чачью кость, которая служила ему палочкою, махнул, и весь
оркестр грянул увертюру из "Волшебной флейты". Надобно
сказать правду: были местами нескладные и дикие выходки,
а особливо кларнетист, который надувал свой инструмент
носом, часто фальшивил, но, несмотря на это, увертюра
была сыграна недурно. После довольно усиленного
аплодисмента вышла вперед Лауретта и, не снимая маски,
запела совершенно незнакомую для меня арию. Слова были
престранные: умирающая богоотступница прощалась с своим
любовником; она пела, что в беспредельном пространстве и
навсегда, с каждой протекшей минутою станет увеличиваться
расстояние, их разделяющее, как вечность, будут бесконечн
ы ее страдания, и их души, как свет у тьма, никогда не со
льются друг с другом. Все это выражена было в превосходны
х стихах; а музыка!.. О, мой друг! Где я найду слов, чтоб
описать тебе ту неизъяснимую тоску которая сжала мое бедн
ое сердце, когда эти восхитительные и адские звуки закол
ебали воздух? В них не было ничего земного; но и небеса
также не отражались в этом голосе исполненном слез и рыда
ний. Я слышал и стоны осужденных на вечные мучения, и скр
ежет зубов, и вопли безнадежного отчаяния, и эти тяжкие
вздохи, вырывающиеся и; груди, истомленной страданиями.
Когда посреди гремящих крещендо, составленного из самых
диких и противуположных звуков, Лауретта вдруг останови
лась, общее громоглас Ное браво раздалось по зале и нес
колько голосов закричали "Синьора Бальдуси, синьора Бальд
уси! Покажитесь нам, снимите вашу маску!" Лауретта повино
валась; маска упала к ее ногам... и что ж я увидел?..
Милосердый боже!.. Вместе юного, цветущего лица моей Лау
ретты - иссохшую мертвую голову!!!
Я онемел от удивления и ужаса, но зато остальных зрители
заговорили все разом и подняли страшный шум "Ах, какие
прелести! - кричали они с восторгом,- Посмотрите, какой
череп,- точно из слоновой кости!.. А ротик ротик! чудо!
до самых ушей!.. Какое совершенство!.. Ах как мило она
оскалила на нас свои зубы!.. Какие кругленькие ямочки
вместо глаз!.. Ну, красавица!"
- Синьора Бальдуси,- сказал Моцарт, вставая с своеп
места,- потешьте нас: спойте нам "Вlondina in gondoletta"
- Да это невозможно, синьор Моцарт,- прервал капель
мейстер.- Каватину "Вlondina in gondoletta" синьора Валь
дуси поет с гитарою, а здесь нет этого инструмента.
- Вы ошибаетесь, maestro di capella!- прошептала
Лауретта, указывая на меня.- Гитара перед вами.
Камельмейстер бросил на меня быстрый взгляд, разинут
свой совиный клюв и захохотал таким злобным образом что
кровь застыла в моих жилах.
- А что, в самом деле, - сказал он, - подайте-ка мне
его сюда! Кажется... да, точно так!.. Из него выйдет по
рядочная гитара. Трое зрителей схватили меня и передали
из рук в руки капельмейстеру. В полминуты он оторвал у
меня правую ногу, ободрал ее со всех сторон и, оставя
одну кость и сухие жилы, начал их натягивать, как струны.
Не могу описать тебе той нестерпимой боли, которую
произвела во мне эта предварительная операция; и хотя
правая нога моя была уже оторвана, а несмотря на это, в
ту минуту как злодей капельмейстер стал ее настраивать, я
чувствовал, что век нервы в моем теле вытягивались и
готовы были лопнуть. Но, когда Лауретта взяла из рук его
мою бедную ногу и костяные ее пальцы пробежали по
натянутым жилам, я позабыл всю боль: так прекрасен,
благозвучен был тон этой необычайной гитары. После
небольшого ритурнеля Лауретта запела вполголоса свою
каватину. Я много раз ее слышал, но никогда не
производила она на меня такого чудного действия: мне
казалось, что я весь превратился в слух и, что всего
страннее, не только душа моя, но даже все части моего
тела наслаждались, отдельно одна от другой, этой обворожи
тельной музыкою. Но более всех блаженствовала остальная
нога моя: восторг ее доходил до какого-то исступления;
каждый звук гитары производил в ней столь неизъяснимо-
приятные ощущения, что она ни на одну секунду не могла
остаться спокойною. Впрочем, все движения ее соответство
вали совершенно темпу музыки: она попеременно то с
важностию кивала носком, то быстро припрыгивала, то
медленно шевелилась. Вдруг Лауретта взяла фальшивый
аккорд... Ах, мой друг! Вся прежняя боль была ничто в
сравнении с тем, что я почувствовал! Мне показалось, что
череп мой рассекся на части, что из меня потянули разом
все жилы, что меня начали пилить по частям тупым ножом...
Эта адская мука не могла долго продолжаться; я потерял
все чувства и только помню, как сквозь сон, что в ту
самую минуту, как все начало темнеть в глазах моих, кто-
то закричал: "Выкиньте на улицу этот изломанный
инструмент!" Вслед за сим раздался хохот и громкие
рукоплескания. Я очнулся уже на другой день. Говорят,
будто бы меня нашли на площади подле театра; впрочем, ты,
я думаю, давно уже знаешь остальное; в Москве целый месяц
na этом толковали. Теперь все для меня ясно. Лауретта
являлась мне после своей смерти: она умерла в Неаполе; а
я, как видишь, мой друг, я жив еще",- примолвил с
глубоким вздохом мой бедный приятель, оканчивая свой
рассказ.
--------------
- Какова история? - спросил хозяин, поглядев с улыбкою
вокруг себя.- Ай да батюшка Александр Иваныч, исполать
тебе! Мастер сказки рассказывать!
- Помилуйте, Иван Алексеич! Какие сказки? Это нас
тоящая истина.
- В самом деле?
- Уверяю вас, что приятель мой вовсе не думал лгать,
рассказывая мне это странное приключение.
- Полно, братец! Да это курам на смех! Воля твоя, ка
кой черт не хитер, а, верно, и ему не придет в голову
сделать из одного человека контрабас, а из другого - ги
тару.
- Если вы не верите мне, так я могу сослаться на
самого Зорина. Он благодаря бога еще не умер и живет по-
прежнему в Петербурге, подле Обухова моста...
- В желтом доме? - прервал исправник.
- Вот этого не могу вам сказать! - продолжал спокойно
Черемухин.- Может быть, его давно уже и перекрасили.
- Ах ты, проказник! - подхватил хозяин. - Так ты
рассказал нам то, что слышал от сумасшедшего?
- От сумасшедшего?.. Ну, это я еще не знаю! Зорин
никогда мне не признавался, что он сошел с ума; а, напро
тив, уверял меня, что если доктора и смотрители желтого
дома не безумные, так по одному упрямству и злобе не
хотят видеть, что у него вместо правой ноги отличная
гитара.
- Смотри, пожалуй! - вскричал хозяин. - Какую дичь
порет! А ведь сам как дело говорит - не улыбнется! Впро
чем, и то сказать, - прибавил он, помолчав несколько вре
мени,- приятель твой Зорин сошел же от чего-нибудь с ума!
Ну, если в самом деле эта басурманка приходила с того
света, чтоб его помучить?..
- А что вы думаете? - сказал я. - Не знаю, как другие,
а я не сомневаюсь, что мы можем иногда после смерти
показываться тем, которых любили на земле.
- И, полно, братец, - прервал с улыбкою Заруцкий,- да
этак бы и числа не было выходцам с того света!
- Напротив, - продолжал я, - эти случаи должны быть
очень редки. Я уверен, что мы после нашей смерти можем
показываться только тем из друзей или родных наших, к
которым были привязаны не по одной привычке, любили не по
рассудку, не по обязанности, не потому только, что нам с
ними было весело, но по какой-то неизъяснимой симпатии,
по какому-то сродству душ...
- Сродству душ? - прервал Заруцкий.- А что ты разумеешь
под этим?
- Что я разумею? Не знаю, удастся ли мне изъяснить тебе
примером. Послушай! Всякий музыкальный инструмент
заключает в себе способность издавать звуки, точно так же
как тело наше - способность жить и действовать; и точно
так же как тело без души, всякий инструмент, без
содействия художника, который влагает в него душу, мертв
и не может или, по крайней мере, не должен сам собою
обнаруживать этой способности. Теперь не хочешь ли
сделать опыт? Положи на фортепьяно какой-нибудь другой
инструмент, например, хоть гитару, а на одну из струн ее
- небольшой клочок бумаги; потом начни перебирать на фор
тепиано все клавиши одну после другой: бумажка будет
спокойно лежать до тех пор, пока ты не заставишь прозву
чать ноту, одинакую с той, которую издает струна гитары;
но тогда лишь только ты дотронешься до клавиши, то в то
же самое мгновение струна зазвучит, и бумажка слетит
долой; следовательно, по какому-то непонятному сочувствию
мертвый инструмент отзовется на голос живого. Попытайся,
мой друг, изъяснить мне это весьма обыкновенное и, по-
видимому, физическое явление, тогда, быть может, и я рас
толкую тебе, что понимаю под словами: симпатия н сродство
душ.
- Ба, ба, ба! Любезный друг! - сказал Заруцкий, улы
баясь.- Да ты ужасный метафизик и психолог; я этого не
знал за тобою. Вот что! Теперь понимаю: душа умершего
человека с душой живого могут сообщаться меж собою только
в таком случае, когда обе настроены по одному камертону.
- Ты шутишь, Заруцкий,- прервал исправник,- а мне
кажется, что Михаила Николаич говорит дело. Я сам знаю
один случай, который решительно оправдывает его догадки;
и так как у нас пошло на рассказы, так, пожалуй, и я
расскажу вам не сказку, а истинное происшествие. Быть
может, вы мне не поверите, но я клянусь вам честив?, что
это правда.
ДВЕ НЕВЕСТКИ
- В начале 1792 года гусарский полк, в котором я слу
жил корнетом, стоял в Белоруссии, и мой эскадрон занимал
квартиры в местечке, принадлежащем двум братьям, князьям
Лю.....ким. Они жили вместе с своими женами в их
наследственном и великолепном замке. Радушное их обра
щение с русскими офицерами, а более всего веселый образ
жизни, напоминающий роскошное хлебосольство древних
магнатов Польши, вошли в пословицу между нашими офи
церами. "Хоть бы князьям Лю.....ким задать такой празд
ник!" -говаривали мы всегда, когда хотели похвалить чье-
нибудь угощение.
Изо всех офицеров моего эскадрона я более других был
ими обласкан и в течение двух или трех недель сделался в
их семье совершенно домашним человеком. Обе княгини были
женщины отменно любезные и могли назваться красавицами.
Если б они были родные сестры, то и тогда бы нельзя было
не подивиться их необычайной дружбе; но две невестки,
две хозяйки в одном доме, которые живут душа в душу,-
такая диковинка, какой не всякому удастся на роду своем
увидеть. Нельзя было сказать, чтоб их нравы были
совершенно сходны меж собою; напротив, одна из них, жена
старшего брата, которая называлась Жозефиною, была
самого кроткого характера и даже несколько холодна, а
другая отменно жива и вспыльчива; но, несмотря на это
различие, которое, впрочем, заметно было только в
отношении к другим, никогда ни малейшая досада не
нарушала их семейственного согласия. Жозефина очень
часто разговаривала со мною об этой дружбе.
- Вы не можете себе представить, - сказала она мне
однажды, - какое странное и даже непонятное для нас са
мих чувство мы питаем друг к другу. Говорят, что мы
живем как родные сестры, да это вовсе не то. У меня были
три сестры, я любила их, но совсем другим образом. Когда
я в первый раз увидела Казимиру - так называли меньшую
невестку,-то мне показалось, что что именно и
недоставало для моего благополучия; что иногда в
грустные минуты я тосковала о ней, и хотя решительно
увидела ее тогда в первый раз, но готова была
побожиться, что и черты лица ее, и звук ее голоса, и
даже некоторые, собственно ей принадлежащие, выражения и
привычки давно уже мне знакомы; что мы, не знаю где и
когда, но только непременно и любили друг друга, и жили
вместе. Не правда ли, что это очень странно? А ведь еще
страннее, что Казимира при первой встрече со мною
почувствовала то же самое? Ну вот после этого не верьте
симпатиям! Сколько раз случалось, я задумаю какую-нибудь
новую забаву, хочу сделать ей сюрприз, и что ж?.. Ей
именно то же самое придет в голову. Она затеет
потихоньку от меня какое-нибудь веселье, секретничает,
хлопочет - и вдруг я начну с нею советоваться, каким
образом уладить точно такой же праздник, какой она
хотела дать мне нечаянно. Мы никогда еще не
расставались, и я думаю, что разлука будет для нас
большим несчастием. Мало ли что случается? Одна из нас
может умереть, нам не удастся проститься друг с
другом... О, вы не можете представить, как эта мысль нас
пугает! Правда, мы на этот счет взяли некоторые
предосторожности, - продолжала Жозефина, улыбаясь,
однако ж, вовсе не шутя,- мы связали себя клятвою.
- Клятвою?
- Да. Мы поклялись друг другу, что если судьба при
ведет одну из нас умереть прежде и мы в эту минуту не
будем вместе, то умершая должна непременно, не покидая
еще земли, явиться к той, которая останется в живых.
- Но подумали ли вы,- сказал я также не шутя,- что
исполнение этой клятвы зависит не от вас?
- О, как же! Мы на этот счет взяли свои предосторож
ности. Говорят, что всякая клятва, данная и не
исполненная в здешнем мире, станет в будущем тяготить
нашу душу, то есть мешать ей наслаждаться вполне
блаженством, если она его заслужит, и для того мы
поклялись с условием.
- С условием?
- Да, с условием. Наша клятва должна только иметь силу в
пределах возможного. Nous avons jurй jusqu'aux bornes de
possible (Мы поклялись в границах возможного (фр.).
Когда она выговорила эту французскую фразу, которую
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг