И песня никак не кончилась, хотя большевики были согласны ее
слушать дальше и стояли еще долгое время в жадном ожидании
голоса и песни. Песня не продолжалась, и бак не шевелился -
наверное, существо, поющее внутри железа, утомилось и легло
вниз, забыв слова и музыку.
- Слушаете? - сразу спросил Жеев, еще не показавшись
из-за бака: иначе бы его могли убить, как внезапного врага.
- Слушаем, - ответил Чепурный. - А еще она петь не
будет?
- Нет, - сообщил Жеев. - Она три раза уже пела. Я их уже
который час пасу хожу. Они там толкают внутри, а бак
поворачивается. Раз стрелял в бак, да это напрасно.
- А кто же там такой? - спросил Кеша.
- Неизвестно, - объяснил Жеев. - Какая-нибудь полоумная
буржуйка с братом - до вас они там целовались, а потом брат ее
отчего-то умер, и она одна запела...
- То-то она рыбкой захотела быть, - догадался Чепурный.
- Ей, стало быть, охота жить сначала! Скажи пожалуйста!
- Это непременно, - подтвердил Жеев.
- Что ж нам теперь делать? - рассуждал со всеми
товарищами Чепурный. - У нее голос трогательный, а в Чевенгуре
искусства нету... Либо ее вытащить, чтоб она отживела?
- Нет, - отверг Жеев. - Она слишком теперь слабосильная
и еще - полоумная... Питать ее тоже нечем - она буржуйка.
Будь бы она баба, а то так - одно дыханье пережитка... Нам
нужно сочувствие, а не искусство.
- Как будем? - спросил Чепурный всех.
Все молчали, ибо взять буржуйку или бросить ее - не имело
никакой полезной разницы.
- Тогда - бак в лог, и тронемся обратно - мыть полы, -
разрешил загадку Чепурный. - А то Прокофий теперь далеко
уехал. Завтра может пролетариат явиться.
Восьмеро большевиков уперлись руками в бак и покатили его
прочь, в обратную от Чевенгура даль, где через версту
начиналось понижение земли, кончавшееся обрывом оврага. Во все
время движения бака внутри его каталась какая-то мягкая
начинка, но большевики спешили, давали баку ускорение и не
прислушивались к замолкшей полоумной буржуйке. Скоро бак пошел
своим ходом - начался степной уклон к оврагу, и большевики
остановились от своей работы.
- Это котел с сахарного завода, - оправдал свою память
Вековой, - а я все думал, что это такое за машина.
- Ага, - сказал Чепурный. - Стало быть, это был котел,
ну, пускай вертится - без него обойдемся...
- А я думал, это так себе, мертвый кругляк, - произнес
Кеша. - А это, оказывается, котел!
- Котел, - сказал Вековой. - Клепаная вещь.
Котел еще катился по степи и не только не затихал от
расстояния, но еще больше скрежетал и гудел, потому что
скорость его нарастала быстрее покинутого пространства.
Чепурный присел наземь, подслушивая конец котлу. Гул его
вращения вдруг сделался неслышным - это котел полетел по
воздуху с обрыва оврага на его дно и приткнулся через полминуты
мирным тупым ударом в потухший овражный песок, будто котел
поймали чьи-то живые руки и сохранили его.
Чевенгурцы успокоились и начали возвращаться обратно по
степи, которая уже посерела от приближения света будущего дня.
Кирей спал по-прежнему у последнего плетня Чевенгура,
положив голову на лопух и сам же обняв себе шею - за
отсутствием второго человека. Мимо Кирея прошли люди, а Кирей
их не слышал, обращенный сном в глубину своей жизни, откуда ему
в тело шел греющий свет детства и покоя.
Чепурный и Жеев остались в крайних домах и начали в них мыть
полы холодной колодезной водой. Другие шесть чевенгурцев прошли
дальше, чтобы выбрать для убранства более лучшие дома. В
темноте горниц работать было неудобно, от имущества исходил
какой-то сонный дух забвения, и во многих кроватях лежали
возвратившиеся кошки буржуев; тех кошек большевики выкинули вон
и заново перетряхивали постели, удивляясь сложному белью,
ненужному для уставшего человека.
До света чевенгурцы управились только с восемнадцатью
домами, а их в Чевенгуре было гораздо больше. Затем они сели
покурить и с/и'дя заснули, прислонившись головой либо к
кровати, либо к комоду, либо просто нагнувшись обросшей головой
до вымытого пола. Большевики в первый раз отдыхали в домах
мертвого классового врага и не обращали на это внимания.
Кирей проснулся в Чевенгуре одиноким - он не знал, что
ночью все товарищи возвратились. В кирпичном доме тоже не
оказалось никого - значит, Чепурный либо далеко погнался за
бандитами, либо умер от ран со всеми сподвижниками где-нибудь в
неизвестной траве.
Кирей впрягся в пулемет и повез его на ту же околицу, где он
сегодня ночевал. Солнце уже высоко взошло и освещало всю
порожнюю степь, где не было пока никакого противника. Но Кирей
знал, что ему доверено хранить Чевенгур и весь коммунизм в нем
- целыми; для этого он немедленно установил пулемет, чтобы
держать в городе пролетарскую власть, а сам лег возле и стал
приглядываться вокруг. Полежав сколько мог, Кирей захотел
съесть курицу, которую он видел вчера на улице, однако бросить
пулемет без призора недопустимо - это все равно что передать
вооружение коммунизма в руки белого противника, - и Кирей
полежал еще некоторое время, чтобы успеть выдумать такую охрану
Чевенгура, при которой можно уйти на охоту за курицей.
"Хоть бы курица сама ко мне пришла, - думал Кирей. - Все
равно я ее ведь съем... И верно Прошка говорит - жизнь кругом
не организована. Хотя у нас теперь коммунизм: курица сама
должна прийти..."
Кирей поглядел вдоль улицы - не идет ли к нему курица.
Курица не шла, а брела собака; она скучала и не знала, кого ей
уважать в безлюдном Чевенгуре; люди думали, что она охраняла
имущество, но собака покинула имущество, раз ушли из дома люди,
и вот теперь брела вдаль - без заботы, но и без чувства
счастья. Кирей подозвал ту собаку и обобрал ее шерсть от
репьев. Собака молча ожидала своей дальнейшей участи, глядя на
Кирея пригорюнившимися глазами. Кирей привязал собаку ремнем к
пулемету и спокойно ушел охотиться за курицей, потому что в
Чевенгуре никаких звуков нет - и Кирей всюду услышит голос
собаки, когда в степи покажется враг или неизвестный человек.
Собака села у пулемета и пошевелила хвостом, обещая этим свою
бдительность и усердие.
Кирей до полудня искал свою курицу, и собака все время
молчала перед пустой степью. В полдень из ближнего дома вышел
Чепурный и сменил собаку у пулемета, пока не пришел Кирей с
курицей.
И еще два дня чевенгурцы мыли полы и держали открытыми окна
и двери домов, чтобы полы сохли, а буржуазный устоявшийся
воздух освежался ветром степи. На третий день пришел пешком в
Чевенгур опрятный человек с палочкой, не убитый Киреем лишь
ради старости, и спросил у Чепурного: кто он такой?
- Я член партии большевиков, - сообщил Чепурный. - А
здесь коммунизм.
Человек посмотрел на Чевенгур и произнес:
- Я вижу. А я инструктор птицеводства из Почепского УЗО.
Мы в Почепском уезде хотим развести плимутроков, так я сюда
пришел к хозяевам - не дадут ли они нам петушка да пару
курочек на племя... У меня есть казенная бумага о повсеместном
содействии моему заданию. Без яйца наш уезд не подымется...
Чепурный хотел бы дать этому человеку петушка и двух курочек
- все ж Советская власть просит, - но не видел этой птицы на
чевенгурских дворах и спросил Кирея, есть ли живые куры в
Чевенгуре.
- Больше курей тут нету, - сказал Кирей. - Была намедни
одна, так я ее всю скушал, а были бы, так я и не горевал бы...
Человек из Почепа подумал.
- Ну, тогда извиняюсь... Теперь напишите мне на обороте
мандата, что командировку я выполнил - кур в Чевенгуре нет.
Чепурный прислонил бумажку к кирпичу и дал на ней
доказательство: "Человек был и ушел, курей нету, они истрачены
на довольствие ревотряда. Предчевревкома _Чепурный_".
- Число поставьте, - попросил командированный из Почепа.
- Такого-то месяца и числа: без даты времени ревизия опорочит
документ.
Но Чепурный не знал сегодняшнего месяца и числа - в
Чевенгуре он забыл считать прожитое время, знал только, что
идет лето и пятый день коммунизма, и написал: "Летом 5 ком."
- Ага-с, - поблагодарил куровод. - Этого достаточно,
лишь бы знак был. Благодарю вас.
- Вали, - сказал Чепурный. - Кирей, проводи его до края,
чтоб он тут не остался.
Вечером Чепурный сел на завалинок и стал ожидать захода
солнца. Все чевенгурцы возвратились к кирпичному дому, убрав на
сегодня сорок домов к прибытию пролетариата. Чтобы наесться,
чевенгурцы ели полугодовалые пироги и квашеную капусту,
заготовленные чевенгурской буржуазией сверх потребности своего
класса, надеясь на бессрочную жизнь. Невдалеке от Чепурного
сверчок, житель покоя и оседлости, запел свою скрежещущую
песнь. Над рекой Чевенгуркой поднялась теплота вечера, точно
утомленный и протяжный вздох трудящейся земли перед наступавшею
тьмою покоя.
"Теперь скоро сюда надвинутся массы, - тихо подумал
Чепурный. - Вот-вот - и зашумит Чевенгур коммунизмом, тогда
для любой нечаянной души тут найдется утешение в общей
обоюдности..."
Жеев во время вечера постоянно ходил по огородам и полянам
Чевенгура и рассматривал места под ногами, наблюдая всякую
мелочь жизни внизу и ей сожалея. Перед сном Жеев любил
потосковать об интересной будущей жизни и погоревать о
родителях, которые давно скончались, не дождавшись, своего
счастья и революции. Степь стала невидимой, и горела только
точка огня в кирпичном доме как единственная защита от врага и
сомнений. Жеев пошел туда по умолкшей, ослабевшей от тьмы траве
и увидел на завалинке бессонного Чепурного.
- Сидишь, - сказал Жеев. - Дай и я посижу - помолчу.
Все большевики-чевенгурцы уже лежали на соломе на полу,
бормоча и улыбаясь в беспамятных сновидениях. Один Кеша ходил
для охраны вокруг Чевенгура и кашлял в степи.
- Отчего-то на войне и в революции всегда люди видят сны,
- произнес Жеев. - А в мирное время того нет: спят себе все
как колчушки.
Чепурный и сам видел постоянные сны и поэтому не знал -
откуда они происходят и волнуют его ум. Прокофий бы объяснил,
но его сейчас нет, нужного человека.
- Когда птица линяет, то я слышал, как она поет во сне, -
вспомнил Чепурный. - Голова у нее под крылом, кругом пух -
ничего не видно, а смирный голос раздается...
- А что такое коммунизм, товарищ Чепурный? - спросил
Жеев. - Кирей говорил мне - коммунизм был на одном острове в
море, а Кеша - что будто коммунизм умные люди выдумали...
Чепурный хотел подумать про коммунизм, но не стал, чтобы
дождаться Прокофия и самому у него спросить. Но вдруг он
вспомнил, что в Чевенгуре уже находится коммунизм, и сказал:
- Когда пролетариат живет себе один, то коммунизм у него
сам выходит. Чего ж тебе знать, скажи пожалуйста, - когда надо
чувствовать и обнаруживать на месте! Коммунизм же обоюдное
чувство масс; вот Прокофий приведет бедных - и коммунизм у нас
усилится, - тогда его сразу заметишь...
- А определенно неизвестно? - допытывался своего Жеев.
- Что я тебе, масса, что ли? - обиделся Чепурный. -
Ленин и то знать про коммунизм не должен, потому что это дело
сразу всего пролетариата, а не в одиночку... Умней пролетариата
быть не привыкнешь...
Кеша больше не кашлял в степи - он услышал вдалеке грудной
гул голосов и притаился в бурьяне, чтобы точнее угадать
прохожих. Но скоро гул стих, и лишь раздавалось еле слышное
волнение людей на одном месте - без всякого звука шагов,
словно люди те имели мягкие босые ноги. Кеша пошел было вдаль
- сквозь чевенгурский бурьян, где братски росли пшеница,
лебеда и крапива, - но скоро возвратился и решил дождаться
света завтрашнего дня; из бурьяна шел пар жизни трав и колосьев
- там жила рожь и кущи лебеды без вреда друг для друга, близко
обнимая и храня одно другое, - их никто не сеял, им никто не
мешал, но настанет осень - и пролетариат положит себе во щи
крапиву, а рожь соберет вместе с пшеницей и лебедой для зимнего
питания; поглуше в степи самостоятельно росли подсолнухи,
гречиха и просо, а по чевенгурским огородам - всякий овощ и
картофель. Чевенгурская буржуазия уже три года ничего не сеяла
и не сажала, надеясь на светопреставление, но растения
размножились от своих родителей и установили меж собой особое
равенство пшеницы и крапивы: на каждый колос пшеницы - три
корня крапивы. Чепурный, наблюдая заросшую степь, всегда
говорил, что она тоже теперь есть интернационал злаков и
цветов, отчего всем беднякам обеспечено обильное питание без
вмешательства труда и эксплуатации. Благодаря этому чевенгурцы
видели, что природа отказалась угнетать человека трудом и сама
дарит неимущему едоку все питательное и необходимое; в свое
время Чевенгурский ревком взял на заметку покорность
побежденной природы и решил ей в будущем поставить памятник -
в виде дерева, растущего из дикой почвы, обнявшего человека
двумя суковатыми руками под общим солнцем.
Кеша сорвал колос и начал сосать сырое мякушко его тощих
неспелых зерен, а затем выбросил изо рта, забыв вкус пищи: по
заросшему чевенгурскому тракту мягко зашелестела повозка и
голос Пиюси командовал лошадью, а голос Прошки пел песню:
Шумит волна на озере,
Лежит рыбак на дне,
И ходит слабым шагом
Сирота во сне...
Кеша добежал до фаэтона Прокофия и увидел, что они с Пиюсей
ехали порожние - без всякого пролетариата.
Чепурный сейчас же поднял на ноги всех задремавших
большевиков, чтобы торжественно встретить явившийся пролетариат
и организовать митинг, но Прокофий сказал ему, что пролетариат
утомился и лег спать до рассвета на степном кургане с
подветренной стороны.
- Что он, с оркестром сюда идет и со своим вождем или так?
- спросил Чепурный.
- Завтра, товарищ Чепурный, ты сам его кругом увидишь, -
сообщил Прокофий, - а меня не беспокой: мы с Пашкой Пиюсей
верст тыщу проехали -
степное море видали и ели белугу... Я тебе потом все доложу и
сформулирую.
- Так ты, Прош, спи, а я к пролетариату схожу, - с
робостью сказал Чепурный.
Но Прокофий не согласился.
- Не трожь его, он и так мученый... Скоро солнце взойдет,
и он сойдет с кургана в Чевенгур...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг