- А то нет?
- Да как же так? Говори круглей?
- А что я тебе - сочинитель, что ль? Был просто внезапный
случай, по распоряженью обычайки.
- Чрезвычайки?
- Ну да.
- Ага, - смутно понял Копенкин. - Это вполне правильно.
Пролетарская Сила, привязанная на дворе к плетневой огороже,
тихо ворчала на обступивших ее людей; многие хотели оседлать
незнакомую мощную лошадь и окружить на ней Чевенгур по межевой
дороге. Но Пролетарская Сила угрюмо отстраняла желающих -
зубами, мордой и ногами.
- Ведь ты ж теперь народная скотина! - с миром уговаривал
ее худой чевенгурец. - Чего ж ты бушуешь?
Копенкин услышал грустный голос своего коня и вышел к нему.
- Отстранитесь, - сказал он всем свободным людям. - Не
видите, лупачи, конь свое сердце имеет!
- Видим, - убежденно ответил один чевенгурец. - Мы живем
по-товарищески, а твой конь - буржуй.
Копенкин, забыв уважение к присутствующим угнетенным,
защитил пролетарскую честь коня.
- Врешь, бродяга, на моей лошади революция пять лет
ездила, а ты сам на революции верхом сидишь!
Копенкин дальше уже не мог выговорить своей досады - он
невнятно чувствовал, что эти люди гораздо умнее его, но как-то
одиноко становилось Копенкину от такого чужого ума. Он вспомнил
Дванова, исполняющего жизнь вперед разума и пользы, - и
заскучал по нем.
Синий воздух над Чевенгуром стоял высокой тоскою, и дорога
до друга лежала свыше сил коня.
Охваченный грустью, подозрением и тревожным гневом, Копенкин
решил сейчас же, на сыром месте, проверить революцию в
Чевенгуре. "Не тут ли находится резерв бандитизма? - ревниво
подумал Копенкин. - Я им сейчас коммунизм втугачку покажу,
окопавшимся гадам!"
Копенкин попил воды в кухне и целиком снарядился. "Ишь
сволочи, даже конь против них волнуется! - с негодованием
соображал Копенкин. - Они думают, коммунизм - это ум и
польза, а тела в нем нету, - просто себе пустяк и завоевание!"
Лошадь Копенкина всегда была готова для боевой срочной
работы и с гулкой страстью скопленных сил приняла Копенкина на
свою просторную товарищескую спину.
- Скачи впереди, показывай мне Совет! - погрозился
Копенкин неизвестному уличному прохожему. Тот попробовал
объяснить свое положение, но Копенкин вынул саблю - и человек
побежал вровень с Пролетарской Силой. Иногда проводник
оборачивался и кричал попреки, что в Чевенгуре человек не
трудится и не бегает, а все налоги и повинности несет солнце.
"Может, здесь живут одни отпускники из команды
выздоравливающих? - молча сомневался Копенкин. - Либо в
царскую войну здесь были лазареты!.."
- Неужели солнце должно наперед коня бежать, а ты лежать
пойдешь? - спросил Копенкин у бегущего.
Чевенгурец схватился за стремя, чтобы успокоить свое частое
дыхание и ответить.
- У нас, товарищ, тут покой человеку: спешили одни буржуи,
им жрать и угнетать надо было. А мы кушаем да дружим... Вон
тебе Совет.
Копенкин медленно прочитал громадную малиновую вывеску над
воротами кладбища: "Совет социального человечества
Чевенгурского освобожденного района".
Сам же Совет помещался в церкви. Копенкин проехал по
кладбищенской дорожке к паперти храма. "Приидите ко мне все
труждающиеся и обремененные и аз упокою вы"
- написано было дугой над входом в церковь. И слова те
тронули Копенкина, хотя он помнил, чей это лозунг.
"Где же мой покой? - подумал он и увидел в своем сердце
усталость. - Да нет, никогда ты людей не успокоишь: ты же не
класс, а личность. Нынче б ты эсером был, а я б тебя
расходовал".
Пролетарская Сила, не сгибаясь, прошла в помещение
прохладного храма, и всадник въехал в церковь с удивлением
возвращенного детства, словно он очутился на родине в
бабушкином чулане. Копенкин и раньше встречал детские забытые
места в тех уездах, где он жил, странствовал и воевал. Когда-то
он молился в такой же церкви в своем селе, но из церкви он
приходил домой - в близость и тесноту матери; и не церкви, не
голоса птиц, теперь умерших ровесниц его детства, не страшные
старики, бредущие летом в тайный Киев, - может быть, не это
было детством, а то волнение ребенка, когда у него есть живая
мать и летний воздух пахнет ее подолом; в то восходящее время
действительно все старики - загадочные люди, потому что у них
умерли матери, а они живут и не плачут.
В тот день, когда Копенкин въехал в церковь, революция была
еще беднее веры и не могла покрыть икон красной мануфактурой:
бог Саваоф, нарисованный под куполом, открыто глядел на амвон,
где происходили заседания ревкома. Сейчас на амвоне, за столом
бодрого красного цвета, сидели трое: председатель Чевенгурского
уика - Чепурный, молодой человек и одна женщина - с веселым
внимательным лицом, словно она была коммунисткой будущего.
Молодой человек доказывал Чепурному, имея на столе для справок
задачник Евтушевского, что силы солнца определенно хватит на
всех и Солнце в двенадцать раз больше Земли.
- Ты, Прокофий, не думай - думать буду я, а ты
формулируй! - указывал Чепурный.
- Ты почувствуй сам, товарищ Чепурный: зачем шевелиться
человеку, когда это не по науке? - без остановки объяснял
молодой человек. - Если всех людей собрать для общего удара -
и то они против силы солнца как единоличник против
коммуны-артели! Бесполезное дело - тебе говорю!
Чепурный для сосредоточенности прикрыл глаза.
- Что-то ты верно говоришь, а что-то брешешь! Ты поласкай
в алтаре Клавдюшу, а я дай предчувствием займусь - так ли оно
или иначе!
Копенкин осадил увесистый шаг своего коня и заявил о своем
намерении - с нетерпением и немедленно прощупать весь Чевенгур
- нет ли в нем скрытого контрреволюционного очага.
- Очень вы тут мудры, - закончил Копенкин. - А в уме
постоянно находится хитрость для угнетения тихого человека.
Молодого человека Копенкин сразу признал за хищника: черные
непрозрачные глаза, на лице виден старый экономический ум, а
среди лица имелся отверстый, ощущающий и постыдный нос, - у
честных коммунистов нос лаптем и глаза от доверчивости серые и
более родственные.
- А ты, малый, жулик! - открыл правду Копенкин. - Покажь
документ!
- Пожалуйста, товарищ! - вполне доброжелательно
согласился молодой человек.
Копенкин взял книжечки и бумажки. В них значилось: Прокофий
Дванов, член партии с августа семнадцатого года.
- Сашу знаешь? - спросил Копенкин, временно прощая ему за
фамилию друга угнетающее лицо.
- Знавал, когда мал был, - ответил молодой человек,
улыбаясь от лишнего ума.
- Пускай тогда Чепурный даст мне чистый бланок - надобно
сюда Сашу позвать. Тут нужно ум умом засекать, чтоб искры
коммунизма посыпались...
- А у нас почти отменена, товарищ, - объяснил Чепурный.
- Люди в куче живут и лично видятся - зачем им почта, скажи
пожалуйста! Здесь, брат, пролетарии уже вплотную соединены!
Копенкин не очень жалел о почте, потому что получил в жизни
два письма, а писал только однажды, когда узнал на
империалистическом фронте, что жена его мертва и нужно было
издали поплакать о ней с родными.
- А шагом никто в губернию не пойдет? - спросил Копенкин
у Чепурного.
- Есть таковой ходок, - вспомнил Чепурный.
- Кто это, Чепурный? - оживела милая обоим чевенгурцам
женщина - взаправду милая: Копенкин даже ощутил, что если б он
парнем был, он такую обнял и держал бы долгое время неподвижно.
Из этой женщины исходил меленный и прохладный душевный покой.
- А Мишка Луй! - напомнил Чепурный. - Он едкий на
дорогу! Только пошлешь в губернию, а он в Москве очутится -
либо в Харькове, и приходит тоже, когда время года кончится -
либо цветы взойдут, либо снег ляжет...
- У меня он пойдет короче - я ему задание дам, - сказал
Копенкин.
- Пускай идет, - разрешил Чепурный. - Для него дорога не
труд - одно развитие жизни!
- Чепурный, - обратилась женщина. - Дай Л/у'ю муки на
мену, он мне полушалок принесет.
- Дадим, Клавдия Парфеновна, непременно дадим, используем
момент, - успокоил ее Прокофий.
Копенкин писал Дванову печатными буквами:
"Дорогой товарищ и друг Саша! Здесь коммунизм, и обратно, -
нужно, чтоб ты скорей прибыл на место. Работает тут одно летнее
солнце, а люди лишь только нелюбовно дружат; однако бабы
полушалки вымогают, хотя они приятные, чем ясно вредят. Твой
брат или семейная родня мне близко не симпатичен. Впрочем, живу
как дубъект, думаю чего-то об одном себе, потому что меня
далеко не уважают. Событий нету - говорят, это наука и
история, но неизвестно. С революц. почтением Копенкин. Приезжай
ради общей идейности".
- Чего-то мне все думается, чудится да представляется, -
трудно моему сердцу! - мучительно высказывался Чепурный в
темный воздух храма. - Не то у нас коммунизм исправен, не то
нет! Либо мне к товарищу Ленину съездить, чтоб он мне лично всю
правду сформулировал!
- Надо бы, товарищ Чепурный! - подтвердил Прокофий. -
Товарищ Ленин тебе лозунг даст, ты его возьмешь и привезешь. А
так немыслимо: думать в одну мою голову: авангард тоже устает!
И, кроме того, преимуществ мне не полагается!
- А моего сердца ты не считаешь, скажи по правде? -
обиделся Чепурный.
Прокофий, видимо, ценил свою силу разума и не терял
надежного спокойствия.
- Чувство же, товарищ Чепурный, - это массовая стихия, а
мысль - организация. Сам товарищ Ленин говорил, что
организация нам выше всего...
- Так я же мучаюсь, а ты соображаешь - чт/о' хуже?
- Товарищ Чепурный, я с тобой тоже в Москву поеду, -
заявила женщина. - Я никогда центра не видала - там, люди
говорят, удивительно что такое!
- Достукались! - вымолвил Копенкин. - Ты ее, Чепурный,
прямо к Ленину веди: вот, мол, тебе, товарищ Ленин, доделанная
до коммунизма баба! Сволочи вы!
- А что? - обострился Чепурный. - По-твоему, у нас не
так?
- Ну да, не так!
- А как же, товарищ Копенкин? У меня уж чувства уморились.
- А я знаю? Мое дело - устранять враждебные силы. Когда
все устраню
- тогда оно само получится, что надо.
Прокофий курил и ни разу не перебил Копенкина, думая о
приспособлении к революции этой неорганизованной вооруженной
силы.
- Клавдия Парфеновна, пойдемте пройтиться и пошалить
немного, - с четкой вежливостью предложил Прокофий женщине. -
А то вы ослабнете!
Когда эта пара отошла к паперти, Копенкин указал на ушедших
Чепурному.
- Буржуазия - имей в виду!
- Ну?
- Ей-богу!
- Куда ж теперь нам деваться-то? Либо их вычесть из
Чевенгура?
- Да ты паники на шею не сажай! Спускай себе коммунизм из
идеи в тело - вооруженной рукой! Дай вот Саша Дванов придет -
он вам покажет!
- Должно быть, умный человек? - оробел Чепурный.
- У него, товарищ, кровь в голове думает, а у твоего
Прокофия - кость, - гордо и раздельно объяснил Копенкин. -
Понятно тебе хоть раз?.. Н/а' бланок - отправляй в ход
товарища Луя.
Чепурный при напряжении мысли ничего не мог выдумать -
вспоминал одни забвенные бесполезные события, не дающие
никакого чувства истины. То его разуму были видны костелы в
лесу, пройденные маршем в царскую войну, то сидела
девочка-сиротка на канаве и ела купыри; но когда эта девочка,
бесполезно хранимая в душе Чепурного, была встречена в жизни -
теперь навеки неизвестно; и жива ли она в общем - тоже
немыслимо сказать; быть может, та девочка была Клавдюшей -
тогда она, действительно, отлично хороша и с ней грустно
разлучаться.
- Чего глядишь, как болящий? - спросил Копенкин.
- Так, товарищ Копенкин, - с печальной усталостью
произнес Чепурный. - Во мне вся жизнь облаками несется!
- А надо, чтоб она тучей шла, - оттого тебе, я вижу, и
неможется, - сочувственно упрекнул Копенкин. - Пойдем отсюда
на свежее место: здесь сырым богом каким-то воняет.
- Пойдем. Бери своего коня, - облегченно сказал Японец.
- На открытом месте я буду сильней.
Выйдя наружу, Копенкин показал Японцу надпись на
храме-ревкоме: "Приидите ко мне все труждающиеся".
- Перемажь по-советски!
- Некому фразу выдумать, товарищ Копенкин.
- А Прокофию дай!
- Не так он углублен - не осилит; подлежащее знает, а
сказуемое позабыл. Я твоего Дванова секретарем возьму, а
Прокофий пускай свободно шалит... А скажи, пожалуйста, чем тебе
та фраза не мила - целиком против капитализма говорит...
Копенкин жутко нахмурился.
- По-твоему, бог тебе единолично все массы успокоит? Это
буржуазный подход, товарищ Чепурный. Революционная масса сама
может успокоиться, когда поднимется!
Чепурный глядел на Чевенгур, заключивший в себе его идею.
Начинался тихий вечер, он походил на душевное сомнение
Чепурного, на предчувствие, которое не способно истощиться
мыслью и успокоиться. Чепурный не знал, что существует всеобщая
истина и смысл жизни - он видел слишком много разнообразных
людей, чтобы они могли следовать одному закону. Некогда
Прокофий предложил Чепурному ввести в Чевенгуре науку и
просвещение, но тот отклонил такие попытки без всякой надежды.
"Что ты, - сказал он Прокофию, - иль не знаешь - какая
наука? Она же всей буржуазии даст обратный поворот: любой
капиталист станет ученым и будет порошком организмы солить, а
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг