была возможности отправиться в логово князя Григория, о котором кое-что
интересное разведала в историческом архиве; Чаликова же, некогда
специализировавшаяся на репортажах из "горячих точек", обрадовалась
неожиданной возможности "тряхнуть стариной", и даже перспектива идти под
венец со столь одиозной личностью, как князь Григорий, ее совсем не смутила.
За ужином ни Рыжий, ни его гости ни словом не обмолвились о предстоящей
командировке, зато баронесса, майор и Чаликова живо делились друг с другом и
с Василием впечатлениями о первом дне "культурной программы". Рыжий слушал
их рассказы с понимающей улыбкой.
- Дерьмо здесь, а не оборона, - с присущей ему прямотой и
неразборчивостью в выражениях заявил Селезень. - Ну ничего, вам повезло, что
я сюда попал. За месяц я превращу ваше аникино воинство в мобильную боевую
дружину. Я тут переговорил с вашим главным воеводой, он мне так и сказал:
"Правильно, Иваныч, давай действуй". Неплохой мужик, без фанаберии, только
вас, господин Рыжий, всю дорогу честил на чем свет - мол, из-за его, то бишь
ваших нововведений скоро все по миру пойдем.
- Ну, про меня еще и не такое говорят, - заметил хлебосольный хозяин,
многозначительно переглянувшись с Дубовым. - Но наш воевода - действительно
профессионал в своей области. Ему бы еще вашей железной воли, Александр
Иваныч, да вашей, как вы говорите, мобильности...
- Ничего, он мужик, и я мужик - сладим! - уверенно заявил майор.
Затем к рассказу о своем визите в Боярскую Думу приступила Чаликова:
- Это было довольно любопытно, только, боюсь, не слишком интересно для
нашего уважаемого хозяина...
- Нет-нет-нет, - возразил Рыжий. - Наоборот, мне очень любопытно
послушать, как выглядит царь-городская политическая жизнь со стороны.
Рассказывайте, Надежда, я вас внимательно слушаю.
- Ну, поначалу господа бояре чинно-мирно сидели на лавках и обсуждали
всякие государственные проблемы - вроде того, как взимать с крестьян
недоимки и при этом не драть с них исподнее. Наверное, бояр сдерживало
присутствие заморской гостьи. Но потом они и про меня забыли, а дискуссия о
недоимках как-то незаметно перешла на личности, вплоть до выяснения, кто с
чьей женой спит. Один из них, с огромным ярко-красным крестом поверх
собольей шубы, все время бегал по зале и всех подзуживал. А самый горластый
в конце концов схватил жбан с медовухой и стал обливать всех подряд направо
и налево, так что ихнему главному, ну, в общем, спикеру, пришлось даже
призвать стрельцов, чтобы те выволокли этого хулигана за бороду на двор. Не
понимаю, зачем вам такая Дума? Хотя чего это я - у нас ничуть не лучше... А
потом, в кулуарах, я немного разговорилась с боярами и, знаете, услышала
много чего интересного - так сказать, в неофициальной обстановке.
- И что же? - заинтересовался Рыжий. - Разумеется, речь шла и обо мне?
- Да, вообще-то, но только...
- Ну так расскажите. Я-то уж знаю, что господа бояре не больно меня
жалуют, просто хотелось бы узнать, в каких конкретно выражениях они это
делают. Нет, ну если в матерных, то вы их, конечно, не повторяйте...
- Выражения, что адресовал вам тот боярин, который обливался из жбана,
я цитировать не буду - они как раз именно матерные. А другой, весь такой
плешивый...
- А, да это, видать, царь-городский голова князь Длиннорукий, -
сообразил Рыжий. - Ну и что он?
- Он так и заявил, что любит и уважает законного царя Дормидонта
Петровича, но готов даже сам привести сюда князя Григория, лишь бы тот
избавил их всех от Рыжего - этого... - Надя в нерешительности замолкла.
- Ну-ну, не бойтесь, договаривайте, - подбодрил ее Рыжий.
- Этого проходимца без роду-племени и даже без имени, который крутит,
как хочет, и нами, родовыми князьями, и царем Дормидонтом, и его дочкой
Танюшкой, и прочее в том же духе. Они там еще много чего наговорили, я всего
и не упомню.
Госпожа Хелена, против обыкновения, оказалась не очень словоохотливой и
о результатах архивных исследований почти не распространялась, а вместо
этого подробно рассказала о том, как, проходя через Базарную площадь, едва
удержалась от соблазна слямзить ценную доисторическую посудину.
- Подумайте только, - возмущалась баронесса, - этот сосуд достоин того,
чтобы им восхищались посетители в лучших музеях мира, а какая-то бабка
продает в нем простоквашу! Я уж хотела схватить его и побежать, а там уж
будь что будет, но потом подумала, что это получится за картина - заморская
гостья, к тому же бакалавр исторических наук, бежит по базару с ворованной
посудиной, а следом за ней с визгом и улюлюканьем гонится толпа... Ужас! Но,
с другой стороны, наука требует жертв.
- Одну минуточку. - Рыжий встал из-за стола, вышел в сени, снял с полки
глиняный горшок, выплеснул содержимое в помойную лохань и торжественно внес
в гостиную. - Госпожа баронесса, не такую ли самую посудину вы видели на
базаре?
- Такую, именно такую! - возбужденно вскочила баронесса. - Или нет, эта
даже еще лучше!
- В таком случае она ваша! - Рыжий широким жестом придвинул горшок к
баронессе. Та приняла его трепетно, будто дубликат бесценного груза, но,
внимательно разглядев, вернула хозяину:
- Нет-нет, я не могу взять от вас столь ценную... что я говорю -
бесценную историческую реликвию.
- Ну хорошо, - усмехнулся Рыжий, - пускай это будет аванс за участие в
экспедиции, о которой Василий Николаич, как я понимаю, вас уже вкратце
проинформировал. - Баронесса, а следом за нею Чаликова и Селезень закивали.
- А когда вы благополучно вернетесь, я вручу вам, дорогая баронесса...
Или нет, пускай это пока останется маленьким сюрпризом.
x x x
Баронесса Хелен фон Ачкасофф была умной образованной женщиной, к тому
же не лишенной кокетства. А потому вставал законный вопрос - почему она не
замужем? Ведь баронесса, в конце концов, была если и не красавица, то уж, по
крайней мере, весьма интересная женщина. Вопрос этот нередко всплывал в
богемных кругах Кислоярска, и некоторые джентльмены даже изучали его лично.
Но какого-либо вразумительного ответа никто дать не мог. И сия тайна
так и продолжала оставаться тайной, потому что Василию Дубову за нее браться
было недосуг, а осилить ее мог лишь человек незаурядный.
Хотя в Кислоярске был некто, знавший правду, но молчавший в силу своей
профессии. Это был небезызвестный в городе доктор Владлен Серапионыч. Дело в
том, что баронесса однажды даже обращалась к нему, но на этот раз медицина
оказалась бессильна. А проблема состояла вот в чем. Обычно баронесса
знакомилась с мужчинами на профессиональной стезе. То есть с коллегами -
работниками музеев и архивов. Что, собственно, не удивительно. Нередко
завязывался весьма бурный роман, кончавшийся внезапно и ничем. Баронесса
круто и бесповоротно рвала всякие отношения со своим кавалером. И, что самое
странное, без каких-либо видимых причин. А собственно причина была проста и
банальна: госпожа Хелена, не удержавшись от искушения, "слямзивала"
какую-нибудь безделушку, имевшую (с ее точки зрения) научную ценность. И
после этого ей было элементарно стыдно появляться на глаза своему кавалеру.
Доктор Серапионыч, конечно, хотел помочь несчастной женщине, но его
методы были уж чересчур кардинальны. Хотя, надо признать, действенны. Так
вот, доктор рекомендовал баронессе вернуть все "слямзенное". Конечно, это
было жестоко с его стороны, и, возможно, надо было начинать как-то понемногу
и по частям. Но он требовал все сразу - иначе излечение не будет полным и
бесповоротным. Нет, мадам Хелена на такое решиться не могла. Это было выше
ее сил. Да и квартира ее в таком случае опустела бы. Да, да! Опустела бы
полностью. Ибо мебель ей заменяли исторические предметы. Так, например,
кроватью служил саркофаг какого-то фараона (сама мумия стояла в прихожей в
качестве вешалки). Столом - походный сундук Кутузова. А стулом - барабан, на
котором сидел Наполеон при Бородинском сражении. Короче говоря, чего только
в ее квартире не было. Зеркало из Янтарной комнаты. Умывальник Максима
Горького. И даже пепельница Сталина, перепрофилированная в сахарницу. Ее
любимой посудой была тарелка, из которой в свое время Гоголь ел манную кашу.
И ложка, которой Иван Грозный бил своего нерадивого сына по лбу, когда тот
шалил за столом. Матрасом в саркофаге ей служил ворох декретов Великой
Французской Революции с подписями Марата и Робеспьера. А одеялом - шинель
Александра Матросова, правда, дырявая, но это подтверждало ее подлинность.
Баронесса никого не приглашала к себе домой. Никто не видел ее дивных
сокровищ. И она, будто скупой рыцарь, наслаждалась всем этим великолепием в
одиночестве. Или, что скорее всего, не нашелся такой мужчина, ради которого
стоило бы все это вернуть в музеи, а точнее - в их подвалы. Но с настоящими
мужчинами всегда было непросто. Не то что с мумиями фараонов...
x x x
Когда после ужина гости вновь собрались в горнице у майора Селезня,
Дубов проницательно глянул на баронессу:
- Судя по тому, сколь подробно и, я сказал бы, импульсивно вы
рассказывали о малозначительном кувшине в присутствии господина Рыжего,
главное вы приберегли для нашего узкого круга, не так ли?
- Что значит малозначительный! - искренне возмутилась баронесса. -
Этому кувшину действительно цены нет... Но отчасти вы правы - кое о чем я
действительно не хотела говорить при нашем уважаемом хозяине.
- Вам удалось что-то пронюхать в архиве? - напрямик спросил майор
Селезень.
- Пожалуй, что да, - скромно ответила историк. - Первым делом
относительно того, "какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?"
- Ну и какое же? - с нетерпением спросил Дубов.
- Это установить было довольно сложно, и за стопроцентную точность я не
ручаюсь. Дело в том, что здесь летоисчисление ведется не с Рождества
Христова и даже не от сотворения мира, а с воцарения каждого очередного
Государя - сейчас, например, идет двадцать пятый год правления царя
Дормидонта.
- Любопытненько, - не без иронии пробасил майор.
- А еще любопытнее, - подхватила баронесса, - что на здешних скрижалях
сохранились сведения об известных нам событиях давних веков - есть
упоминания и о князе Владимире, и о татаро-монголах, и даже о Юлии Цезаре,
но, что самое удивительное, чем ближе к нашему времени, тем эти упоминания
становятся все реже, а веку эдак к пятнадцатому и вовсе прекращаются. И вот
я нашла документальное свидетельство о контактах некоего Кислоярского князя
с ханом Батыем. Тогда я затребовала у главного летописца Саввича список
кислоярских, а затем царь-городских правителей и сложила годы их правления,
начиная с того князя, который имел сношения с Батыем. И знаете, что
получилось? - Баронесса выдержала эффектную паузу и, понизив голос,
сообщила: - Сейчас здесь идет тот же год, что и у нас. Ну, может быть,
плюс-минус пару лет.
Когда возгласы изумления стихли, Дубов констатировал:
- Значит, мы не перенеслись ни в прошлое, ни в будущее, а попали в...
ну, скажем так, в некий параллельный мир, который возник несколько сот лет
назад. Каким образом - этого мы объяснить не сможем, а потому воспримем как
данность. Некоторое время оба этих мира - "наш" и "ихний" - как я понимаю,
были тесно связаны или даже плавно перетекали один в другой, но затем нити,
их соединяющие, становились все тоньше и рвались одна за другой, оттого
здесь о событиях из "нашего" мира знают тем меньше, чем ближе они по времени
к нынешнему веку. Может быть, Горохово городище - это последнее из таких
"окон". Впрочем, тут уж мы опять ударяемся в научную фантастику или, по
терминологии Александра Иваныча, в бабкины сказки.
Несколько минут все молчали, "переваривая" последнее открытие. Потом
вновь заговорила баронесса Хелен фон Ачкасофф:
- Вы, Василий Николаич, просили узнать что-нибудь о происхождении
Рыжего. Так вот: результат - нулевой.
- В каком смысле? - Василий привычно извлек свой рабочий блокнот.
- Рыжий появился подле царя Дормидонта примерно на пятом году его
царствования. Если родословные царь-городских бояр восходят чуть ли не к
самому Рюрику, то Рыжий - человек вообще без какого бы то ни было
происхождения. И вот за эту-то неродовитость его здешние бояре и воеводы,
кажется, больше всего и ненавидят - даже больше, чем за те новшества,
которые он пытается ввести, пользуясь благорасположением царя Дормидонта.
- И что он, все эти два десятка лет им пользовался? - недоверчиво
спросила Надя. - В смысле, государевым благорасположением.
- Да нет, несколько раз царь под давлением бояр отправлял Рыжего в
опалу, однажды даже назначил заведовать городской канализацией, которую тот
незадолго до того и построил же, но всякий раз через некоторое время снова
приближал его к себе.
- Почему - вы не выяснили? - заинтересовался Дубов.
- Трудно сказать. Может быть, в силу его деловых качеств и удивительной
работоспособности - того, чего так не хватает боярам, которые способны
только собольи шапки с гордостью носить да обливать друг друга медовухой. А
еще - особые отношения Рыжего с царевной Татьяной Дормидонтовной. Но это уже
из области сплетен. И хоть летописец Саввич поведал мне несколько пикантных
историй про Танюшку и Рыжего, я им особого веса не придаю.
- В общем, Рыжий - человек без прошлого, - отметил Василий и что-то
черкнул себе в блокнот.
- Но зато я узнала кое-что о князе Григории, - скромно сообщила
баронесса. - Этот господин не только весьма древнего происхождения, но и сам
весьма древний. Сколько времени он правит в Белой Пуще, не смог с точностью
сказать даже летописец Саввич. Но не менее двухсот - я нашла в архиве некий
договор о поставке ко двору князя Григория осиновых гробов Кислоярского
производства, заключенный им и прадедушкой Дормидонта. К тому же князь
Григорий подписался своим полным родовым именем - Князь Григорий I
Адольфович Лукашеску, граф Цепеш, владетель Белопущенский и прочая и прочая
и прочая. Из этого можно предположить, что князь Григорий состоит в родстве
с теми самыми Цепешами, к каковым принадлежит и небезызвестный граф Дракула.
- И похоже, что собирается добавить себе еще и титул царя Кислоярского,
- хмыкнул майор Селезень.
- Причем заметьте, майор - не кавалерийским наскоком, а обходным
маневром, - добавила Надя. - Для начала заделавшись царским зятем.
- Вполне естественный путь, - заметила баронесса. - Борис Годунов для
начала стал царским шурином, этот - царским зятем... Никакой оригинальности!
x x x
Внезапно за окном послышались какие-то возгласы. И так как они не
прекращались, а становились все громче, Василий решил выглянуть на улицу и
выяснить, в чем там дело.
- Только будьте осторожны, - напутствовала его Чаликова. - Не хватало
нам тут еще во что-нибудь вляпаться.
Майор решительно поднялся со стула:
- Мы и так уже вляпались в порядочное дерьмо, но мне здесь нравится.
Двину-ка и я с вами.
Внизу, прямо под крыльцом терема, толпился народ. Одни охранники
отгоняли праздных зевак, а другие суетились вокруг какого-то богато одетого
человека, лежащего на бревенчатом настиле улицы. С высоты крыльца за всей
этой процедурой скорбно наблюдал Рыжий.
- Очень хорошо, что вы здесь, - сказал он, увидав Дубова и Селезня. -
Боюсь, Василий Николаич, понадобится ваша помощь.
- А что случилось? - Василий пытался приглядеться к тому, что
происходит под крыльцом, но тщетно, так как сумерки уже почти сгустились в
ночь.
- Убийство, - кратко сообщил Рыжий.
- Кто жертва и есть ли свидетели? - деловито засучил Дубов рукава
кафтана.
- Жертва - член Боярской Думы князь Владимир. А насчет свидетелей и
прочих обстоятельств можете узнать у начальника сыскного приказа. Пал Палыч!
- позвал Рыжий. - Поднимитесь, пожалуйста, к нам сюда.
От группы, окружавшей бездыханный труп князя Владимира, отделился
невысокий человек в синем кафтане, отдаленно напоминавшем мундир, и взбежал
на крылечко.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг