получилось бы, если бы они стали искать контакта друг с другом - пчела
своими пчелиными средствами, человек - человеческими? Так возможен ли
вообще контакт между двумя еще более различными формами жизни? Мы не нашли
его, они нашли. Они могли не показать нам моделей нашего мира, они
показали. Зачем? Чтобы изучить наши физические и психические реакции,
характер и глубину нашего мышления, его способность постичь и оценить их
действия. Они выбрали достойных аргонавтов, но только Зернов оказался
Одиссеем: понял и перехитрил богов".
Я читал эту статью с таким счастливым лицом, что Ирина не выдержала и
сказала:
- Хотела было наказать тебя за то, что скрытничаешь. Да ладно, покажу.
И показала мне распечатанную телеграмму из Уманака в Гренландии.
"Париж. Конгресс. Зернову. Слушал доклад по радио. Потрясен. Может
быть, именно здесь, в Гренландии, вы сделаете новое открытие. Жду вас с
Анохиным очередным авиарейсом. Томпсон".
Это был мой самый счастливый день в Париже.
27. ВООБРАЖЕНИЕ ИЛИ ПРЕДВИДЕНИЕ
Пожалуй, не только мой. Особенно когда я ей сказал.
Сначала она не поверила. Ухмыльнулась, как девчонка на вечеринке:
- Разыгрываешь?
Я промолчал. Потом спросил:
- У тебя мать была в Сопротивлении. Где?
- МИД запрашивал французских товарищей. Они точно не знают. Вся ее
группа погибла. Как и где - неизвестно.
- В Сен-Дизье, - сказал я. - Не так далеко от Парижа. Она была
переводчицей в офицерском казино. Там ее и взяли.
- Откуда ты знаешь?
- Она сама рассказала.
- Кому?
- Мне.
Ирина медленно сняла очки и сложила дужки.
- Этим не шутят.
- Я и не шучу. Мы с Мартином видели ее в ту ночь в Сен-Дизье. Нас
приняли за английских летчиков: их самолет в ту ночь был сбит на окраине
города.
Губы у Ирины дрожали. Она так и не могла задать своего вопроса.
Тогда я рассказал ей все по порядку - об Этьене и Ланге, об автоматной
очереди Мартина на лестнице в казино, о взрыве, который мы услышали уже в
затемненном городе.
Она молчала. Я злился, сознавая всю беспомощность слов, бессильных
воспроизвести даже не жизнь, а модель жизни.
- Какая она? - вдруг спросила Ирина.
- Кто?
- Ты знаешь.
- Она все время чуть-чуть менялась в зависимости от того, кто вспоминал
о ней - Этьен или Ланге. Молодая. Твоих лет. Они оба восхищались ею, хотя
один предал, а другой убил.
Она проговорила чуть слышно:
- Теперь я понимаю Мартина.
- Слишком мало для возмездия.
- Я понимаю. - Она задумалась, потом спросила: - Я очень похожа на нее?
- Копия. Вспомни удивление Этьена в отеле. Пристальное внимание Ланге.
Спроси у Зернова, наконец.
- А что было потом?
- Потом я шагнул на лестницу в отеле "Омон".
- И все исчезло?
- Для меня - да.
- А для нее?
Я беспомощно развел руками: попробуй ответь!
- Не могу понять, - сказала она. - Есть настоящее, есть прошлое. Есть
жизнь. А это что?
- Модель.
- Живая?
- Не знаю. Может быть, записанная каким-то способом. На их пленку. - Я
засмеялся.
- Не смейся. Это страшно. Живая жизнь. Где? В каком пространстве? В
каком времени? И они увозят ее с собой? Зачем?
- Ну знаешь, - сказал я, - у меня просто не хватает воображения.
Но был человек, у которого хватило воображения. И мы встретились с ним
на другой же день.
С утра я выписался из клиники, по-мужски сдержанно простился с
суховатым, как всегда, Пелетье ("Вы спасли мне жизнь, профессор. Я ваш
должник"), обнял на прощание старшую сестру - моего белого ангела с
дьявольским шприцем ("Грустно прощаться с вами, мадемуазель"), услышал в
ответ не монашеское, а мопассановское ("Каналья, ах каналья!") и вышел к
Вольтеровской набережной, где мне назначила свидание Ирина. Она тут же
сообщила мне, что Толька Дьячук и Вано прямо из Копенгагена уже вылетели в
Гренландию, а наши с Зерновым визы еще оформлялись в датском посольстве. Я
мог еще побывать на пленарном заседании конгресса.
На улице от жары таял под ногами асфальт, а на лестницах и в коридорах
Сорбонны, старейшего из университетов Франции, где сейчас во время
студенческих летних вакаций заседал конгресс, было прохладно и тихо, как в
церкви, когда служба давно закончилась. И так же пустынно. Не проходили
мимо опаздывающие или просто любители покурить и посплетничать в кулуарах,
не собирались группами спорщики, опустели курительные и буфеты. Все
собрались в аудитории, где даже в часы любимейших студентами лекций не
бывало так тесно, как сейчас. Сидели не только на скамьях, но и в проходах
на полу, на ступеньках подымающегося амфитеатром зала, где уселись и мы, с
трудом найдя себе место.
С трибуны говорил по-английски американец, а не англичанин, я сразу
узнал это по тому, как он проглатывал отдельные буквы или пережимал "о" в
"а", точь-в-точь как моя институтская "англичанка", стажировавшаяся не то
в Принстоне, не то в Гарварде. Я, как и весь читающий мир, знал его по
имени, но это был не политический деятель и даже не ученый, что вполне
соответствовало бы составу ассамблеи и обычному списку ее ораторов. То был
писатель, и даже не то чтобы очень модный или специализировавшийся, как у
нас говорят, на конфликтах из жизни научных работников, а просто
писатель-фантаст, добившийся, как в свое время Уэллс, мировой известности.
Он, в сущности, и не очень заботился о научном обосновании своих
удивительных вымыслов и даже здесь перед "звездами" современной науки
осмелился заявить, что его лично интересует не научная информация о
пришельцах, которую по крупинкам, кряхтя, собирает конгресс (он так и
сказал "по крупинкам" и "кряхтя"), а самый факт встречи двух совершенно
непохожих друг на друга миров, двух, по сути дела, несоизмеримых
цивилизаций.
Это заявление и последовавший за ним не то одобрительный, не то
протестующий гул зала мы и услышали, усаживаясь на ступеньках в проходе.
- Не обижайтесь на "крупинки", господа, - продолжал он не без ухмылочки
в голосе, - вы соберете тонны полезнейшей информации в комиссиях
гляциологов и климатологов, в специальных экспедициях,
научно-исследовательских станциях, институтах и отдельных научных трудах,
которые займутся вопросами новых ледяных образований, климатических
изменений и метеорологических последствий феномена розовых "облаков". Но
тайна его так и осталась тайной. Мы так и не узнали ни природы силового
поля, парализовавшего все наши попытки к сближению, ни характера
столкнувшейся с нами жизни, ни местопребывания ее во Вселенной.
Интересны выводы Бориса Зернова об эксперименте пришельцев в поисках
контакта с землянами. Но это их эксперимент, а не наш. Теперь я могу
предложить встречный, если представится случай. Рассматривать сотворенный
ими мир как прямой канал к их сознанию, к их мышлению. Разговаривать с
ними через "двойников" и "духов". Любую модель, любую материализованную
ими субстанцию использовать как микрофон для прямой или косвенной связи с
пришельцами. Нечто вроде элементарного телефонного разговора без
математики, химии и других кодов. На простом человеческом языке
по-английски или по-русски, не важно - они поймут. Скажете, фантастика?
Да, фантастика. Но конгресс уже поднялся - обратите внимание: я говорю
"поднялся", а не "опустился" - до уровня подлинно научной фантастики,
причем я не особенно настаиваю на слове "научной", я просто подчеркиваю:
фан-тас-тики, той крылатой фантастики, когда воображение становится
предвидением. (Шум в зале.) Вежливый народ ученые! Скажите громче:
кощунство в храме науки! (Крики на скамьях: "Конечно, кощунство!") Чуточку
справедливости, господа. Разве ученые предсказали телевидение, видеофон,
лазеры, опыты Петруччи и космические полеты? Все это предсказали фантасты.
Я не пропустил ни одного заседания комиссии предположений и порой
поистине восторгался услышанным: то была фантастика чистой воды. Взрывы
воображения. Разве не воображением была гипотеза о голограмме - зрительном
восприятии пришельцами любого предмета с помощью отраженных световых волн?
Такая фотозапись воспринимается как трехмерная и обладает всеми
зрительными особенностями, присущими естественному ландшафту. Вчерашнее
сообщение о покрашенных айсбергах в заливе Мелвилла у берегов Гренландии
подтвердило гипотезу. Айсберги пометило краской датское экспедиционное
судно "Королева Христина" на виду у скачущих по небу "всадников". Они шли
на высоте нескольких километров, а с борта судна уже за сотню метров
невооруженный глаз не мог обнаружить ни малейшего следа краски, тем не
менее "всадники", спикировав, прежде всего смыли краску, а потом уже
выловили из воды чистенький голубой лед. Так предположение о сверхзрении
пришельцев стало научным фактом.
Не всякое воображение - предвидение, и не всякая гипотеза разумна. Мне
хочется, например, отвести гипотезу католической церкви о том, что
пришельцы якобы не живые существа, наделенные разумом, а искусственные
создания наших братьев "по образу и подобию Божию". По существу, это та же
религиозная формула о Боге, земле и человеке, в которой понятие "земля"
расширяется до масштабов Вселенной. Философски это дань наивному
антропоцентризму, которую легко опровергнуть даже на основании тех крупиц
знаний, которые мы собрали о розовых "облаках". Если бы их создателями
были гуманоиды, то, посылая в космическую разведку свои кибернетические
создания, они, без сомнения, учли бы возможность встречи если не с
братьями по разуму, то с братьями по облику. Соответственно
запрограммированные, эти биороботы легко бы нашли с человечеством общий
язык, и жизнь человеческая не оказалась бы для них такой загадкой. Нет,
что бы ни утверждали теологи и антропоцентристы, мы столкнулись с другой
формой жизни, нам неизвестной и пока еще непонятной. Вероятно, взаимно, но
нам от этого не легче. Попробуйте ответьте, например, как живут у себя
наши инопланетные гости, бессмертны ли они или только долгоживущи, и как
долго и как далеко от нас? Как размножаются, как создают себе подобных,
как организуют жизнь биологически и социально, в какой среде развиваются -
жидкой или газообразной - или вообще не нуждаются в ней, а живут сгустками
энергии, огражденными от внешней среды силовыми полями. Я обращаюсь к
вашему воображению, господа: попробуйте ответить! (Шум в зале,
аплодисменты.) Вотум недоверия, кажется, отменяется, никто не гонит
дерзкого фантаста с трибуны. Тогда, может быть, он продолжит?
Я вижу, как председатель машинально бросает взгляд на часы и рука его
тянется к кнопке звонка. Но гул аплодисментов и выкрики на разных языках:
"Просим, просим!" - тотчас же побуждают его благоразумно оставить кнопку в
покое.
- Выступая здесь, Борис Зернов привел образ человека и пчелы как пример
двух несопоставимых форм жизни. Подстегнем воображение: а что, если
перевернуть, опрокинуть пример? Встречается, скажем, суперцивилизация пчел
и на тысячелетия отставшая от нее цивилизация человека. Наблюдатели уже
отметили функциональное различие в поведении пришельцев: одни режут лед,
другие транспортируют его в космос, третьи фиксируют атомную схему модели,
четвертые эту модель создают. Соответственно этому различны и структурные
формы создателей: одни вытягиваются ленточной пилой, другие распускаются
гигантским цветком, третьи располагаются багровым туманом, четвертые
сгущаются в вишневый кисель. Напрашивается вопрос: а не рой ли перед нами,
высокоразвитый рой существ с их обособленным функциональным развитием?
Кстати, жизнь в улье и организована иначе, чем в жилых домах на
нью-йоркской Паркавеню или в московских Черемушках. И труд и отдых. Да
нужен ли им отдых? Присуще ли им чувство прекрасного? Есть ли у них,
скажем, музыка? Что им заменяет спорт? Еще раз повторяю: попробуйте
ответить. Как в шахматах с подсчетом возможных вариантов. Трудновато,
конечно? Да. Но ведь именно так делают гроссмейстеры.
А мне вот странно: почему гроссмейстеры от науки до сих пор не спросили
себя о главном: зачем к нам прибыли гости? (Шум в зале.) У всех ответ
наготове - знаю, знаю, даже два ответа. Одни - их примерно девяносто
процентов - считают, что пришельцам зачем-то понадобился земной лед,
возможно уникальный по своему изотопному составу в окружающем космосе.
Меньшинство, во главе с Томпсоном, полагает, что это разведка с
агрессивными целями в будущем. Я лично считаю, что разведка уже была, мы
просто ее проморгали. А сейчас прибыла мощная, оснащенная экспедиция
(настороженная тишина в аудитории, слышно только шипение репортерских
магнитофонов) не завоевателей, нет - ваших инопланетных коллег, господа,
для изучения незнакомой им формы жизни. (Крики с мест: "А лед?!")
Погодите, будет и лед. Это побочная операция. А главное - мы сами, высшая
форма белковой жизни, замешанной на воде. Изучить эту жизнь здесь на Земле
им что-то мешает. Может быть, внешняя среда, может быть, опасение ее
нарушить. Что делать, с чего начать? С Божьего промысла, с сотворения
мира. (Шум в зале, кто-то истошно кричит: "Замолчите, богохульник!") Я не
больший богохульник, чем отец кибернетики Винер. Когда-то такие, как вы,
так же истошно кричали: "Это от дьявола! Он посягает на вторую заповедь!
Не сотвори себе кумира и всякого подобия!" А сейчас вы конструируете
роботов и мечтаете об электронном мозге. Мысль создать модель нашей жизни
во всем ее богатстве и сложности естественна для пришельцев, ибо что такое
познание, как не моделирование с помощью мысли? А переход от мысленного
моделирования к вещественному - только один шаг прогресса. Когда-нибудь и
мы его сделаем, уже называют срок: будущее столетие. Так почему же
сверхцивилизации пришельцев не достичь этого раньше, скажем, на тысячу
лет?
Писатель умолк, допил что-то прохладительное в бокале с соломинкой и
задумался. Аудитория ждала. Никто не кашлял, не ерзал, не шептался с
соседями. Я не знаю лекции, которую бы слушали с таким уважительным
вниманием. А он молчал, и взгляд его, словно отрешенный от всего, что его
окружало здесь, казалось, нащупывал что-то далекое-далекое, кроме него
никому не доступное.
- Если можно сделать модель жизни, можно унести ее с собой, - сказал он
так тихо, что его не расслышали бы даже в трех шагах от стойки бара, но
здесь никто не упустил даже интонации, - записать и восстановить где-то у
себя поблизости, создав питательную среду для ее развития. Что нужно для
этого? Искусственный спутник, астероид, планета, модель земной атмосферы и
солнечной радиации. И главное - вода, вода, вода, без которой невозможна
белковая жизнь. В этом и смысл переброски земного льда в количестве,
достаточном для обводнения целой планеты. Вот тогда и возникнет в глубинах
нашей, а может быть, и не нашей галактики новый мир - не повторение, а
подобие нашего, но подобие с тончайшим портретным сходством, потому что
все модели пришельцев безошибочны и точны. (Перебивающая реплика с места:
"Космический зоопарк с человекообразными на свободе!") Конечно, там будут
и такие, как автор этой реплики. (Смех в зале.) Но я бы поправил его: не
зоопарк, а лаборатория. Или точнее: научный институт, где жизнь
человеческая, во всей сложности ее психических, бытовых и социальных
аспектов, станет предметом глубокого, бережного и осторожного изучения.
Конечно, ее будут изучать - для этого и ставится опыт, но изучать, не
мешая ее течению, изучать в развитии и движении вперед и, поняв это
движение, быть может, помочь уточнить и ускорить его. Пожалуй, я все
сказал. Это моя гипотеза. Хотите - оспаривайте: как всякую рожденную
воображением гипотезу, ее, конечно, легко опровергнуть. Но мне радостно
думать, что где-то в далях Вселенной живет и движется частица нашей жизни,
пусть смоделированная, пусть синтезированная, но созданная для великой
цели - сближения двух пока еще далеких друг от друга цивилизаций, основы
которого были заложены еще здесь, на Земле. И если вернутся пришельцы, то
вернутся уже понявшими нас, обогащенными таким пониманием, что-то
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг