-- Скажи, будь ласков, кум! вот прошусь, да и не допрошусь
истории про эту проклятую свитку.
-- Э, кум! оно бы не годилось рассказывать на ночь, да
разве уже для того, чтобы угодить тебе и добрым людям (при сем
обратился он к гостям), которым, я примечаю, столько же, как и
тебе, хочется узнать про эту диковину. Ну, быть так. Слушайте
ж!
Тут он почесал плеча, утерся полою, положил обе руки на
стол и начал:
-- Раз, за какую вину, ей-богу, уже и не знаю, только
выгнали одного черта из пекла.
-- Как же, кум? -- прервал Черевик, -- как же могло это
статься, чтобы черта выгнали из пекла?
-- Что ж делать, кум? выгнали, да и выгнали, как собаку
мужик выгоняет из хаты. Может быть, на него нашла блажь сделать
какое-нибудь доброе дело, ну и указали двери. Вот черту бедному
так стало скучно, так скучно по пекле, что хоть до петли. Что
делать? Давай с горя пьянствовать. Угнездился в том самом
сарае, который, ты видел, развалился под горою и мимо которого
ни один добрый человек не пройдет теперь, не оградив наперед
себя крестом святым, и стал черт такой гуляка, какого не сыщешь
между парубками. С утра до вечера то и дело, что сидит в
шинке!..
Тут опять строгий Черевик прервал нашего рассказчика:
-- Бог знает, что говоришь ты, кум! Как можно, чтобы черта
впустил кто-нибудь в шинок? Ведь у него же есть, слава богу, и
когти на лапах, и рожки на голове.
-- Вот то-то и штука, что на нем была шапка и рукавицы.
Кто его распознает? Гулял, гулял -- наконец пришлось до того,
что пропил все, что имел с собою. Шинкарь долго верил, потом и
перестал. Пришлось черту заложить красную свитку свою, чуть ли
не в треть цены, жиду, шинковавшему тогда на Сорочинской
ярмарке; заложил и говорит ему: "Смотри, жид, я приду к тебе за
свиткой ровно через год: береги ее!" -- и пропал, как будто в
воду. Жид рассмотрел хорошенько свитку: сукно такое, что и в
Миргороде не достанешь! а красный цвет горит, как огонь, так
что не нагляделся бы! Вот жиду показалось скучно дожидаться
срока. Почесал себе пейсики, да и содрал с какого-то приезжего
пана мало не пять червонцев. О сроке жид и позабыл было совсем.
Как вот раз, под вечерок, приходит какой-то человек: "Ну, жид,
отдавай свитку мою!" Жид сначала было и не познал, а после, как
разглядел, так и прикинулся, будто в глаза не видал. "Какую
свитку? у меня нет никакой свитки! я знать не знаю твоей
свитки!" Тот, глядь, и ушел; только к вечеру, когда жид,
заперши свою конуру и пересчитавши по сундукам деньги, накинул
на себя простыню и начал по-жидовски молиться богу, -- слышит
шорох... глядь -- во всех окнах повыставлялись свиные рыла...
Тут в самом деле послышался какой-то неясный звук, весьма
похожий на хрюканье свиньи; все побледнели... Пот выступил на
лице рассказчика.
-- Что? -- произнес в испуге Черевик.
-- Ничего!.. -- отвечал кум, трясясь всем телом.
-- Ась! -- отозвался один из гостей.
-- Ты сказал?..
-- Нет!
-- Кто ж это хрюкнул?
-- Бог знает, чего мы переполошились! Никого нет!
Все боязливо стали осматриваться вокруг и начали шарить по
углам. Хивря была ни жива ни мертва.
-- Эх вы, бабы! бабы! -- произнесла она громко. -- Вам ли
козаковать и быть мужьями! Вам бы веретено в руки, да посадить
за гребень! Один кто-нибудь, может, прости господи... Под
кем-нибудь скамейка заскрыпела, а все и метнулись как
полоумные.
Это привело в стыд наших храбрецов и заставило их
ободриться; кум хлебнул из кружки и начал рассказывать далее:
-- Жид обмер; однако ж свиньи, на ногах, длинных, как
ходули, повлезали в окна и мигом оживили жида плетеными
тройчатками, заставя его плясать повыше вот этого сволока. Жид
-- в ноги, признался во всем... Только свитки нельзя уже было
воротить скоро. Пана обокрал на дороге какой-то цыган и продал
свитку перекупке; та привезла ее снова на Сорочинскую ярмарку,
но с тех пор уже никто ничего не стал покупать у ней. Перекупка
дивилась, дивилась и, наконец, смекнула: верно, виною всему
красная свитка. Недаром, надевая ее, чувствовала, что ее все
давит что-то. Не думая, не гадая долго, бросила в огонь -- не
горит бесовская одежда! "Э, да это чертов подарок!" Перекупка
умудрилась и подсунула в воз одному мужику, вывезшему продавать
масло. Дурень и обрадовался; только масла никто и спрашивать не
хочет. "Эх, недобрые руки подкинули свитку!" Схватил топор и
изрубил ее в куски; глядь -- и лезет один кусок к другому, и
опять целая свитка. Перекрестившись, хватил топором в другой
раз, куски разбросал по всему месту и уехал. Только с тех пор
каждый год, и как раз во время ярмарки, черт с свиною личиною
ходит по всем площади, хрюкает и подбирает куски своей свитки.
Теперь, говорят, одного только левого рукава недостает ему.
Люди с тех пор открещиваются от того места, и вот уже будет лет
с десяток, как не было на нем ярмарки. Да нелегкая дернула
теперь заседателя от...
Другая половина слова замерла на устах рассказчика...
Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и
страшная свиная рожа выставилась, поводя очами, как будто
спрашивая: "А что вы тут делаете, добрые люди?"
VIII
...Пiджав хвост, мов собака,
Мов Каiн, эатрусивсь увесь;
Iз носа потекла табака.
Котляревский, Энеида
Ужас оковал всех находившихся в хате. Кум с разинутым ртом
превратился в камень; глаза его выпучились, как будто хотели
выстрелить; разверстые пальцы остались неподвижными на воздухе.
Высокий храбрец в непобедимом страхе подскочил под потолок и
ударился головою об перекладину; доски посунулись, и попович с
громом и треском полетел на землю. "Ай! ай! ай!" -- отчаянно
закричал один, повалившись на лавку в ужасе и болтая на ней
руками и ногами. "Спасайте!" -- горланил другой, закрывшись
тулупом. Кум, выведенный из своего окаменения вторичным
испугом, пополз в судорогах под подол своей супруги. Высокий
храбрец полез в печь, несмотря на узкое отверстие, и сам
задвинул себя заслонкою. А Черевик, как будто облитый горячим
кипятком, схвативши на голову горшок вместо шапки, бросился к
дверям и как полоумный бежал по улицам, не видя земли под
собою; одна усталость только заставила его уменьшить немного
скорость бега. Сердце его колотилось, как мельничная ступа, пот
лил градом. В изнеможении готов уже был он упасть на землю, как
вдруг послышалось ему, что сзади кто-то гонится за ним... Дух у
него занялся... "Черт! черт!" -- кричал он без памяти, утрояя
силы, и чрез минуту без чувств повалился на землю. "Черт!
черт!" -- кричало вслед за ним, и он слышал только, как что-то
с шумом ринулось на него. Тут память от него улетела, и он, как
страшный жилец тесного гроба, остался нем и недвижим посреди
дороги.
IX
Ще спереду i так, i так;
А ззаду, ей же ей, на черта!
Из простонародной сказки
-- Слышишь, Влас, -- говорил, приподнявшись ночью, один из
толпы спавшего на улице народа, -- возле нас кто-то помянул
черта!
-- Мне какое дело? -- проворчал, потягиваясь, лежавший
возле него цыган, -- хоть бы и всех своих родичей помянул.
-- Но ведь так закричал, как будто давят его!
-- Мало ли чего человек не соврет спросонья!
-- Воля твоя, хоть посмотреть нужно; а выруби-ка огня!
Другой цыган, ворча про себя, поднялся на ноги, два раза
осветил себя искрами, будто молниями, раздул губами трут и, с
каганцом в руках, обыкновенною малороссийскою светильнею,
состоящею из разбитого черепка, налитого бараньим жиром,
отправился, освещая дорогу.
-- Стой! здесь лежит что-то; свети сюда!
Тут прислало к ним еще несколько человек.
-- Что лежит, Влас?
-- Так, как будто бы два человека: один наверху, другой
нанизу; который из них черт, уже и не распознаю!
-- А кто наверху?
-- Баба!
-- Ну вот, это ж то и есть черт!
Всеобщий хохот разбудил почти всю улицу.
-- Баба взлезла на человека; ну, верно, баба эта знает,
как ездить! -- говорил один из окружавшей толпы.
-- Смотрите, братцы! -- говорил другой, поднимая черепок
из горшка, которого одна только уцелевшая половина держалась на
голове Черевика, -- какую шапку надел на себя этот добрый
молодец!
Увеличившийся шум и хохот заставили очнуться наших
мертвецов, Солопия и его супругу, которые, полные прошедшего
испуга, долго глядели в ужасе неподвижными глазами на смуглые
лица цыган: озаряясь светом, неверно и трепетно горевшим, они
казались диким сонмищем гномов, окруженных тяжелым подземным
паром, в мраке непробудной ночи.
X
Цур тобi, пек тобi, сатанинське
навожденiе!
Из малороссийской комедии
Свежесть утра веяла над пробудившимися Сорочинцами. Клубы
дыму со всех труб понеслись навстречу показавшемуся солнцу.
Ярмарка зашумела. Овцы заблеяли, лошади заржали; крик гусей и
торговок понесся снова по всему табору -- и страшные толки про
красную свитку, наведшие такую робость на народ в таинственные
часы сумерек, исчезли с появлением утра.
Зевая и потягиваясь, дремал Черевик у кума, под крытым
соломою сараем, между волов, мешков муки и пшеницы, и, кажется,
вовсе не имел желания расстаться с своими грезами, как вдруг
услышал голос, так же знакомый, как убежище лени --
благословенная печь его хаты или шинок дальней родственницы,
находившийся не далее десяти шагов от его порога.
-- Вставай, вставай! -- дребезжала на ухо нежная супруга,
дергая его изо всей силы за руку.
Черевик вместо ответа надул щеки и начал болтать руками,
подражая барабанному бою.
-- Сумасшедший! -- закричала она, уклоняясь от взмаха руки
его, которою он чуть было не задел ее по лицу.
Черевик поднялся, протер немного глаза и посмотрел вокруг.
-- Враг меня возьми, если мне, голубко, не представилась
твоя рожа барабаном, на котором меня заставили выбивать зорю,
словно москаля, те самые свиные рожи, от которых, как говорит
кум...
-- Полно, полно тебе чепуху молоть! Ступай веди скорей
кобылу на продажу. Смех, право, людям: приехали на ярмарку и
хоть бы горсть пеньки продали...
-- Как же, жинка, -- подхватил Солопий, -- с нас ведь
теперь смеяться будут.
-- Ступай! ступай! с тебя и без того смеются!
-- Ты видишь, что я еще не умывался, -- продолжал Черевик,
зевая и почесывая спину и стараясь, между прочим, выиграть
время для своей лени.
-- Вот некстати пришла блажь быть чистоплотным! Когда это
за тобою водилось? Вот рушник, оботри свою маску...
Тут схватила она что-то свернутое в комок -- и с ужасом
отбросила от себя: это был красный обшлаг свитки!
-- Ступай делай свое дело, -- повторила она, собравшись с
духом, своему супругу, видя, что у него страх отнял ноги и зубы
колотились один об другой.
-- Будет продажа теперь! -- ворчал он сам себе, отвязывая
кобылу и ведя ее на площадь. -- Недаром, когда я сбирался на
эту проклятую ярмарку, на душе было так тяжело, как будто кто
взвалил на тебя дохлую корову, и волы два раза сами
поворачивали домой. Да чуть ли еще, как вспомнил я теперь, не в
понедельник мы выехали. Ну, вот и зло все!.. Неугомонен и черт
проклятый: носил бы уже свитку без одного рукава; так нет,
нужно же добрым людям не давать покою. Будь, примерно, я черт,
-- чего, оборони боже, -- стал ли бы я таскаться ночью за
проклятыми лоскутьями?
Тут философствование нашего Черевика прервано было толстым
и резким голосом. Пред ним стоял высокий цыган.
-- Что продаешь, добрый человек?
Продавец помолчал, посмотрел на него с ног до головы и
сказал с спокойным видом, не останавливаясь и не выпуская из
рук узды:
-- Сам видишь, что продаю!
-- Ремешки? -- спросил цыган, поглядывая на находившуюся в
руках его узду.
-- Да, ремешки, если только кобыла похожа на ремешки.
-- Однако ж, черт возьми, земляк, ты, видно, ее соломою
кормил!
-- Соломою?
Тут Черевик хотел было потянуть узду, чтобы провести свою
кобылу и обличить во лжи бесстыдного поносителя, но рука его с
необыкновенною легкостью ударилась в подбородок. Глянул -- в
ней перерезанная узда и к узде привязанный -- о, ужас! волосы
его поднялись горою! -- кусок красного рукава свитки!.. Плюнув,
крестясь и болтая руками, побежал он от неожиданного подарка и,
быстрее молодого парубка, пропал в толпе.
XI
За мое ж жито та мене й побито.
Пословица
-- Лови! лови его! -- кричало несколько хлопцев в тесном
конце улицы, и Черевик почувствовал, что схвачен вдруг дюжими
руками.
-- Вязать его! это тот самый, который украл у доброго
человека кобылу!
-- Господь с вами! за что вы меня вяжете?
-- Он же и спрашивает! А за что ты украл кобылу у
приезжего мужика, Черевика?
-- С ума спятили вы, хлопцы! Где видано, чтобы человек сам
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг