облако в сгусток газа, клубящийся на ветру. Он ничего не унес с земли,
никаких сгущений или туманностей не было заметно в его воздушной толще, но
внизу на ледяном поле осталась только моя "Харьковчанка". Ее загадочный
двойник исчез так же внезапно, как и появился. Лишь на снегу еще виднелись
следы широченных гусениц, но ветер уже сдувал их, покрывая ровным пушистым
одеялом. Скрылось и "облако", пропало где-то за ребром ледяной стены. Я
посмотрел на часы. Прошло тридцать три минуты с тех пор, как я, очнувшись,
засек время.
Я испытывал необычное чувство облегчения от сознания того, что из моей
жизни ушло что-то очень страшное, страшное по своей необъяснимости, и еще
более страшное, потому что я уже начал привыкать к этой необъяснимости,
как сумасшедший к своему бреду. Бред улетучился вместе с розовым газом,
исчезла и невидимая преграда, не подпустившая меня к двойнику. Сейчас я
беспрепятственно подошел к своему снегоходу и сел на железную ступеньку,
не заботясь о том, что примерзну к ней на все крепчавшем морозце Ничто
меня уже не заботило, кроме мысли о том, как объяснить этот получасовой
кошмар. И во второй, и в третий, и в десятый раз, опустив голову на руки,
я спрашивал вслух:
- Что же, в сущности, произошло после катастрофы?
4. СУЩЕСТВО ИЛИ ВЕЩЕСТВО?
И мне ответили:
- Самое главное, что вы живы, Анохин. Честно говоря, я опасался самого
худшего.
Я поднял голову: передо мной стояли Зернов и Толька. Спрашивал Зернов,
а Толька рядом топтался на лыжах, перебирая палками. Лохматый и толстый, с
каким-то пушком на лице вместо нашей небритой щетины, он, казалось,
утратил всю свою скептическую насмешливость и смотрел по-мальчишески
возбужденно и радостно.
- Откуда вы? - спросил я.
Я так устал и измучился, что не в силах был даже улыбнуться.
Толька заверещал:
- Да мы близко. Ну, километра полтора-два от силы. Там и палатка у нас
стоит...
- Погодите, Дьячук, - перебил Зернов, - об этом успеется. Как вы себя
чувствуете, Анохин? Как выбрались? Давно?
- Сразу столько вопросов, - сказал я. Язык поворачивался у меня с
трудом, как у пьяного. - Давайте уж по порядку. С конца. Давно ли
выбрался? Не знаю. Как? Тоже не знаю. Как себя чувствую? Да, в общем,
нормально. Ни ушибов, ни переломов.
- А морально?
Я наконец улыбнулся, но улыбка получилась, должно быть, кривой и
неискренней, потому что Зернов тотчас же снова спросил:
- Неужели вы думаете, что мы бросили вас на произвол судьбы?
- Ни минуты не думал, - сказал я, - только судьба у меня с причудами.
- Вижу. - Зернов оглядел нашу злосчастную "Харьковчанку". - А крепкая
оказалась штучка. Только помяло чуть-чуть. Кто же все-таки вас вытащил?
Я пожал плечами.
- Вулканов здесь нет. Никаким давлением снизу вас выбросить не могло.
Значит, кто-то вмешался.
- Ничего не знаю, - сказал я. - Очнулся я уже здесь на плато.
- Борис Аркадьевич! - вдруг закричал Толька. - А машина-то одна.
Значит, другая просто ушла. Я же говорил: снегоход или трактор. Зацепили
стальными канатами и ать, два - дубинушка, ухнем!
- Вытащили и ушли, - усомнился Зернов. - И Анохина с собой не взяли. И
помощи не оказали? Странно, очень странно.
- Может, не смогли привести его в чувство? Может, решили, что он умер?
А может, еще вернутся, может, у них стоянка где-нибудь поблизости. И
врач...
Мне надоели эти идиотские фантазии: заведи Тольку - не остановится.
- Помолчи, провидец! - поморщился я. - Тут десять тракторов ничего бы
не сделали. И канатов не было: приснились тебе канаты. А второй снегоход
не ушел, а исчез.
- Значит, все-таки был второй снегоход? - спросил Зернов.
- Был.
- Что значит - исчез? Погиб?
- В известной степени. В двух словах не расскажешь. Это был двойник
нашей "Харьковчанки". Не серийная копия, а двойник. Фантом. Привидение. Но
привидение реальное, вещественное.
Зернов слушал внимательно и заинтересованно, не говоря ни слова. Ничто
в глазах его не кричало мне: псих, сумасшедший, тебя лечить надо.
Зато Дьячук мысленно не скупился на соответствующие эпитеты, а вслух
сказал:
- Ты вроде Вано. Обоим чудеса мерещатся. Прибежал, понимаешь, и кричит:
"Там две машины и два Анохина!" И зубами клацает...
- Ты бы на четвереньках пополз от таких чудес, - оборвал его я. -
Никому ничего не мерещилось. Было две "Харьковчанки" и два Анохина.
Толька пошевелил губами и, ничего не сказав, посмотрел на Зернова, но
тот почему-то отвел глаза. И вместо ответа, кивком головы указывая на
дверь позади меня, спросил:
- Там все цело?
- Кажется, все, хотя специально не проверял, - ответил я.
- Тогда позавтракаем. Не возражаете? Мы с тех пор так ничего и не ели.
Я понял психологический маневр Зернова: успокоить меня, чем-то
непонятно взволнованного, и создать соответствующую обстановку для
разговора. За столом, где мы с аппетитом уничтожали прескверный Толькин
омлет, глава экспедиции первым рассказал о том, что произошло
непосредственно после катастрофы на плато.
Когда снегоход провалился в трещину, пробив предательскую корочку
смерзшегося снега, и застрял сравнительно неглубоко, зажатый уступами
ледяного ущелья, то, несмотря на силу удара, пострадало лишь наружное
стекло иллюминатора. В кабине даже не погас свет. Без сознания лежали
только я и Дьячук. Зернов и Чохели удержались на своих местах, счастливо
отделавшись "парой царапин", и прежде всего попытались привести в чувство
меня и Тольку. Дьячук сразу пришел в себя, только голова кружилась и ноги
были как ватные. "Сотрясеньице небольшое, - сказал он, - пройдет.
Поглядим-ка лучше, что с Анохиным". Он уже входил в роль медика. Его
подтащили ко мне, и все трое принялись приводить меня в чувство. Но ни
нашатырный спирт, ни искусственное дыхание не помогали. "По-моему, у него
шок", - сказал Толька. Вано, уже успевший через верхний люк пробраться на
крышу снегохода, сообщил, что из щели можно благополучно выбраться. Однако
предложение вынести меня из кабины Толька отверг: "Сейчас его надо
оберегать от охлаждения. По-моему, шок переходит в сон, а сон создаст
охранительное торможение". Тут Толька чуть снова не свалился без чувств, и
эвакуацию экипажа решили начать с него, а меня пока оставить в кабине.
Взяли лыжи, санки, палатку, переносную печь и брикеты для топки, фонари и
часть продуктов. Хотя снегоход застрял очень прочно и опасность
дальнейшего его падения не угрожала, все же оставаться над пропастью не
хотелось. Зернов запомнил выемку в ледяной стене, похожую на естественный
грот, неподалеку от места аварии. Туда и задумали перебросить сначала
Тольку, поставить палатку, печку и вернуться за мной. Буквально за полчаса
добрались до грота. Зернов вместе с окончательно оправившимся Толькой
остался крепить палатку, а Вано с пустыми санками вернулся за мной. Тут и
произошло то, что они сочли у него временным помутнением разума. Не прошло
и часу, как он прибежал назад с безумными глазами, в состоянии странной
лихорадочной возбужденности. Снегоход, по его словам, оказался не в щели,
а на ледяном поле, при этом рядом с ним стоял точно такой же, с одинаково
раздавленным передним стеклом. И в каждой из двух кабин он нашел меня,
лежавшего на полу без сознания. Тут он взвыл от ужаса, решив, что сошел с
ума, и побежал назад, а вернувшись, выпил с ходу полный стакан спирта и
категорически отказался идти за мной, объявив, что привык иметь, дело с
советскими людьми, а не со снежными королевами. Тогда в экспедицию за мной
пошли Зернов и Толька.
В ответ я рассказал им свою историю, более удивительную, чем бред Вано.
Слушали они меня доверчиво и жадно, как дети сказку, ни одной скептической
ухмылочки не промелькнуло на лицах, только Дьячук то и дело нетерпеливо
подскакивал, бормоча: "Дальше, дальше...", а глаза у обоих блестели так,
что, по-моему, им самим следовало повторить опыт Вано со стаканом спирта.
Но когда я кончил, оба долго-долго молчали, предпочитая, видимо, услышать
объяснение от меня.
Но я тоже молчал.
- Не сердись. Юрка, - проговорил наконец Дьячук и начал мямлить: -
Дневники Скотта читал или еще что-то такое, не помню. В общем, самогипноз.
Снеговые галлюцинации. Белые сны.
- И у Вано? - спросил Зернов.
- Конечно. Я как медик...
- Медик вы липовый, - перебил Зернов, - так что не будем. Слишком много
неизвестных, чтобы так, с кондачка, решить уравнение. Начнем с первого.
Кто вытащил снегоход? Из трехметрового колодца, да еще зажатый в такие
тиски, каких на заводе не сделаешь. А весит он, между прочим, тридцать
пять тонн. У санно-тракторного поезда, пожалуй, силенок не хватит. И с
помощью чего вытащили? Канатами? Чушь! Стальные канаты обязательно
оставили бы следы на кузове. А где они, эти следы?
Он молча встал и прошел к себе в рубку штурмана.
- Да ведь это же бред, Борис Аркадьевич! - крикнул вслед Толька.
Зернов оглянулся:
- Вы что имеете в виду?
- Как - что? Похождения Анохина. Новый Мюнхгаузен. Двойники, облака,
цветок-вампир, таинственное исчезновение...
- Мне кажется, Анохин, когда мы подошли, у вас в руках была камера, -
вспомнил Зернов. - Вы что-нибудь снимали?
- Все, - сказал я. - Облако, спаренных "Харьковчанок", двойника. Минут
десять крутил.
Толька поморгал глазами, все еще готовый к спору. Сдаваться он не
собирался.
- Еще неизвестно, что мы увидим, когда он ее проявит.
- Вы сейчас это увидите, - услышали мы голос Зернова из его рубки. -
Посмотрите в иллюминатор.
Навстречу нам на полукилометровой высоте плыл натянутый малиновый блин.
Небо уже затянули белые перистые нити, и на фоне их он еще меньше казался
облаком. Как и раньше, он походил на цветной парус или огромный бумажный
змей. Дьячук вскрикнул и бросился к двери, мы за ним. "Облако" прошло над
нами, не меняя курса, куда-то на север, к повороту ледяной стены.
- К нашей палатке, - прошептал Толька. - Прости, Юрка, - сказал он,
протягивая руку, - я дурак недобитый.
Торжествовать мне не хотелось.
- Это вообще не облако, - продолжал он в раздумье, подытоживая какие-то
встревожившие его мысли. - Я имею в виду обычную конденсацию водяного
пара. Это не капельки и не кристаллы. По крайней мере, на первый взгляд. И
почему оно так низко держится над землей и так странно окрашено? Газ? Едва
ли. И не пыль. Будь у нас самолет, я бы взял пробу.
- Так бы тебя оно и подпустило, - заметил я, вспомнив невидимую
преграду и мои попытки пройти сквозь нее с кинокамерой. - К земле жмет,
как на крутых виражах, даже похлеще. Я думал, у меня подошвы магнитные.
- Живое оно, по-твоему?
- Может, и живое.
- Существо?
- Кто его знает. Может, и вещество. - Я вспомнил свой разговор с
двойником и прибавил: - Управляемое, наверно.
- Чем?
- Тебе лучше знать. Ты метеоролог.
- А ты уверен, что оно имеет отношение к метеорологии?
Я не ответил. А когда вернулись в кабину, Толька вдруг высказал нечто
совсем несусветное:
- А вдруг это какие-нибудь неизвестные науке обитатели ледяных пустынь?
- Гениально, - сказал я, - и в духе Конан Дойла. Отважные
путешественники открывают затерянный мир на антарктическом плато. Кто же
лорд Рокстон? Ты?
- Неумно. Предложи свою гипотезу, если есть.
Задетый, я высказал первое, что пришло в голову:
- Скорее всего, это какие-нибудь кибернетические устройства.
- Откуда?
- Из Европы, конечно. Или из Америки. Кто-то их придумал и здесь
испытывает.
- А с какой целью?
- Скажем, сначала как экскаватор для выемки и подъема тяжелых грузов.
Попалась для эксперимента "Харьковчанка" - вытащили.
- Зачем же ее удваивать?
- Возможно, что это неизвестные нам механизмы для воспроизведения любых
атомных структур - белковых и кристаллических.
- А цель... цель? Не понимаю...
- Способность понимать у людей с недоразвитым мозжечком, по данным
Бодуэна, снижена от четырнадцати до двадцати трех процентов. Сопоставь и
подумай, а я подожду. Есть еще один существенный элемент гипотезы.
Тольке так хотелось понять поскорее, что он безропотно проглотил и
Бодуэна и проценты.
- Сдаюсь, - сказал он. - Какой элемент?
- Двойники, - подчеркнул я. - Ты был на пути к истине, когда говорил о
самогипнозе. Но только на пути. Истина в другом направлении и на другой
магистрали. Не самогипноз, а вмешательство в обработку информации. Никаких
двойников фактически не было. Ни второй "Харьковчанки", ни второго
Анохина, ни двойничков-бытовичков, вроде моей куртки или съемочной камеры.
"Облако" перестроило мою психику, создало раздвоенное восприятие мира. В
итоге раздвоение личности, сумеречное состояние души.
- И все же в твоей гипотезе нет главного: она не объясняет ни
физико-химической природы этих устройств, ни их технической базы, ни
целей, для каких они созданы и применяются.
Назвать мою околесицу гипотезой можно было только в порядке бреда. Я
придумал ее наспех, как розыгрыш, и развивал уже из упрямства. Мне и
самому было ясно, что она ничего не объясняла, а главное, никак не
отвечала на вопрос, почему требовалось физически уничтожать двойников,
существовавших только в моем воображении, да еще не подпускать меня к
таинственной лаборатории. К тому же придумка полностью зависела от
проявленной пленки. Если киноглаз зафиксировал то же самое, что видел я,
моя так называемая гипотеза не годилась даже Для анекдота.
- Борис Аркадьевич, вмешайтесь, - взмолился Толька.
- Зачем? - ответил, казалось не слушавший нас, Зернов. - У Анохина
очень развитое воображение. Прекрасное качество и для художника и для
ученого.
- У него уже есть гипотеза.
- Любая гипотеза требует проверки.
- Но у любой гипотезы есть предел вероятности.
- Предел анохинской, - согласился Зернов, - в состоянии льда в этом
районе. Она не может объяснить, кому и зачем понадобились десятки, а может
быть, и сотни кубических километров льда.
Смысл сказанного до нас не дошел, и, должно быть поняв это, Зернов
снисходительно пояснил:
- Я еще до катастрофы обратил ваше внимание на безукоризненный профиль
неизвестно откуда возникшей и неизвестно куда протянувшейся ледяной стены.
Он показался мне искусственным срезом. И под ногами у нас был
искусственный срез: я уже тогда заметил ничтожную плотность и толщину его
снегового покрова. Я не могу отделаться от мысли, что в нескольких
километрах отсюда может обнаружиться такая же стена, параллельная нашей.
Конечно, это только предположение. Но если оно верно, какая сила могла
вынуть и переместить этот ледяной пласт? "Облако"? Допустим, мы ведь не
знаем его возможностей. Но "облако" европейского или американского
происхождения? - Он недоуменно пожал плечами. - Тогда скажите, Анохин: для
чего понадобились и куда делись эти миллионы тонн льда?
- А была ли выемка, Борис Аркадьевич? У вынутого пласта, по-вашему, две
границы. Почему? - оборонялся я. - А где же поперечные срезы? И выемку
естественнее производить кратером.
- Конечно, если не заботишься о передвижении по материку. А они,
видимо, не хотели затруднять такого Передвижения. Почему? Еще не пришло
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг