Вдвоем мы втащили в проем толстяка коммивояжера и постарались раствориться
в темноте, вжимаясь и вдавливаясь до предела, чтобы предательское упругое
ничто за ней не выбросило нас наружу.
Дверь мастерской, где мы прятались, находилась за углом выступавшей
здесь каменной кладки. Полицейские, уже заглянувшие в переулок, не могли
нас увидеть, но даже идиот от рождения мог сообразить, что пробежать
переулок во всю длину его и скрыться на смежной улице мы все равно не
успели бы.
- Они где-то здесь, - сказал сержант: ветер донес к нам его слова. -
Попробуй по стенке!
Грохнули автоматные очереди, одна... другая... Пули не задевали нас,
скрытых за выступом стены, но свист их и скрежет о камень, стук отбитых
кусков штукатурки и кирпича и тяжелое дыхание трех человек, зажатых в
потный клубок в темноте, были нелегким испытанием даже для крепких нервов.
Я очень боялся: вдруг толстяк сорвется, и легонько сжал ему горло. Пикнет,
думаю, - нажму посильнее. Но выстрелы уже гремели на противоположной
стороне улицы, полицейские простреливали все подъезды и ниши. Однако не
уходили: у них был инстинкт ищеек и собачья уверенность в том, что дичь
все равно никуда не уйдет. Я знаю эту породу и шепнул Митчеллу:
- Пистолет!
Я не сделал бы этого в нормальном городе с нормальными полицейскими
даже в аналогичной ситуации, но в городе оборотней все средства годились.
Поэтому рука без трепета нашла в темноте протянутую мне сталь
митчелловской игрушки. Осторожно выглянув из-за выступа, я медленно поднял
ее, поймал в вырез прицела щекастую морду сержанта и нажал на спусковой
крючок. Пистолет коротко грохнул, и я увидел явственно, как дернулась
голова полицейского от удара пули. Мне даже показалось, что вижу
аккуратную круглую дырочку на переносице. Но сержант не упал, даже не
пошатнулся.
- Есть! - радостно воскликнул он. - Они за углом прячутся.
- Промазал? - горестно спросил Митчелл.
Я не ответил. Готов был поклясться, что пуля угодила полицейскому
оборотню прямо в лоб, - я не мог промахнуться: призы за стрельбу имел.
Значит, эти куклы неуязвимы для пуль. Стараясь унять дрожь в коленях, я,
уже не целясь, выпустил в щекастого сержанта всю оставшуюся обойму. Я
почти физически ощущал, как пуля за пулей входили в ненавистное тело
оборотня.
И опять ничего. Он даже не почувствовал, даже не отмахнулся. Может
быть, внутри у него была такая же черная резина, как и та, у которой мы
прятались?
Я бросил ненужный уже пистолет и вышел из-за угла. Не все ли равно:
один конец.
И тут произошло нечто - я бы не сказал, неожиданное, нет, - что-то уже
давно начало изменяться в окружающей обстановке, только мы в пылу борьбы
не обратили на это внимания. Воздух алел по малости, словно его
подкрашивали фуксином, потом побагровел. Последнюю обойму я выпустил в
сержанта, почти не различая его, как в дыму. А когда упал пистолет, я
машинально взглянул на него и не увидел: под ногами был густой малиновый
кисель, да и кругом все было окутано таким же туманом. Только полицейские
фигурки впереди тускло маячили, как багровые тени. А туман все густел и
густел, пока наконец не уплотнился до такой степени, что казался уже не
туманом, а жидкой овсянкой с клубничным вареньем. Однако ни движений, ни
дыхания он не стеснял.
Не знаю, сколько времени он окутывал нас, - минуту, полчаса, час, но
растаял незаметно и быстро. А когда растаял, нам открылась совсем другая
картина - ни полицейских, ни домов, ни улицы, только кирпичная, выжженная
солнцем пустыня и небо с высокими, нормальными облаками. Вдали темнела
дымчатая лента шоссе, да на колючей проволоке перед ней висела вздернутая
на дыбы злосчастная машина толстяка коммивояжера.
- Что это было? Сон? - спросил он. Голос его от волнения прозвучал с
неестественной хрипотцой, словно язык все еще не повиновался ему: так
учатся говорить люди, временно потерявшие речь.
- Нет, - я успокаивающе похлопал его по плечу, - не хочу утешать вас:
не сон. Явь. И мы единственные ее участники.
Я ошибся: не единственные. Нашелся еще свидетель, наблюдавший со
стороны эту картину. Вернее, мы сами нашли его. Пешком через четверть часа
мы добрались до мотеля - древнего, почерневшего от времени строения рядом
с новеньким гаражом из сборного железобетона и органического стекла в
дюралевых переплетах. И Джонсон, как ему и было положено, сидел на
ступеньках каменной лесенки. Он вскочил нам навстречу, неестественно и
непонятно обрадованный.
- Дон? - неуверенно спросил он. - Откуда?
- Из самого пекла, - сказал я. - Из его земного филиала.
- Ты был в этом Содоме? - Он почти с ужасом посмотрел на меня.
- Был, - подтвердил я. - Все расскажу, только принеси чего-нибудь
прохладительного. Если только ты не мираж.
Нет, он был не мираж. И виски со льдом тоже не мираж. И так приятно
было присесть на ступеньках и услышать рассказ о том, как выглядел со
стороны этот город, о котором еще в Писании было сказано: "земля еси и в
землю отыдеши".
Джонсон увидел его внезапно. Сидел, дремал, вдруг очнулся, посмотрел
кругом и обмер: слева, где ничего, кроме ссохшейся глины, никогда не было,
вырос город-близнец. Направо Сэнд-Сити и налево Сэнд-Сити. "Подумал было:
конец света! Не пьян, а в глазах двоится. Ушел в дом, вернулся - все то
же: посреди я, а по бокам за милю два города-брата, как Содом и Гоморра.
Не мираж ли? Бывает, пустыня все-таки. А город-близнец тут как тут, не
испаряется и не тает. И, как на грех, на шоссе ни одной машины. А потом
вдруг стемнело, заволокло, туман не туман, дым не дым, словно туча на
землю легла, как в ветреные закаты, оранжево-красная". Слушая рассказ
Джонсона, я заметил, что цвета все видели при этом по-разному - туман то
малиновый, то вишневый, то багровый, то алый. Но и он рассеялся, а тут и
мы подошли.
Потом и Мария уже по-своему рассказала мне об этом тумане. Она
действительно ждала меня, и платье на ней было такое же, как и у заводной
куклы-призрака. Она же и сообщила нам, что произошло в городе. Об этом я
не пишу - посылаю пару газетных вырезок. Вы лучше меня разберетесь в этой
страхоте".
Я отложил последний листок письма и подождал, пока не дочитала Ирина.
Мы посмотрели друг на друга и не нашли слов. Вероятно, каждый подумал:
неужели наша обыкновенная земная жизнь может где-то соприкасаться со
сказкой?
16. МОСКВА-ПАРИЖ
Вырезка из газеты "Сэнд-Сити трибюн", присланная Мартином, сообщала о
следующем:
"Вчера в нашем городе наблюдалось любопытное метеорологическое явление.
В половине восьмого вечера, когда по всей Стейт-стрит электрическим
пламенем загорелись витрины баров и кинотеатров, город окутал странный
багровый туман. Впрочем, некоторым он показался фиолетовым. Собственно,
это был не туман, так как видимость даже на далеком расстоянии сохранялась
отличной и все окружающее представлялось отчетливым и ясным, как летним
утром в погожий безоблачный день. Правда, туман потом сгустился и стал
похожим на обычный калифорнийский смог, хорошо знакомый каждому
лосанджелесцу. У нас уверяют, что он еще гуще лондонского. Как долго он
уплотнялся и густел, никто точно не знает, вероятно, не слишком долго,
потому что большинство опрошенных нами свидетелей утверждают, что туман
почти все время оставался прозрачным, только все окружающее - и дома, и
люди, даже самый воздух - приобрело густо-малиновый, почти пунцовый
оттенок, словно вы смотрели в очки с красными стеклами. Сначала люди
останавливались, глядели на небо, но, не заметив там ничего особенного,
спокойно продолжали свой путь. Не отразился туман и на посещении
увеселительных заведений: там его попросту не заметили. Наблюдалось это
явление около часу, после чего туман, если его можно назвать туманом,
рассеялся и город приобрел свой обычный вечерний облик.
Гостящий в нашем городе его уроженец, ученый-метеоролог Джеймс Бакли,
которого многие помнят здесь еще школьником, объяснил, что упомянутое
явление не относится к метеорологическим. По его словам, то было, скорее
всего, гигантское разреженное облако распыленных в воздухе мельчайших
частиц искусственного красителя, занесенных ветром с какой-нибудь
лакокрасочной фабрики в зоне ста - полутораста миль. Такое распыленное, но
нерассеивающееся скопление мельчайших красящих частиц - явление редкое, но
не исключительное и может переноситься на многомильные расстояния.
Возникшие в связи с этим слухи о розовых "облаках", по мнению редакции,
ни на чем не обоснованы. Розовые "облака" следует искать в полярных, а не
в субтропических районах материка. Что же касается бредней старика
Джонсона, владельца мотеля на федеральном шоссе, уверенность в том, что он
видел якобы два одинаковых города по обе стороны от его заведения, то ни
редакцию, ни лиц, знающих самого Джонсона, это ничуть не удивляет. Сезон
автомобильного туризма еще не открыт, и мотель пустует. Трудно удержаться
и не выпить с горя лишнюю бутылочку виски. И кто упрекнет человека, у
которого от этого двоится в глазах.
Иное объяснение случившегося предлагает нам наш мушкетер, владелец бара
"Орион" и лидер клуба "бешеных" Лемми Кошен. "Ищите красных, - говорит он,
- иначе они окрасят нам не только политику, но и воздух, которым мы
дышим". Не в связи ли с этим был избит при выходе из бара проезжавший наш
город нью-йоркский адвокат Рой Десмонд, отказавшийся ответить на вопрос,
за кого он будет голосовать на предстоящих президентских выборах.
Прибывшие на место происшествия полицейские, к сожалению, не смогли
обнаружить виновных".
Интервью с адмиралом Томпсоном, опубликованное журналом "Тайм энд
пипл", было озаглавлено так:
"СЭНД-СИТИ - ЗАЧУМЛЕННЫЙ ГОРОД, - ГОВОРИТ АДМИРАЛ. -
ИЩИТЕ АХИЛЛЕСОВУ ПЯТУ У РОЗОВЫХ "ОБЛАКОВ".
"За последние дни маленький южный городок на федеральном шоссе N_66
приковал внимание всей Америки. Газеты уже опубликовали сообщения о
красном тумане, внезапно окутавшем город, и рассказ коммерческого агента
Лесли Бейкера о странных событиях в городе-двойнике. По этому поводу наш
корреспондент беседовал с отставным адмиралом Томпсоном, участником
американской антарктической экспедиции и первым очевидцем действий розовых
"облаков".
- Ваше мнение о событиях в Сэнд-Сити, адмирал?
- Просто Томпсон. Частное лицо без мундира. А мое мнение - это тревога
обыкновенного человека о будущем человечества.
- Вы считаете, что есть основания тревожиться?
- Да. "Облака" уже не ограничиваются моделированием отдельных
личностей, а синтезируют целые общественные массивы. Я приведу только
последние примеры: океанский лайнер "Аламейда" со всей командой и
пассажирами, универмаг в Буффало в день распродажи и завод пластмасс в
Эвансвилле. Не может же сниться всем очевидцам один и тот же сон, будто
бок о бок вырос, а потом исчез завод-двойник, завод-копия. Меня никто не
уверит в том, что это был мираж, вызванный разницей температур в
неодинаково нагретых слоях воздуха. И неважно, что его существование
измерялось минутами. Важно то, что никто не ответит мне со всей
убежденностью, какой из двух заводов исчез и какой остался!
- Говоря о событиях в Сэнд-Сити, вы сказали в клубе "Аполло", что город
зачумлен. В каком смысле?
- В прямом. Город требует изоляции, систематических тестов и
неослабного наблюдения в дальнейшем. Проблема та же: люди или двойники? К
сожалению, ни власти, ни общество не проявляют должного внимания к этой
проблеме.
- А вы не преувеличиваете, сэр? - возразил наш корреспондент. - Разве
можно упрекнуть страну в равнодушии к пришельцам?
Адмирал ответил не без иронии:
- Нельзя, конечно, если говорить о юбках "розовые облака" и о прическах
"всадники ниоткуда". Или, скажем, о съезде спиритов, объявившем "облака"
душами умерших, вернувшихся в мир с даром божественного могущества. Какое
уж тут равнодушие! Или вы имеете в виду сенаторов-флибустьеров,
произносящих о "всадниках" двенадцатичасовые речи, чтобы провалить
законопроект о налогах на крупные состояния? Или биржевых маклеров,
использующих "облака" для игры на понижение? Или проповедников,
провозгласивших завтрашнюю кончину мира? Или, может быть, продюсеров таких
фильмов, как "Боб Меррил - победитель "всадников ниоткуда"? Все это
лопнувшая канализационная труба, не больше, а я говорю о другом...
- О войне?
- С кем? С "облаками"? Я не идиот, чтобы считать человечество
достаточно вооруженным для борьбы с цивилизацией, способной из ничего
создавать любые атомные структуры. Я говорил об изгнании "облаков",
вернее, о необходимости найти способы, которые могли бы способствовать
такому изгнанию. Ведь при всем могуществе этой цивилизации, - добавил
адмирал, - у нее может оказаться слабое место, своя ахиллесова пята. Тогда
почему бы нам не поискать ее? Мне кажется, что наши ученые не слишком
энергично стремятся к контактам, причем не только в смысле взаимопонимания
между людьми и пришельцами, но и в смысле прямого, непосредственного, так
сказать, пространственного сближения с гостями из космоса для их изучения
и наблюдения. Почему до сих пор не обнаружена их земная стоянка,
штаб-квартира на нашей планете? Я бы послал туда не одну экспедицию, чтобы
наряду с другими проблемами поискать и проблему их уязвимости, их
ахиллесову пяту. Тогда все дальнейшее предстало бы для нас совсем в другом
свете".
В этой, хотя и крикливой, журнальной заметке адмирал отнюдь не
показался мне ни чудаком, ни маньяком, ни просто неумным человеком,
которому дали возможность высказаться перед тысячами читателей. Но я
невольно подумал, что его последовательная, фанатическая предубежденность
может оказаться в будущем куда более настораживающей, чем еще не
расшифрованные действия наших гостей из космоса. На это, кстати, намекал и
автор интервью, осторожно заметивший, что включение Томпсона в состав
американской научной делегации на парижском международном форуме может
осложнить согласованность ее выступлений.
Обе вырезки вместе с письмом Мартина я передал Зернову уже в самолете.
Мы расположились как бы в отдельном купе, изолированном высокими спинками
кресел от сидевших впереди и позади пассажиров. Осовец и Роговин должны
были прибыть в Париж дня через два, к самому началу конгресса; мы же
вылетели раньше, чтобы принять участие в пресс-конференции очевидцев и
встретиться с американцами из Мак-Мердо, которые не разделяли взглядов
адмирала Томпсона и у которых после его отъезда накопился собственный опыт
встреч с космическими гостями. Мы только что позавтракали после отлета из
шереметьевского аэропорта, в кабине было тихо, в слабо доносившемся
снаружи мерном гудении моторов тонули все местные звуки, вроде шуршания
развертываемых газет или негромких разговоров соседей. Самое подходящее
время для разговора о письме Мартина. Пока Зернов читал и перечитывал
листки письма, я шепнул Ирине:
- Ты помнишь письмо, конечно. Вспомни все неясные для тебя места и
сформулируй вопросы. Зернов - это профессор на кафедре, который терпеть не
может неточного непонимания.
- А бывает точное?
- Конечно. Я не понял того-то, в том-то сомневаюсь. А неточное - это
неумение определить главную неясность, глупый вопрос и бараньи глаза.
Я тут же закрылся газетой, предпочитая не слышать ответа. К тому же все
неясности мне предстояло сформулировать самому. В чем отличие оборотней
Мартина от памятных двойников? Я мысленно сгруппировал их: пустые глаза,
непонимание многих заданных им вопросов, автоматизм движений и действий,
неверные представления о времени, граничащие с иным, чем у человека,
зрением: они не видели солнца, голубого неба и не удивлялись
электрическому свету на улицах. У них не было человеческой памяти: девушка
Мартина не только его не узнала, она его просто не помнила. Пули из
пистолета Мартина, пронизывавшие их насквозь, не причиняли им никакого
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг