспаться: спирт уже
действовал. Странная сонливость овладела и нами. Толька хрюкнул, полез в
спальный мешок и тотчас же затих. Мы с Зерновым сначала крепились, курили,
потом взглянули друг на друга, засмеялись и, расстелив губчатый мат, тоже
залезли в меховые мешки.
- Часок отдохнем, а потом и переберемся.
- Есть часок отдохнуть, босс.
И оба умолкли.
Почему-то ни он, ни я не высказали никаких предположений о том, что
случилось с Вано. Словно сговорившись, отказались от комментариев, хотя, я
уверен, оба думали об одном и том же. Кто был противником Вано и откуда он
взялся в полярной пустыне? Почему Вано нашли раздетым за пределами грота?
Он даже не успел надеть кожанку. Значит, схватка началась еще в палатке? И
что ей предшествовало? И как это у Вано оказался окровавленный нож? Ведь
Чохели, при всей его вспыльчивости, никогда не прибег бы к оружию, не
будучи к этому вынужденным. Что же вынудило его - стремление защитить
кого-то или просто разбойное нападение? Смешно. Разбой за Полярным кругом,
где дружба - закон каждой встречи. Ну а если один из двух преступник,
скрывающийся от правосудия? Совсем бессмысленно. В Антарктику ни одно
государство не ссылает преступников, а бежать сюда по собственной
инициативе попросту невозможно. Может быть, противник Вано - это
потерпевший крушение и сошедший с ума от невыносимого одиночества. Но о
кораблекрушении вблизи берегов Антарктиды мы ничего не слышали. Да и каким
образом потерпевший крушение мог оказаться так далеко от берега, в глубине
ледяного материка? Наверное, эти же вопросы задавал себе и Зернов. Но
молчал. Молчал и я.
В палатке было не холодно - протопленная печка еще сохраняла тепло - и
не темно: свет, проникавший в слюдяные оконца, конечно, не освещал
соседние предметы, но позволял различать их в окружающей тусклой
сумеречности. Однако постепенно или сразу - я так и не заметил, каким
образом и когда, - эта сумеречность не то чтобы сгустилась или потемнела,
а как-то полиловела, словно кто-то растворил в воздухе несколько зерен
марганцовки. Я хотел привстать, толкнуть, окликнуть Зернова и не мог:
что-то сжимало мне горло, что-то давило и прижимало меня к земле, как
тогда в кабине снегохода, когда возвращалось сознание. Но тогда мне
казалось, что кто-то словно просматривает меня насквозь, наполняет меня
целиком, сливаясь с каждой клеточкой тела. Сейчас, если пользоваться тем
же образным кодом, кто-то словно заглянул ко мне в мозг и отступил. Мутный
сумрак тоже отступил, окутав меня фиолетовым коконом: я мог смотреть, хоть
ничего и не видел; мог размышлять о том, что случилось, хотя и не понимал,
что именно; мог двигаться и дышать, но только в пределах кокона. Малейшее
вторжение в его фиолетовый сумрак действовало как удар электротока.
Как долго это продолжалось, не знаю, не смотрел на часы. Но кокон вдруг
раздвинулся, и я увидел стены палатки и спящих товарищей все в той же
тусклой, но уже не фиолетовой сумеречности. Что-то подтолкнуло меня,
заставив выбраться из мешка, схватить кинокамеру и выбежать наружу. Шел
снег, небо затянуло клубящейся пеной кучевых облаков, и только где-то в
зените мелькнуло знакомое розовое пятно. Мелькнуло и скрылось. Но, может
быть, мне все это только почудилось.
Когда я вернулся, Толька, зевая во весь рот, сидел на санках, а Зернов
медленно вылезал из своего мешка. Он мельком взглянул на меня, на
кинокамеру и, по обыкновению, ничего не сказал. А Дьячук прокричал сквозь
зевоту:
- Какой странный сон я только что видел, товарищи! Будто сплю и не
сплю. Спать хочется, а не засыпаю. Лежу в забытьи и ничего не вижу - ни
палатки, ни вас. И словно навалилось на меня что-то клейкое, густое и
плотное, как желе. Ни теплое, ни холодное - неощутимое. И наполнило меня
всего, а я словно растворился. Как в состоянии невесомости, то ли плыву,
то ли повис. И не вижу себя, не ощущаю. Я есть, и меня нет. Смешно,
правда?
- Любопытно, - сказал Зернов и отвернулся.
- А вы ничего не видели? - спросил я.
- А вы?
- Сейчас ничего, а в кабине, перед тем как очнулся, то же, что и
Дьячук. Невесомость, неощутимость, ни сон, ни явь.
- Загадочки, - процедил сквозь зубы Зернов. - Кого же вы привели,
Анохин?
Я обернулся. Откинув брезентовую дверь, в палатку, очевидно, вслед за
мной протиснулся здоровенный парень в шапке с высоким искусственным мехом
и нейлоновой куртке на таком же меху, стянутой "молнией". Он был высок,
широкоплеч и небрит и казался жестоко напуганным. Что могло напугать этого
атлета, даже трудно было представить.
- Кто-нибудь здесь говорит по-английски? - спросил он, как-то особенно
жуя и растягивая слова.
Ни у одного из моих учителей не было такого произношения. "Южанин, -
подумал я. - Алабама или Теннесси".
Лучше всех у нас говорил по-английски Зернов. Он и ответил:
- Кто вы и что вам угодно?
- Дональд Мартин! - прокричал парень. - Летчик из Мак-Мердо. У вас есть
что-нибудь выпить? Только покрепче. - Он провел ребром ладони по горлу. -
Крайне необходимо...
- Дайте ему спирту, Анохин, - сказал Зернов.
Я налил стакан из канистры со спиртом и подал парню; при всей его
небритости он был, вероятно, не старше меня. Выпил он залпом весь стакан,
задохнулся, горло перехватило, глаза налились кровью.
- Спасибо, сэр. - Он наконец отдышался и перестал дрожать. - У меня
была вынужденная посадка, сэр.
- Бросьте "сэра", - сказал Зернов, - я вам не начальник. Меня зовут
Зернов. Зер-нов, - повторил он по слогам. - Где вы сели?
- Недалеко. Почти рядом.
- Благополучно?
- Нет горючего. И с рацией что-то.
- Тогда оставайтесь. Поможете нам перебазироваться на снегоход. -
Зернов запнулся, подыскивая подходящее английское наименование, и, видя,
что американец его все же не понимает, пояснил: - Ну, что-то вроде
автобуса на гусеницах. Место найдется. И рация есть.
Американец все еще медлил, словно не решаясь что-то сказать, потом
вытянулся и по-военному отчеканил:
- Прошу арестовать меня, сэр. Я совершил преступление.
Мы переглянулись с Зерновым: вероятно, нам обоим пришла в голову мысль
о Вано.
- Какое? - насторожился Зернов.
- Я, кажется, убил человека.
6. ВТОРОЙ ЦВЕТОК
Зернов шагнул к укутанному Вано, отдернул мех от его лица и резко
спросил американца:
- Он?
Мартин осторожно и, как мне показалось, испуганно подошел ближе и
неуверенно произнес:
- Н-нет...
- Вглядитесь получше, - еще резче сказал Зернов.
Летчик недоуменно покачал головой.
- Ничего похожего, сэр. Мой лежит у самолета. И потом... - прибавил он
осторожно, - я еще не знаю, человек ли он.
В этот момент Вано открыл глаза. Взгляд его скользнул по стоящему рядом
американцу, голова оторвалась от подушки и опять упала.
- Это... не я, - сказал он и закрыл глаза.
- Все еще бредит, - вздохнул Толька.
- Наш товарищ ранен. Кто-то напал на него. Мы не знаем кто, - пояснил
американцу Зернов, - поэтому, когда вы сказали... - Он деликатно умолк.
Мартин подвинул Толькины санки и сел, закрыв лицо руками и покачиваясь,
словно от нестерпимой боли.
- Я не знаю, поверите ли вы мне или нет, настолько все это необычно и
не похоже на правду, - рассказал он. - Я летел на одноместном самолете, не
спортивном, а на бывшем истребителе - маленький "локхид", - знаете? У него
даже спаренный пулемет есть для кругового обстрела. Здесь он не нужен,
конечно, но по правилам полагается содержать оружие в боевой готовности:
вдруг пригодится. И пригодилось... только безрезультатно. Вы о розовых
"облаках" слышали? - вдруг спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил,
только судорога на миг скривила рот: - Я настиг их часа через полтора
после вылета...
- Их? - удивленно переспросил я. - Их было несколько?
- Целая эскадрилья. Шли совсем низко, мили на две ниже меня, большие
розовые медузы, пожалуй, даже не розовые, а скорее малиновые. Я насчитал
их семь разной формы и разных оттенков, от бледно-розовой незрелой малины
до пылающего граната. Причем цвет все время менялся, густел или
расплывался, как размытый водой. Я сбавил скорость и снизился, рассчитывая
взять пробу: для этого у меня был специальный контейнер под брюхом машины.
Но с пробой не вышло: медузы ушли. Я нагнал их, они опять вырвались, без
всяких усилий, будто играючи. А когда я вновь увеличил скорость, они
поднялись и пошли надо мной - легкие, как детские шарики, только плоские и
большие: не только мою канарейку, а четырехмоторный "боинг" прикроют. А
вели они себя как живые. Только живое существо может так действовать,
почуяв опасность. И я подумал: если так, значит, и сами они смогут стать
опасными. Мелькнула мысль: не уйти ли? Но они словно предвидели мой
маневр. Три малиновые медузы с непостижимой быстротой вырвались вперед и,
не разворачиваясь, не тормозя, с такой же силой и быстротой пошли на меня.
Я даже вскрикнуть не успел, как самолет вошел в туман, неизвестно откуда
взявшийся, и даже не в туман, а в какую-то слизь, густую и скользкую. Я
тут же все потерял - и скорость, и управление, и видимость. Рукой, ногой
двинуть не могу. "Конец", - думаю. А самолет не падает, а скользит вниз,
как планер. И садится. Я даже не почувствовал, когда и как сел. Словно
утонул в этой малиновой слякоти, захлебнулся, но не умер. Смотрю: кругом
снег, а рядом - самолет, такой же, как и мой - "локхид"-маленький. Вылез,
бросился к нему, а из кабины мне навстречу такой же верзила, как и я. То
ли знакомый, то ли нет - сообразить не могу. Спрашиваю: "Ты кто?" -
"Дональд Мартин, - говорит. - А ты?" А я смотрю на него, как в зеркало.
"Нет, врешь, - говорю, - это я Дон Мартин", - а он уже замахнулся. Я
нырнул под руку и левой в челюсть. Он упал и виском о дверцу - хрясь! Даже
стук послышался. Смотрю: лежит. Пнул его ногой - не шелохнулся. Потряс -
голова болтается. Я подтащил его к своему самолету, думал: доставлю на
базу, а там помогут. Проверил горючее - ни капли. Дам радиограмму хотя бы
- так рация вдруг замолчала: ни оха, ни вздоха. Тут у меня голова совсем
помутилась: выскочил и побежал без цели, без направления - все одно куда,
лишь бы дальше от этого сатанинского цирка. Все молитвы позабыл, и
перекреститься некогда, только шепчу: Господи Иисусе да санта Мария. И
вдруг вашу палатку увидел. Вот и все.
Я слушал его, вспоминая свое испытание, и, кажется, уже начал понимать,
что случилось с Вано. Что сообразил Толька, по его выпученным глазам
уразуметь было трудно, вероятно, начал сомневаться и проверять каждое
слово Мартина. Сейчас он начнет задавать вопросы на своем школьном
английском языке. Но Зернов предупредил его:
- Оставайтесь с Вано, Дьячук, а мы с Анохиным пойдем с американцем.
Пошли, Мартин, - прибавил он по-английски.
Инстинкт или предчувствие - уж я сам не знаю, как психологи объяснили
бы мой поступок, - подсказали мне захватить по пути кинокамеру, и как я
благодарен был потом этому неосознанному подсказу. Даже Толька, как мне
показалось, поглядел мне вслед с удивлением: что именно я снимать собрался
- положение трупа для будущих следователей или поведение убийцы у тела
убитого? Но снимать пришлось нечто иное, и снимать сразу же на подходе к
месту аварии Мартина. Там было уже не два самолета, севших, как говорится,
у ленточки, голова в голову, а только один - серебристая канарейка
Мартина, его полярный ветеран со стреловидными крыльями. Но рядом с ним
знакомый мне пенистый малиновый холм. Он то дымился, то менял оттенки, то
странно пульсировал, точно дышал. И белые, вытянутые вспышки пробегали по
нему, как искры сварки.
- Не подходите! - предупредил я обгонявших меня Мартина и Зернова.
Но опрокинутый цветок уже выдвинул свою невидимую защиту. Вырвавшийся
вперед Мартин, встретив ее, как-то странно замедлил шаг, а Зернов просто
присел, согнув ноги в коленях. Но оба все еще тянулись вперед, преодолевая
силу, пригибавшую их к земле.
- Десять "же"! - крикнул обернувшийся ко мне Мартин и присел на
корточки.
Зернов отступил, вытирая вспотевший лоб.
Не прекращая съемки, я обошел малиновый холм и наткнулся на тело
убитого или, может быть, только раненого двойника Мартина. Он лежал в
такой же нейлоновой куртке с "химическим" мехом, уже запорошенный снегом,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг