стены Колизея унизались народом... Раздался гром
рукоплесканий, он вошел, царь вселенной, радость мира,
кроткий, богоподобный Тит! О, как он был прекрасен!..
Как шли к нему эти шелковые кудри, эта томная бледность
лица, эти усталые глаза и даже этот прыщик на левой
щеке...
- Прочь с дороги! - раздался грубый голос, и кто-
то толкнул меня очень невежливо в спину. - Шляпу долой!
- закричали из-под своих белых колпаков несколько
братьев кающихся, я повиновался.
Мимо меня тянулась похоронная процессия, за нею несли
гроб, а позади человек триста всякого рода людей и
нищих, подвигаясь медленно вперед, заняли почти всю ши
рину моста. Когда этот нечаянный прилив народа схлынул,
я остался опять на просторе, но незнакомца уже не было.
Вы можете судить, какое впечатление произвели на меня
странные слова этого чудака, который рассказывал о празд
нике, данном за восемьдесят лет до рождества христова,
как о бале, на котором он танцевал недели две тому
назад. "Если это не сумасшедший, - подумал я, - так уже,
верно, какой-нибудь балагур, который хотел надо мною
позабавиться". На этот раз тем дело и кончилось.
Дня через три, прогуливаясь по знаменитой улице Корсо,
которая служит в обыкновенные дни гуляньем, а на
масленице маскарадною залою для целого Рима, я сошел с
тротуара, чтоб перейти на противоположную сторону. На
самой средине улицы стоял человек в большой белой шляпе
с широкими полями, казалось, он вовсе забыл, что вокруг
него ездят беспрестанно экипажи. В ту самую минуту, как
я делал это замечание, щеголеватая коляска, заложенная
парою великолепных лошадей, мчалась во всю рысь по самой
средине улицы, кучер зазевался, коляска была уже в
десяти шагах от человека в белой шляпе, и этот бедняк
был бы непременно задавлен, если б я не успел схватить
его за руку и оттащить в сторону. Когда опасность
миновала и незнакомый стал благодарить меня, я узнал в
нем чудака, с которым повстречался на мосту святого
Ангела.
- Если не ошибаюсь, - сказал он, - мы уже с вами
знакомы: вы тот русский путешественник, с которым я имел
удовольствие разговаривать дня три тому назад.
- Да, - отвечал я, - помнится, вы мне рассказывали о
каком-то празднике, который давался в Колизее
восемьдесят лет до рождества христова и на котором вы
любовались императором Титом. Незнакомый улыбнулся.
- Вы, господа северные жители, - сказал он, - ни
когда не поймете нас, живых, пламенных детей юга, то,
что представляется вашему воображению, мы видим в самом
деле, вы переноситесь иногда мыслью в прошедшее, вспо
минаете о нем, а для нас оно становится настоящим. Когда
я говорил с вами о древнем Риме, века исчезали и вечный
город подымался из своих развалин, я видел его - я жил
в нем... Смейтесь, господин русский, смейтесь! Наши
итальянские вулканические головы кажутся вам полоумными
- пусть так! Но мы живем двойною жизнью, для нас и
среди русских снегов будут цвести розы, наше южное
воображение украсит померанцевыми цветами, усыплет зо
лотыми апельсинами и ваши гробовые сосны, и эти мертвые
однообразные березы, оно растопит вечные льды Сибири и
разрисует прозрачной лазурью туманные небеса вашей
родины. Что нужды, если обман не истина, когда этот
обман делает нас счастливыми.
- Посмотрите, посмотрите! - прервал я. - Вот едет на
зад та самая коляска, которая чуть-чуть вас не задавила.
Незнакомый поднял глаза. В коляске сидел развалясь
какой-то франт, он посматривал гордо на проходящих, иным
кланялся, по римскому обыкновению, рукою, другим отвечал
на низкие поклоны едва заметной улыбкою и так явно
чванился и важничал своим нарядным экипажем, с таким
пренебрежением смотрел на всех бедных пешеходов, что вот
так и хотелось плюнуть ему в лицо.
- А! - вскричал незнакомый. - Да это кавалер
Габриелли! Так он-то хотел задавить меня? Бедняжка!
- Однако ж у этого бедняжки славный экипаж, - ска
зал я шутя.
- Да не долго он им провладеет.
- А что, видно, из последних денег?.. Тьфу, батюшки!
Какие лошади, какая упряжь!
- Да, это правда, - сказал незнакомый, - все хорошо,
кроме кучера.
- Помилуйте! Чем же он дурен? Посмотрите, какой
молодец!
- Ну нет, не очень красив собою.
- Что вы?.. Славный кучер! А какая богатая ливрея!
- Да я вам говорю не об этом ливрейном кучере, а вот
что сидит подле него.
- Подле него! Да где же?
- С левой стороны.
- Я никого не вижу!
- Видно, я позорчее вас. Этот ливрейный кучер для
одного парада. Бедненький! Он только что держит вожжи, а
в самом-то деле правит лошадьми не он, а приятельница,
которая сидит с ним рядом на козлах.
- Приятельница! Что за приятельница?
- Смерть! - шепнул отрывисто незнакомый, и, прежде
чем я опомнился от удивления, коляска помчалась как
вихрь, зацепила за каменный столб, опрокинулась и по
неслась далее. Почти у самых ворот Дель-Пополо остано
вили лошадей, мы подошли, вокруг изломанной коляски
стояла толпа народа. Мы с трудом продрались вперед: на
мостовой лежали кавалер Габриелли и кучер его, оба мерт
вые.
- Ну! - сказал незнакомый, посмотрев на меня при
стально. - Вы верно уже не думаете, что я сумасшедший?
Я так был поражен, что не мог выговорить ни слова.
- Послушайте! - продолжал незнакомый. - Кажется,
мы недаром так часто встречаемся друг с другом, а сверх
того, - прибавил он с улыбкой, - вы сегодня спасли
меня от смерти или хотели спасти, а это одно и то же, мы
должны познакомиться короче. Как вас зовут?
- Фон Нейгоф.
- Фон Нейгоф! Это нерусская фамилия.
- Мой дедушка был немец.
- Тем лучше. Я очень люблю немцев, их называют
мечтателями, идеалистами - да, это правда! Они не фран
цузы и не русские, которые стараются подражать францу
зам, они не смеются над тем, чего не понимают, и,
несмотря на свою ученость, не называют обманом и
заблуждением все то, чего нельзя объяснить рассудком и
доказать как дважды два четыре. Вы каждый день в первом
часу можете застать меня дома, я нанимаю квартиру в
улице Дель-Пелигрино, почти напротив палат кардинала
вице-канцлера, вход с улицы, спросите графа Александра
Калиостро.
- То есть, - прервал князь Двинский, который давно
уже вертелся от нетерпения, - не граф, не Александр, и
не Калиостро, а просто сын бедного ремесленника, Иосифа
Бальзамо.
- Это еще не доказано, - сказал магистр, - да прошу
ваше сиятельство не прерывать меня, а не то я замолчу.
- Вот и рассердился! А за что? Ну, подумай сам,
когда колдуны бывают графами? Сент-Жермен был такой же
точно граф, как и этот Бальзамо, Нострадамус и Фауст
были ученые, Твардовский - также, Фламел - бог знает
кто, Сведен-борг - также, Брюс... Ах, да, бишь, -
виноват! - он был граф, совсем забыл!
- Да перестань, князь!.. - закричал я. - Что ты ме
шаешь ему рассказывать. Ну, что, Нейгоф, ты очень уди
вился, когда он сказал тебе свое имя?
- И удивился и обрадовался. Мне давно хотелось по
знакомиться с этим знаменитым человеком, и я на другой
же день явился к нему в двенадцатом часу утра. Он только
что встал с постели и едва успел накинуть на себя халат
из богатой турецкой материи. Комната, в которой он меня
принял, была убрана очень просто, на полках стояли
книги, и на большом столе лежали бумаги и толстые свитки
пергамента. на окне стояла раскрытая аптечка с
стеклянными пузырьками и баночками, в одном углу на
бронзовом треугольнике лежала мертвая голова, а у самых
дверей сидела черная огромная кошка, когда я вошел, она
ощетинилась и глаза ее засверкали.
- Биондетта! - закричал Калиостро, - Пошла вон!
Кошка, как умная легавая собака, тотчас отправилась в
другую комнату, но, проходя мимо, очень на меня коси
лась. Граф сел подле меня на канапе и начал разговари
вать со мною о России. Все, что он говорил, было так
умно, все замечания его были так справедливы, что я
слушал его с истинным наслаждением. От времени до
времени вырывались, однако ж, у него какие-то странные
фразы, например, он спросил меня, часто ли бывают
наводнения в Петербурге, и когда я отвечал ему, что это
бывает очень редко, то он значительно улыбнулся и
сказал: "Я был уверен в этом - я знаю, он уж не так
злится на русских: они ему угодили, украсили любимую
дочь его, великолепную Неву, одели ее гранитом". И когда
я спросил, о ком он говорит, Калиостро тотчас переменил
речь и начал расспрашивать меня о другом. Во время
нашего разговора я заметил на столе, между различных
бумаг, манускрипт на папирусе. Вы знаете мою страсть ко
всем древним рукописям. Я не мог скрыть моего
любопытства.
- Этот манускрипт привезен мною из Египта, - сказал
Калиостро, - и вы можете его видеть только в таком
случае, если вы... Дайте мне вашу руку.
Я повиновался. Граф пожал ее каким-то особенным об
разом и как будто бы ждал ответа. Я молчал.
- О! - сказал он. - Да вы еще не родились, так о
годах вас спрашивать нечего. А для того чтоб разобрать
что-нибудь в этом манускрипте, надобно иметь по крайней
мере семь лет. Оставьте его.
В эту минуту вошел в комнату старик лет шестидесяти,
голова его была повязана пестрым платком, а бледное лицо
выражало нетерпимое страдание.
- Что тебе надобно? - спросил Калиостро.
- Извините, синьор! - сказал старик. - Я живу
подле вас, мне сказали, что вы доктор.
- А ты болен?
- Вот третьи сутки глаз не смыкаю - такая головная
боль, что не приведи господи! Ни днем, ни ночью нет
покою! Если это продолжится, то я брошусь в Тибр или раз
мозжу себе голову.
- Поверето!.. (Беднепький (ит.)) - шепнул
Калиостро. - Постой на минутку! - Он вынул из аптечки
небольшой пузырек и, подавая его старику, сказал: -
На, любезный, понюхай из этой склянки в три приема, при
каждом разе говори про себя... - Тут прошептал он какое-
то слово, которого я не мог расслышать. Едва старик
исполнил его приказание, как схватил себя обеими руками
за голову и закричал:
- Боже мой!.. Что это?.. Не сон ли?.. Моя голова так
свежа, так здорова!.. Ах, синьор, позвольте мне взять с
собою это лекарство!
- Не нужно, мой друг! - сказал Калиостро. - Теперь
уж у тебя голова болеть не станет. Ступай с богом!
Старик начал было говорить о своей благодарности, но
граф рассердился и почти вытолкал его за двери.
- Благодарность! - повторил он, ходя скорыми
шагами по комнате. - Я знаю эту людскую благодарность!..
Нет, старик, меня не обманешь!.. Если когда-нибудь
невежды приговорят сжечь на костре бедного Калиостро как
злодея и чернокнижника, то, может быть, первую вязанку
дров принесешь ты, чтоб угодить палачам твоего благоде
теля!
Двери опять отворились, молодая женщина в рубище, с
двумя оборванными ребятишками, вошла в комнату и бро
силась в ноги Калиостро.
- Что ты, милая? Что ты? - спросил граф.
- Вы наш спаситель! - проговорила женщина всхли
пывая. - Вы дали мне лекарство, от которого мой муж в
одни сутки почти совсем выздоровел. Он еще слаб и не
может сам прийти изъявить вам свою благодарность...
- Опять благодарность! - прервал Калиостро,
нахмурив брови. - Хорошо, хорошо, голубушка! Я знаю,
чего ты хочешь, на, возьми и ступай вон! - Он сунул ей
в руку кошелек, набитый деньгами, и, прежде чем она
успела опомниться, выпроводил ее вон и захлопнул за нею
двери.
- Ну, князь, теперь я спрошу тебя: неужели эти дела
и поступки, которых я был очевидным свидетелем, доказы
вают, что Калиостро был шарлатан и бесстыдный обманщик?
- А по-твоему, они доказывают противное? - сказал
с усмешкою князь.
- Как, Двинский!.. А старик, которого при мне вы
лечил?..
- Мастерски притворился больным, - прервал князь.
- А это бедное семейство?..
- Славно сыграло свою роль.
- А кавалер Габриелли?..
- Которого убили лошади?
- Ну, да! Ты, верно, скажешь, что и он был в
заговоре, потому что Калиостро предузнал его смерть?
- Случай, мой друг, и больше ничего. Разве нельзя
было лошадям понести, изломать коляску, убить кучера и
седока? Все это могло случиться самым естественным обра
зом, и, надобно признаться, случилось очень кстати, чтоб
оправдать дичь, которую порол себе этот архишарлатан
Калиостро. Да что ж ты, любезный друг, ведь ты обещался
доказать не словами, а самым делом, что я напрасно не
верю твоим мистическим бредням, а вместо этого вот уже
целый час ты рассказываешь нам сказки.
- Хочешь, князь, слушать, так слушай! А не хочешь!..
- Хочу, хочу!..
- Эх, братец, - сказал я, - не мешай ему! Ну,
Нейгоф, рассказывай!
- Недели две сряду, - продолжал Нейгоф, - я почти
не разлучался с графом Калиостро, беседы наши
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг