Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
проводить лето. На этот раз я ничего не мог придумать, кар
тины  лета не складывались: казалось, что вообще  никакого
лета  не  будет. Болезнь между тем не приходила:  ей,  как
церемонной гостье, нужен был какой-нибудь  предлог. И  вот
со  всех  сторон  стали подкрадываться предлоги.  В  конце
декабря я должен был ехать на медвежью охоту. Время стояло
очень  холодное,  и жена моя, которая без  всякой  причины
начала  беспокоиться  о  моем  здоровье  (вероятно,  и  се
посетило  предчувствие), умоляла меня  не  ездить.  Я  был
страстный охотник и потому решил все-таки ехать, но  почти
в  минуту отъезда получил депешу, что медведи ушли  и  что
охота отменяется. На этот раз церемонная гостья не вошла в
мой  дом.  Через  неделю одна дама, за  которой  я  слегка
ухаживал,   устроила  пикник  -  monstre   (Невообразимый,
потрясающий (фр.)), с тройками, цыганами и катаньем с гор.
Простуда была неизбежна, но жена моя вдруг заболела  очень
серьезно и упросила меня провести вечер дома. Может  быть,
она  даже  притворилась больной, потому что  на  следующий
день  уже  была в театре. Как бы то ни было, но церемонная
гостья  опять прошла мимо. Через два дня после этого  умер
мой  дядя  Василий Иванович. Это был старейший  из  князей
Трубчевских;    мой    брат,   очень   гордящийся    своим
происхождением, иногда говорил о нем: "ведь это  наш  граф
Шамбор".  Независимо  от  этого я  очень  любил  дядю:  не
поехать  на  похороны  было немыслимо.  Я  шел  за  гробом
пешком,   была  страшная  вьюга,  я  продрог  до   костей.
Церемонная  гостья  не стала медлить  и  так  обрадовалась
предлогу,  что ворвалась ко мне в тот же вечер. На  третий
день   доктора  нашли  у  меня  воспаление  в  легких   со
всевозможными  осложнениями и объявили,  что  больше  двух
дней я не проживу. Но до 28-го февраля было еще далеко,  а
раньше  я  умереть не мог. И вот началась та  утомительная
агония, которая сбила с толку стольких ученых мужей. Я  то
поправлялся,  то заболевал с новой силой, то  мучился,  то
переставал вовсе страдать, пока, наконец, не умер сего дня
по всем правилам науки в тот самый день и час, которые мне
были   назначены  для  смерти  с  минуты   рождения.   Как
добросовестный актер, я доиграл свою роль, не прибавив, не
убавив  ни  одного слова из того, что мне было  предписано
автором  пьесы.  Это более чем избитое сравнение  жизни  с
ролью  актера  приобретало для меня глубокий  смысл.  Ведь
если я исполнил, как добросовестный актер, свою роль,  то,
вероятно,  я играл и другие роли, участвовал  и  в  других
пьесах.  Ведь  если я не умер после своей видимой  смерти,
то,  вероятно,  я никогда не умирал и жил столько  же  вре
мени, сколько существует мир. То, что вчера являлось  мне,
как  смутное  ощущение, превращалось теперь в уверенность.
Но какие же это были роли, какие пьесы?
  Я  начал  искать  в  моей протекшей жизни  какого-нибудь
ключа к этой загадке. Я стал припоминать поражавшие меня в
свое   время  сны,  полные  неведомых  мне  стран  и  лиц,
вспоминал   разные   встречи,   производившие   на    меня
непонятное,  почти  мистическое  впечатление.  И  вдруг  я
вспомнил про замок Ларош-Моден.

                            III

  Это  был  один из самых интересных и загадочных эпизодов
моей  жизни.  Несколько лет тому назад мы,  ради  здоровья
моей  жены, провели почти полгода на юге Франции. Там  мы,
между прочим, познакомились с очень симпатичным семейством
графа  Ларош-Модена, который однажды пригласил нас в  свой
замок.
  Помню,  что в тот день и жена, и я были как-то  особенно
веселы.  Мы  ехали в открытой коляске;  был  един  из  тех
теплых октябрьских дней, которые особенно очаровательны  в
том   краю.   Опустелые  поля,  разоренные   виноградники,
разноцветные  листья дерев - все это под ласковыми  лучами
еще  горячего солнца приобретало какой-то праздничный вид.
Свежий бодрящий воздух располагал невольно к веселью, и мы
болтали  без  умолку  всю дорогу. Но  вот  мы  въехали  во
владения  графа Модена, и веселость моя мгновенно исчезла-
Мне  вдруг  показалось, что это место  мне  знакомо,  даже
близко, что я когда-то жил здесь... Это ощущение, какое-то
странное,  ощущение  неприятное и щемящее  душу,  росло  с
каждой  минутой.  Наконец,  когда  мы  въехали  в  широкую
avenue,  которая вела к воротам замка, я  сказал  об  этом
жене.
  -  Какой  вздор!  - воскликнула жена.  -  Еще  вчера  ты
говорил,  что даже в детстве, когда ты с покойной матушкой
жил в Париже, вы никогда сюда не заезжали.
  Я  не  возражал, мне было не до возражений. Воображение,
словно  курьер,  скакавший впереди,  докладывало  мне  обо
всем,  что  я  увижу.  Вот  широкий двор La cour d'honneur
(Для  воздания почестей (фр.)), посыпанный красным  гербом
графов Ларош-Моденов; вот зала в два света, вот большая го
стиная,  увешанная семейными портретами.  Даже  особенный,
специфический  запах  этой гостиной -  какой-то  смешанный
запах  мускуса, плесени и розового дерева - поразил  меня,
как что-то слишком знакомое.
  Я  впал  в  глубокую  задумчивость,  которая  еще  более
усилилась,  когда граф Ларош-Моден предложил  мне  сделать
прогулку по парку. Здесь со всех сторон нахлынули на  меня
такие  живучие, хотя и смутные воспоминания,  что  я  едва
слушал  хозяина  дома, который расточал весь  запас  своей
любезности,  чтобы заставить меня разговориться.  Наконец,
когда  я  на  какой-то  его  вопрос  ответил  уже  слишком
невпопад,   он  посмотрел  на  меня  сбоку  с   выражением
удивленного сострадания.
  -  Не  удивляйтесь моей рассеянности, граф, - сказал  я,
поймав   этот  взгляд,   -  я  переживаю  очень   странное
ощущение. Я, без сомнения, в первый раз в вашем  замке,  а
между тем мне кажется, что я здесь прожил целые года.
  -  Тут  нет ничего удивительного: все наши старые  замки
похожи один на другой.
  -  Да,  но  я  .именно жил в этом замке... Вы  верите  в
переселение душ?
  -  Как вам сказать... Жена моя верит, а я не очень... А,
впрочем, все возможно.
  -  Вот  вы  сами говорите, что это возможно, а я  каждую
минуту убеждаюсь в этом более и более.
  Граф   ответил  мне  какой-то  шутливо-любезной  фразой,
выражая сожаление, что он не жил здесь сто лет тому назад,
потому  что  и  тогда он принимал бы меня в этом  замке  с
таким же удовольствием, с каким принимает теперь.
  - Может быть, вы перестанете смеяться, - сказал я, делая
неимоверные усилия памяти, - если я скажу вам, что  сейчас
мы пойдем к широкой каштановой аллее.
  - Вы совершенно правы, вот она, налево.
  - А пройдя эту аллею, мы увидим озеро.
  -  Вы  слишком  любезны, называя эту массу  воды  (certe
piece d'eau) озером. Мы просто увидим пруд.
  -  Хорошо,  я  сделаю вам уступку, но  это  будет  очень
большой пруд.
  -  В  таком случае, позвольте и мне быть уступчивым. Это
маленькое озеро.
  Я  не  шел,  а  бежал  по каштановой  аллее.  Когда  она
кончилась, я увидел во всех подробностях картину,  которая
уже  несколько минут рисовалась в моем воображении. Какие-
то  красивые  цветы  причудливой формы окаймляли  довольно
широкий   пруд,   у   плота  была  привязана   лодка,   на
противоположном  берегу  пруда  виднелись  группы   старых
плакучих  ив... Боже мой! Да, конечно, я здесь жил  когда-
то,  катался в такой же лодке, я сидел под теми  плакучими
ивами, я рвал эти красные цветы... Мы молча шли по берегу.
  -  Но  позвольте,  -  сказал  я,  с  недоумением  смотря
направо, - тут должен быть еще второй пруд, потом третий.
  - Нет, дорогой князь, на этот раз память или воображение
вам изменяют. Другого пруда нет.
  -  Но  он был наверное. Посмотрите на эти красные цветы!
Они  так  же  окаймляют эту лужайку, как  и  первый  пруд.
Второй пруд был, и его засыпали, это очевидно.
  -  При  всем  желании моем согласиться с  вами,  дорогой
князь, я не могу этого сделать. Мне скоро пятьдесят лет, я
родился  в  этом замке и уверяю вас, что здесь никогда  не
было второго пруда.
  - Но, может быть, у вас живет кто-нибудь из старожилов?
  - Управляющий   мой, Жозеф, гораздо  старше  меня...  мы
спросим его, вернувшись домой.
  В словах графа Модена, сквозь его изысканную вежливость,
уже ясно проглядывало опасение, что он имеет дело с каким-
то маньяком, которому не следует перечить.
  Когда  мы  перед  обедом  вошли  в  его  уборную,  чтобы
привести себя в порядок, я напомнил о Жозефе. Граф  сейчас
же велел позвать его.
  Вошел  бодрый  семидесятилетний  старик  и  на  все  мои
расспросы  отвечал  положительно,  что  в  парке   никогда
второго пруда не было.
  -  Впрочем, у меня сохраняются все старые планы, и  если
граф позволит их принести...
  -  О  да,  принесите их,  и поскорее. Надо,  чтобы  этот
вопрос  был исчерпан теперь, а то наш дорогой гость ничего
не будет есть за обедом.
  Жозеф принес планы, граф начал их лениво рассматривать и
вдруг  вскрикнул  от  удивления.  На  одном  ветхом  плане
неизвестных годов были ясно обозначены три пруда,  и  даже
вся  часть этого варка носила название: les etangs  (Пруды
(фр.)).
  -  Je  baisse  pavilion devant le vaingueur  (Я  опускаю
знамя   перед  победителем  (фр.)),  -  произнес  граф   с
напускной веселостью и слегка бледнея.
  Но  я  далеко  не  смотрел  победителем.  Я  был  как-то
подавлен  этим  открытием, - словно  случилось  несчастье,
которого я давно боялся.
  Сходя  в  столовую,  граф Моден просил  меня  ничего  не
говорить по этому поводу его жене, говоря, что она женщина
очень нервная и наклонная к мистицизму.
  К  обеду съехалось много гостей, но хозяин дома и я - мы
оба  были  так молчаливы за обедом, что получили от  наших
жен коллективный выговор за нелюбезность.
  После  этого  жена моя часто бывала в замке Ларош-Моден,
но  я никогда не мог решиться туда поехать. Я очень близко
сошелся  с  графом, он часто посещал меня, но не настаивал
на своих приглашениях, потому что понимал меня хорошо.
  Время понемногу изгладило впечатление, произведенное  на
меня этим странным эпизодом моей жизни; я даже старался не
думать  о нем, как о чем-то очень тяжелом. Теперь, лежа  в
гробу, я старался припомнить его со всеми подробностями  и
беспристрастно  обсудить. Так как теперь я знал  наверное,
что  жил  на  свете раньше, чем назывался князем  Дмитрием
Трубчевским, то для меня не было сомнения и в том,  что  я
когда-нибудь был в замке Ларош-Моден. Но в качестве  кого?
Жил  ли я там постоянно или попал туда случайно, был ли  я
хозяином, гостем, конюхом или крестьянином? На эти вопросы
я не мог дать ответа, одно казалось мне несомненным; я был
там  очень  несчастлив; иначе я не мог бы  объяснить  себе
того  щемящего  чувства тоски, которое охватило  меня  при
въезде  в  замок,  которое томит меня и  теперь,  когда  я
вспоминаю о нем.
  Иногда эти воспоминания делались несколько определеннее,
что-то  вроде  общей  нити начинало  связывать  отрывочные
образы  и  звуки, но дружное храпение Савелия и псаломщика
развлекало  меня,  нить  обрывалась,  и  мысль  не   могла
сосредоточиться снова.
  Савелий  и  псаломщик  спали  долго.  Ярко  горевшие   в
паникадилах  восковые свечи уже потускнели, и первые  лучи
ясного   морозного  дня  давно  смотрели  на  меня  сквозь
опущенные шторы больших окон.

                            IV

  Савелий вскочил со стула, перекрестился, протер глаза и,
увидя спавшего псаломщика, разбудил его, причем не упустил
случая  осыпать  его  самыми горькими упреками.  Потом  он
ушел,  вымылся, приоделся, вероятно, выпил здоровую порцию
"березовки" и вернулся окончательно ожесточенный.
  "Кая   польза  в  крови  моей,  всегда  сходити  ми   во
истление", - начал заунывным голосом псаломщик.
  Дом  проснулся. В разных углах его послышалась суетливая
возня.  Опять гувернантка привела детей. Соня на этот  раз
была спокойнее, а Коле очень понравился парчовый покров, и
он  уже  без  всякого страха начал играть  кистями.  Потом
пришла   акушерка  Софья  Францевна  и  сделала   какое-то
замечание Савелию, причем высказала такие тонкие  познания
в погребальном деле, каких никак нельзя было ожидать от ее
специальности. Пришли прощаться со мной дворовые,  кучера,
кухонные  мужики, дворники и даже совсем незнакомые  люди:
какие-то  неведомые старухи, швейцары и дворники  соседних
домов.  Все  они  очень усердно молились;  старухи  горько
плакали.  При этом я сделал замечание, что все прощавшиеся
со  мной, если это были люди простые, из народа, не только
целовали  меня  в  губы,  но даже делали  это  с  каким-то
удовольствием:  лица же моего круга - даже  самые  близкие
мне  люди  -  относились  ко мне с брезгливостью,  которая
очень  бы  меня  обидела, если б я  мог  смотреть  на  нее
прежними  земными  глазами. Приплелась  опять  Настасья  в
широком голубом капоте с розовыми цветочками. Костюм  этот
не понравился Савелью, и он сделал ей строгое замечание.
  -   Да   что   же   мне  делать,  Савелий  Петрович?   -
оправдывалась  Настасья.  - Уж я пробовала  темное  платье
надеть, ни одно не сходится.
  -  Ну, а не сходится, так и лежала бы у себя на кровати.
Другая на твоем месте постыдилась бы и к княжескому  гробу
подходить с таким брюхом.
  -  За  что  .же  вы  ее  обижаете, Савелий  Петрович?  -
вступился  Семен. - Ведь она мне законная жена, тут  греха
никакого нет.
  -  Знаю  я  этих шлюх законных, -  проворчал  Савелий  и
отошел в свой угол.
  Настасья  страшно  смутилась и  хотела  ответить  какой-
нибудь уничтожающей колкостью, но не находила слов; только
губы ее перекосились от гнева и в глазах оказались слезы.
  "На аспида и василиска наступиши, - читал псалом-шик,  -
и попереши льва и змия".
  Настасья подошла совсем вплотную к Савелию и сказала ему
тихо:

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг