странное отношение обоих к некоторым серьезным понятиям. Демократия,
например, свобода слова, народ...
- Ну а что тут непонятного? - воспрял Гераклов. - Все мы вышли из
народа. Вот.
- Извините, любезный, - возразил Серапионыч, - то, что вышли -
понятно. Но вот куда вошли, скажите на милость?
Гераклов почувствовал себя окончательно оскорбленным.
- Ну да, Владлен Серапионыч, вы у нас умный, - излил он свою досаду
на доктора. И бог его знает, чем бы вся эта перепалка закончилась, если бы в
кают-компанию, как ошпаренный, не влетел Егор:
- Там, там, на берегу, - возбужденно затараторил он, - там
вооруженные до зубов бандиты. Все такие заросшие и оборванные. И с огромными
узлами награбленного добра!
Почтеннейшая публика немедленно сорвалась с места, и Егора, не
успевшего посторониться, подхватило живой волной и вновь вынесло на палубу,
где адмирал внимательно разглядывал берег в бинокль. Гераклов приплясывал на
месте, как боевая лошадь на плацу.
- Ну, и где же сепаратисты? - нетерпеливо вопрошал он, водя взглядом
вдоль берега.
- Да вот же они, под рекламным щитом "Test the West". Вон там, -
показал пальцем Егор.
- Евтихий Федорович, можно на минуточку ваш бинокль? - попросил
Гераклов. - A-а-а, - уже повеселее протянул политик. - Да нет, дорогой
мой, видишь на них погоны? Это не сепаратисты, это наши.
- Да, это действительно - НAШИ, - как-то устало произнес Серапионыч
и двинулся вниз по трапу.
- Что? Не понял! Что он имел в виду? - засуетился Гераклов. Но никто
ему не отвечал.
x x x
Адмирал вместе с Кэт прошли на бак яхты и по ржавой лестнице спустились
в угольный бункер. Здесь в самом заду "Инессы" и обитал журналист Ибикусов.
Евтихий Федорович деловито уселся на кусок антрацита и безапелляционно
заявил:
- Итак, Ибикусов, восемьдесят второй год, кладбище, захоронение
детского гробика и вы в качестве могильщика!
В темноте бункера на мгновение сверкнули глаза черного репортера и так
же внезапно погасли. И тут до адмирала донеслись тихие всхлипывания - он
ожидал чего угодно, но не этого. Человек, всю свою жизнь писавший о
страданиях и смерти, плакал. Евтихий Федорович несколько смутился и, как бы
ища поддержки у Кэт, вопросительно посмотрел на нее. Радистка стояла,
переминаясь с ноги на ногу. На этот раз она была одета в платье, одолженное
у Вероники, так что непривычный ее вид еще больше сбивал адмирала с толку. К
тому же, по-своему истолковав взгляд Евтихия Федоровича, она сказала:
- Да нет, ничего, не беспокойтесь, я постою.
Адмирал окончательно смутился - не предложил даме сесть. Нехорошо,
конечно, но он же, в конце концов, не виноват - она, он, ну, в общем
радист, столь неожиданно поменял пол. И привыкнуть к этому в одночасье
трудно. A вдруг она опять вздумает его поменять - тогда что? Да, вот
времена-то настали. Раньше, может, и жили не так вольготно, но зато хоть не
меняли столь стремительно свой пол, политические убеждения и сексуальную
ориентацию. Стараясь загладить свою неловкость, адмирал предложил Кэт свою
фуражку в качестве подстилки. Чем она немедленно и воспользовалась -
откинув юбки, радистка опустила свой небольшой, но крепкий зад в
адмиральскую фуражку, которая, к некоторому разочарованию адмирала, пришлась
ей в самую пору. Свою досаду он решительно обрушил на еще всхлипывавшего
Ибикусова:
- Хватит, Ибикусов дурака валять, давайте-ка выкладывайте все, как на
духу.
- Что выкладывать-то? - неуверенно спросил бесстрашный журналист,
продолжая шмыгать носом. - Вам, похоже, и так все известно.
- Успокойтесь, Ибикусов, - вступила в разговор Кэт. - Вот возьмите
носовой платок. Высморкайтесь и расскажите нам все, как было. Хорошо? A
платок можете оставить себе.
Ибикусов тяжело вздохнул и заговорил:
- Мы тогда сороковины отмечали. Ну этого, как его, Брежнева. Уж не
знаю, почему его так жалко было. Но главное - нажрались, как свиньи. В "КП"
гуляли. То бишь в "Красной Панораме", - уточнил Ибикусов. - Я тогда там
внештатником был. Днем на журфаке учился, а вечером иногда на кладбище
подрабатывал - могилы копал. Да, ну так вот, начали мы нормально, в смысле
застолья. A потом из других газет подвалили, еще водки принесли, и там уже
пошло... Один только Швондер был более-менее. Он все Колготкину увещевал не
танцевать на столе. Но она так в раж вошла, что пообещала ему на плешь
помочиться, если будет ей еще мешать. Тогда он до Березкиной довязался -
мол, зачем вы, товарищ, раздеваетесь? A Блинчиков, ну, вы его знаете -
редактор "Советской Юности", ему так нагло и говорит: "Иди ты, Швондер, в
жопу. Лучше вон занавески потуши - воняют противно". A это Воронков
поблевал в углу, да и занавесками утерся. Ну а чтобы скрыть следы, взял да и
поджег их. A сам, здоровенный такой, навалился на Харламушкину, а она из-под
него кричит: "Я своему хахалю на тебя пожалуюсь!". A кто ее трахает, всем
известно. "И вообще, - говорит, - у тебя не стоит, и не тереби мои трусы,
придурок". В общем, все шло нормально, девицы уже полураздеты, выпивка еще
есть, Швондер у своего дружка, у поэта Феликса Алина на груди рыдает - то
ли Брежнева жаль, то ли занавески. Свинтусов ему шутки ради в карман
мочится. Веселье в разгаре. Подробнее, конечно, не помню, сам уже жуть как
набрался. Да и что там вспоминать, все как обычно было. Помню только -
кто-то из-под стола до моей ширинки довязался. Я, конечно, спрашиваю: "Кто
там балует?". Нет, молчат под столом, только сопят, наверно, сосут что-то. И
тут как назло появляется физия Швондера: "Тут тебя кое-кто ищет", говорит.
Ну, я вышел с ним, думал, что серьезное. Трахать кого групповухой будем. Ан
нет, две какие-то мрачные личности в коридоре стоят, а Швондер, жопа такая,
перед ними так и приплясывает. "Ибикусов?", говорят и, не дожидаясь ответа:
"Одевайтесь, поедете с нами". Ну все, думаю - крышка. И никогда я теперь не
узнаю, кто там под столом сопел. "A в чем дело, товарищи?", спрашиваю, время
тяну. "Работа для вас есть", один из них отвечает и гадко так ухмыляется.
- Они как-то представились? - перебила Кручинина.
- Нет, - упавшим голосом ответил Ибикусов. - Но я сразу понял, что
из каких-то серьезных органов. Они меня повели в машину и куда-то повезли.
Когда выгрузили, вижу - ночь, кладбище и тишина.
- Матвеевское кладбище? - попытался уточнить адмирал.
- Да нет, вроде не Матвеевское, - неуверенно ответил Ибикусов. - Эти
двое вытащили из багажника маленький детский гробик, обитый металлом,
указали мне место и велели копать могилку. Я помню, было очень холодно, но
ясно, на небе ярко сиял месяц...
- Это описано и в стихах, - не удержалась радистка и процитировала:
Там, за оградою чугунной,
В пыли морозных одеял,
Сквозь мглу ночную серпик лунный,
Как детский гробик, воссиял...
- Откуда вы знаете эти стихи? - с ужасом вопросил Ибикусов.
- Из сборника кисляцкой народной поэзии, - ответила Кэт.
- Их написал я, - грустно, безо всякой рисовки сказал Ибикусов. -
Как раз после того случая.
- И что же было дальше? - поторопил Евтихий Федорович.
- A что дальше? Ну, закопал я этот гробик, те двое меня поблагодарили,
пожали руку, заплатили десятку и отвезли домой. A когда я на следующий день
очухался с гудящей башкой, то уже и не мог точно сказать - то ли все это на
самом деле было, то ли просто привиделось по пьянке.
- A те двое, - продолжал выспрашивать адмирал, - вы знаете, кто они
такие?
- Да я даже их лиц не запомнил, - ответил репортер. - У меня тогда
все лица в одно сливались, да они еще в таких шляпах были, что всю рожу
закрывают. Помню только, что они о чем-то между собой беседовали, пока я
мерзлую землю долбил, и называли друг друга - Антон Эдуардович и Феликс
Степанович. Или нет - Феликс Антонович и Степан Эдуардович...
Адмирал и радистка переглянулись.
- A может быть, Антон Степанович и Феликс Эдуардович? - небрежно,
стараясь не выдать волнения, спросил Рябинин.
- Да, может, и так, - не стал спорить Ибикусов. - Потом, они еще в
разговоре несколько раз упоминали какого-то Петра Александровича... - При
этих словах Рябинин и Кручинина вновь переглянулись. - Вот, собственно, и
все. - Репортер немного помолчал, а потом с жаром добавил: - Нет, не все.
Не все!
- A что еще? - заинтересовалась Кэт. Ибикусов как-то странно глянул
на нее.
- Понимаете, - совсем тихо заговорил он, - в гробу был живой
ребенок. Я слышал, как он кричал, бился о крышку... O-о-о, этот крик я слышу
каждую ночь! - вырвалось у Ибикусова. - Вы понимаете, что это значит?!
- Успокойтесь, пожалуйста, - ласково погладила его по руке радистка.
- Ребенок жив, а в гробу были просто кирпичи.
- Правда? - доверчиво переспросил Ибикусов и, обессиленный, упал на
уголь.
- Оставим его, - вполголоса сказала адмиралу радистка. - Мы узнали
все, что могли.
- Ну и что мы узнали? - пожал плечами адмирал. - Что журналисты в
Кислоярске - пьяницы и распутники? Так они везде такие. Ну разве что за
некоторым исключением.
- Не только, - обаятельно улыбнулась Кэт. - Мы узнали, что похороны
инсценировали Антон Степанович Рейкин и Феликс Эдуардович Железякин. Вот
только для чего им это было нужно?
- Для чего - узнаем, - уверенно ответил Рябинин. - A вот Петр
Александрович, которого они упоминали - это... Не догадываетесь, Катерина
Ильинична?
- Петр Александрович Плетнев, друг Пушкина, издатель "Современника"?
- неуверенно предположила Кэт.
- Ну что вы! - сказал адмирал, помогая даме встать и поднимая с кучи
угля свою фуражку. - Вспомните, что наш друг Ибикусов имеет обыкновение
путать имена с отчествами...
- Неужели... Да-да-да! - C этими словами Кэт выбежала из угольного
отсека. Адмирал, улыбаясь в бородку, не спеша двинулся следом за ней.
x x x
- Доктор, это правда? - тихо спросила Вероника, приоткрыв глаза.
- Что именно? - не понял Серапионыч.
- Что живы мои настоящие родители?
- A кто вам это сказал? - переспросил доктор. В этот миг яхту слегка
качнуло - она встала на очередную ночевку.
- Адмирал что-то говорил...
- Ах, адмирал! Я просил его подготовить вас морально, но он уж что-то
очень, так сказать, перестарался...
- Доктор, умоляю вас! - Вероника схватила его за руку. - Скажите, не
томите мою исстрадавшуюся грешную душу!
- Ну что ж. - Серапионыч вынул из кармана халата чайную ложечку. -
Вероника Николаевна, откройте ротик... Да, ваши родители живы... Скажите
"A"... Очень хорошо... Один из них сейчас в Кислоярске, а другого вы сможете
увидеть и обнять хоть сейчас...
- Доктор, неужели вы?.. - едва не проглотив ложку, бросилась ему на
грудь Вероника.
- Нет-нет, ну что вы... Пожалуйста, поставьте градусник...
В дверь постучали.
- Входите! - крикнул Серапионыч. В каюту вошел банкир-штурман
Грымзин.
- Добрый вечер, - поздоровался он, с трудом скрывая нежность и
волнение. - Зашел справиться о вашем здоровье, дорогая Вероника Николаевна.
- Спасибо, лучше, - улыбнулась девушка.
- Вероника Николаевна! - торжественно прокашлявшись, объявил доктор.
- Этот человек, Евгений Максимыч Грымзин - ваш отец!
- Доченька моя! - вскрикнул Грымзин и бросился в объятия Вероники.
Доктор, утирая слезы радостного умиления, на цыпочках вышел из каюты.
x x x
Вечером адмирал заперся у себя, чтобы обдумать услышанное у Ибикусова и
по возможности отделить зерна реальности от плевелов репортерских фантазий.
Не отрываясь от мыслей, Евтихий Федорович открыл чемодан и извлек оттуда
бритвенный прибор.
- Все, адмирал сделал свое дело, адмирал может уходить, - сказал он
вслух. - На сцену возвращается детектив Дубов.
Тут взор адмирала упал на будильник - он показывал четверть
двенадцатого. "Ах, да, я же должен зайти к Катерине Ильиничне", - вспомнил
Василий Николаевич и с сожалением сунул бритву обратно в чемодан.
x x x
Когда адмирал вошел в радиорубку, из приемника, как обычно, вещал Яша
Кульков. Но на сей раз он был не один:
- К нам тут на ночь глядя забежал лидер Кислоярских коммунистов
господин Зюпилов. Кстати, Аркадий Кириллыч, можно, если я буду вас называть
просто Аркаша?
- Можно, - разрешил Зюпилов. - Только тогда уж зовите меня товарищ
Аркаша.
- Прекрасненько! - обрадовался Кульков. - Прежде всего, товарищ
Аркаша, позвольте выразить вам соболезнования по поводу поражения на
выборах.
- A я не считаю это поражением, - возразил товарищ Зюпилов. - Сорок
восемь процентов - не такой уж плохой результат, особенно с учетом
разнузданной антикоммунистической кампании в средствах массовой
дезинформации.
- Ну что ж, завидую вашему оптимизму. Лично я становлюсь оптимистом,
лишь выпив пару баночек пива "Левенбрей"... Впрочем, вы, товарищ Аркаша,
кажется, собирались сделать какое-то объявление?
- Да. Приглашаю всех во вторник в час дня на Матвеевское кладбище на
похороны нашего товарища Феликса Эдуардовича Железякина. Это будет первое
мероприятие Союза Кислоярских коммунистов в рамках кампании предстоящих
парламентских выборов.
- Как, значит, все-таки в могиле Дубова лежал Железякин? - изумился
Кульков.
- Экспертиза это установила точно, - ответил Зюпилов. - И теперь мы
добиваемся, чтобы на бывшего частного сыщика Василия Дубова был объявлен
розыск, как на подозреваемого в убийстве.
- Дубова - в убийстве? - еще больше удивился ведущий.
- Если погиб Феликс, то Дубов жив, - терпеливо стал разъяснять
Зюпилов. - А если он жив, то почему не дает о себе знать? Значит,
скрывается. A почему скрывается - это ясно даже моему внуку Витьку.
"Как хорошо, что я не успел сбрить бороду", пронеслось в голове у
адмирала.
- Железная логика, - согласился Кульков, но тут же перешел в
наступление: - Да, возможно, Дубов и виновен, но ведь и ваш соратник
господин Разбойников тоже где-то скрывается...
- Ни я, ни мои товарищи не имеем к его побегу никакого отношения, -
решительно заявил Зюпилов. - Мы - социал-демократы и в церковь молиться
ходим. A Разбойников - экстремист, вот из-за таких, как он, Советский Союз
и развалился! Да если я его встречу, то собственноручно сдам в органы.
- Ну что ж, спасибо за откровенность, - сказал Кульков. - A сейчас,
дорогой Аркадий Кириллыч, песня по вашей заявке.
- Вообще-то я хотел бы послушать Гимн Советского Союза, но в вашей
фонотеке его, конечно, нет...
- Таки есть! - радостно перебил ведущий. - И сейчас он прозвучит в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг