делали и в дурдоме, потому что Умар тут же послушно улегся и закрыл глаза.
Непонятный фильм без начала и конца продолжал мелькать перед ним, даже
тогда, когда он закрывал глаза. Он попытался понять, почему он больше не
видел белых халатов и почему лицо человека, который привел его, казалось
знакомым... Он повторил про себя слово "знакомый" и ему показалось, что еще
одно усилие, и он наконец ухватит эти странные звуки, соберет вместе и
поймет все, что никак не мог понять. Но опять звуки в последнее мгновенье
рассыпались, так и не сложившись в нечто понятное. Вздохнув, он заснул.
Джабраил уселся в кресло и задумался. Скорее всего, деньги были где-то
здесь, в квартире. Не в банк же он их положил и не в землю закопал.
Наверное, была у него баба, скорее всего и не одна. Но представить, что он
давал им деньги не хранение, было просто смехотворно. Он и матери их родной
пяти рублей не доверил бы. Но так или иначе, бабки были так ловко спрятаны,
что ни менты при обыске, ни он, когда уже приходил сюда, ничего найти не
могли. Надо только не торопиться и исследовать буквально каждый квадратный
сантиметр. Перетрясти каждую шмотку в шкафу, прощупать подкладку и на
одежде, и в чемоданах, наконец, внимательно осмотреть паркет. От Умара всего
можно ждать. Времени у него было более чем достаточно. И не падать духом,
если сразу ничего не найдет. Раз, другой, третий - всю квартиру разберет и
сложит, но деньги найдет. Он так уже привык к этим еще не найденным деньгам,
что и представить себе не мог, как он будет жить без них. Он услышал
какой-то звук. Господи, да это ж Умар сопит во сне, как детка малая. Спит,
скотина, а он должен сидеть и ломать голову, куда этот жмот засунул свои
треклятые деньги... Ничего, братец Умар, найдем. Не думай, что ты такой уж
хитрый. Найдем. Он откинулся в кресле. То ли от волнений, то ли от близости
денег он чувствовал себя так, будто проработал в поле целый день. Он прикрыл
глаза и задремал. И тут же словно какая-то сила выбросила его из сна. Как он
сразу не подумал об этом? Если и не удастся сразу найти деньги, надо
попробовать отыскать кого-нибудь из его клиентуры, может, кто-нибудь
что-нибудь слышал. Хоть какая-то ниточка, хоть обрывок ее могут
обнаружиться. Нелегко, конечно, но он сможет... Он опять задремал, на этот
раз уже спокойнее...
Глава 18. "Пиво только для членов профсоюза"
Может быть, оттого, что Яков Михайлович Кипнис очень любил жену, может
быть, оттого, что за двадцать пять лет семейной жизни развились в нем
какие-то телепатические способности, но как точнейший сейсмограф он
мгновенно чувствовал перемены в ее настроении и особенно в отношении к себе.
Вот уже несколько дней он явственно ощущал напряжение, которое скапливалось
в душе Иринки. И дело, похоже, не только в том, что все это целительство
неумолимо заходило в тупик и она это чувствовала. Похоже, что кто-то
понравился ей, а она, со своей самоедской честностью, тут же кинулась с
энтузиазмом грызть себя. Не то чтобы часто, но несколько раз такие вещи с
ней уже случались.
Неким херувимом, начисто лишенным ревности, он, конечно, не был, но и
на роль Отелло тоже не претендовал. Дело ведь не в том, понравился или не
понравился ей какой-то мужик. Ведь случалось и с ним, что чьи-то улыбающиеся
глазки заставляли сильнее биться его немолодое сердце. Это все чепуха. Пока
они любят друг друга, пока доверяют друг другу, пока каждый ценит внимание и
преданность другого, все это совершеннейшая чепуха.
Он припарковал "тойоту" рядом с их старой "вектрой" - неужели так и не
удастся продать ее хоть за гроши - и вошел в подъезд. Лифт опять не работал,
и он начал медленно подниматься по лестнице. Лучше всего не играть с ней в
домашние игры, и уж подавно в молчанку. Он слишком хорошо знал ее, чтобы не
представлять, как смутно у нее может быть на душе, когда она недовольна
собой. С другой стороны, откуда в нем эта уверенность, что роман ее - если
это действительно роман - не слишком серьезен? Это, дорогой Яков Михайлович,
строго сказал он себе, уже попахивает наглой самоуверенностью.
Жена действительно уже была дома. Никаких планов поведения он никогда
заранее не составлял и полагался только на интуицию. Он посмотрел на Иринку,
подошел к ней и, как обычно, поцеловал ее в щеки и кончик носа.
- Ну, как дела, моя ученая целительница? Что так невесела, мышка
лабораторная?
Ирина Сергеевна посмотрела на мужа, несколько секунд помолчала, словно
не зная, как себя вести, и вдруг обняла его за шею.
- Самое главное условие для счастливой семейной жизни - это не совсем
чистая совесть одного из партнеров, - скрипучим нравоучительном тоном сказал
Яков Михайлович.
- Яша, у тебя, оказывается, есть совесть? - испуганно спросила Ирина
Сергеевна. - Почему ты мне никогда ничего не говорил о ней?
- Прости, любовь моя, я просто никогда не пользовался ею, вот и не
замечал.
Они оба рассмеялись. Хорошо, что тучка была маленькой, и ее быстро
сносило ветром двадцати пяти вместе прожитых лет и крепостью надежного дома.
- Ладно, - сказал Яков Михайлович, - хорошо, что не придется тебя
пытать, чтобы узнать всю правду. А то я было собрался принести с работы
клещи, чтобы вырвать у тебя чистосердечное признание...
- Вы? Меня пытать? Нет, Яков Михайлович, не на тех напали. Поищите себе
другую.
- А вы, уважаемая Ирина Сергеевна, не учите меня, кого мне пытать. -
Яков Михайлович вдруг замер и шумно втянул воздух носом. - Что это за запах?
Не жаркого ли?
- Жаркого.
- Ну вот и собственноручное признание. Была бы совесть чиста - сунула
бы супругу в рот сосиску холодную, перебьется как-нибудь. Не впервой. Ну а
что именно подвигло вас на изготовление столь редкого в нашей семье жаркого,
я, Ирина Сергеевна, и думать боюсь. При небольшом воображении и инсульт
получить можно. И плакало тогда жаркое.
- Садись за стол, ревнивец.
- Потрясающее жаркое. Солнышко, а нельзя чаще приходить домой с
нечистой совестью, а?
Ирина Сергеевна посмотрела на мужа.
- До чего же все-таки ваша нация хитрая, - улыбнулась она. - Как ты
догадался, что я уже начала упаковывать вещи, чтобы переехать к другому?
- Очень просто, я сам собрался переехать к одной симпатичной старушке,
смотрю, а чемоданы уже все заняты.
- Ладно, старушечий угодник. Если я тебя к кому-нибудь и отпущу, то
только к юной длинноногой диве.
- Боюсь, до-олго тебе ждать придется. Что-то длинноногие дивы мало
интересуются пожилыми бедными инженерами... Томка звонила?
- Я ей звонила, Яш. Слава богу, все у них хорошо.
- Олег держится?
- Ты что, смеешься? Не просто держится - скала.
- Ну и прекрасно. По крайней мере, нашей семье твое целительство пошло
на пользу.
- Яш, - Ирина Сергеевна испытующе посмотрела на мужа, - я все думаю, а
почему ты так ни разу и не попробовал вылечить кого-нибудь? Ведь с момента,
как я поделилась с тобой этим даром, ты обладаешь им в полной мере. Как я,
как Маша моя, как Олег.
- Это, солнышко мое ненаглядное, непростой вопрос. Я и сам много раз
задавал его себе. И потом понял. Помнишь фразу у Ильфа и Петрова "пиво
только членам профсоюза"?
- Н-нет.
- Очень емкая шутка. В ней и бедность - на всех в те времена даже пива
не хватало, и - главное - система подкупов, на которых держалась в
значительной степени советская власть. Вступай в профсоюз - получишь право
купить бутылку пива.
- Но какое отношение...
- Самое очевидное. Тот же подкуп. Выполняй заповеди - вылечу. А
купленная нравственность, думается мне, немного стоит. Собственно говоря,
это уже и не нравственность и не вера во Всевышнего, а плата за лечение по
прейскуранту. Старые советские штучки. Ведь вся система держалась на кнуте и
прянике. Вступи в партию, истово повторяй на собраниях любую ахинею, которая
в то время требовалась, донеси в партком, что такой-то и такой-то при
исполнении гимна только издевательски разевают рты, а сам, очевидно из-за
несогласия с политикой партии, не поет, глядишь, в награду поднимешься чуть
быстрее на ступеньку по служебной лестнице, чуть быстрее поставят в очередь
на квартиру, на машину, на телефон... Кладбище, наконец, получше выделят. А
сделаешь что-нибудь чуть не так, не по их шаблону, неприятностей не
оберешься, а то и загремишь в края не столь отдаленные.
Вот так и воспитывалась высокая нравственность коммуниста, строителя
нового общества. Не мудрено, что с перестройкой и концом "руководящей роли"
партии, миллионы верных ленинцев кинулись с азартом рвать свои партбилеты
или сдавать их. Даже и не представишь сразу, какой величественный бумажный
замок можно было бы построить из этих выброшенных партбилетов.
И религии, заметь, построены на том же принципе. За хорошее поведение
извольте получить направление в рай. За плохое - шагом марш в геенну
огненную. У мусульман - то же. Делаешь все по Корану - можете проследовать в
прохладный благоустроенный рай. Там уже все приготовлено: и фонтаны и
кальяны. Нет - не обессудьте. И у индуистов все зависит от поведения.
Заслужишь - будет у тебя хорошая карма и станешь в следующей жизни
брахманом. Не заслужишь - готовься родиться жабой или слизнем каким-нибудь.
Конечно, когда ты вылечиваешь больного, это чудо, счастье. Но требовать
в качестве условия соблюдение заповедей, какими благородными они б ни были,
это, в сущности, то же пиво для членов профсоюза.
- Что же делать, Яшенька? Отказаться от дара целительства? Спокойно
смотреть, как ближний страдает, мучается, теряет надежду, зная, что ты
можешь мгновенно исцелить его? Это же не просто эгоистично, это жестоко. А
заповеди... Это ведь тоже не так просто, как у тебя получается. Пусть не
каждого исцеление делает лучшим человеком, но кого-то делает. Люди ведь
редко способны честно и беспристрастно посмотреть на себя и подняться на ту
же ступеньку по лестнице нравственности. Так?
- Увы, так, солнышко мое.
- А разве вся наша жизнь - эта не та же система поощрений и наказаний?
Начиная с грудного возраста. Попросишься на горшок - погладят по головке.
Так и приучаешься к гигиене. Можно было бы, конечно, и предоставить этот
процесс естественному течению. Только боюсь, что тогда многие и в зрелом
возрасте ходили бы под себя. И вообще без поощрений и наказаний жизнь
представить себе просто невозможно. Собственно, вся эволюция, вся
дарвиновская теория выживания наиболее приспособленных - это миллиарды лет
поощрений и наказаний, которыми матушка-природа пользовалась довольно
сурово.
Так что, Яшенька, для меня все это не так очевидно, как пиво для членов
профсоюза. К тому же мне трудно представить себе, что те сомнения и
возражения по поводу системы "кнут и пряник" не приходили в голову Ивана
Ивановича...
- Это...
- Да, я имею в виду того, кто наделил меня даром целительства. Помнишь,
когда это все случилось и я тебе рассказала о необыкновенной встрече, ты же
сам мне сказал, что мы пройдем по этой Голгофе.
- Сказал.
- Тогда почему ты так круто изменил свой взгляд? С какими чудесами мы
бы ни сталкивались, в конечном счете решение как к ним относиться, принимаем
мы сами. Только мы.
- Я... как бы тебе это объяснить... больше всего я боюсь, когда мною
пытаются манипулировать... Может быть, именно поэтому все во мне восстает...
- Я со времени встречи с Иваном Ивановичем - будем его так называть,
раз он сам представился так - прочла Ветхий Завет раза три. Помнишь, сколько
раз евреи забывали о своих обещаниях Всевышнему? Возьми хоть их роптания,
когда Моше водил их по Синайской пустыне после египетского плена: мол, зачем
вообще нужно было уходить? Там хоть и рабство, зато еда была. Даже золотого
тельца себе соорудили вместо Всевышнего, который вывел их из плена.
Немудрено, что Он назвал их жестоковыйным народом. Вот и мне хочется назвать
тебя жестоковыйным. Быстро ты забыл про свой суставной ревматизм, забыл, что
мы спасли Олега, а с ним скорей всего и Тамару, потому что иначе она бы
скорей всего погибла вместе с ним.
Яков Михайлович подошел к жене, обнял ее за плечи и поцеловал в шею.
- Ты же знаешь, что долго я тебе сопротивляться не могу, даже если бы
ты цитировала не Тору, а телефонный справочник. Может быть, ты и права, и во
мне говорит какое-то неосознанное древнее упрямство. Поживем - увидим.
Редкая, кстати, по мудрости и новизне мысль. Тем более, что тебе еще
предстоит поход в горздравотдел...
- Это моя добрая воля. Не хочу отказать себе в маленьком удовольствии
поговорить там с какой-нибудь начальницей с халой на голове.
- Не забывай, рыбка моя смелая, что с начальниками в нашей
благословенной стране лучше все-таки не связываться, не то что получать от
них удовольствие. Начальники созданы не для удовольствий, а для получения
подношений от благодарных граждан.
- Ничего, не забывай, что у твоей жены теперь есть свой человек в ФСБ.
- Боюсь, что ФСБ - это все-таки не блаженной памяти КГБ. Где ФСБ - и
где твой горздравотдел. Медицинского диплома нет? Нет. Лицензия есть? Нет.
Заявление от пострадавших есть? Есть. Ведет себя независимо? Еще как! Вот мы
ей и накрутим хвоста как следует. Чтоб другим наука была. А будет
кочевряжиться - передадим дело в прокуратуру. Ты уверена, что тебе это
действительно нужно? Что, у тебя слишком мало в жизни развлечений? Я в этом
совсем не уверен.
- Ладно. Может, и не нужно было соглашаться прийти к ним, хотя вряд ли
это что-нибудь изменило. Когда бюрократическая машина начинает крутиться, ее
уже не остановишь. Но обещаю тебе, что очень уж задираться не буду. Честно.
Давай свою тарелку. Раз сегодня у меня совесть нечиста, мыть посуду мне.
После того как Джабраил перебрал все полки в шкафу, ощупал все рубашки
и пиджаки, делая это скорее для отчистки совести, поскольку понимал, что
триста тысяч долларов, даже двести - это тридцать или двадцать увесистых
кирпичиков из ста стодолларовых купюр, которые в какой-нибудь шов не
спрячешь. И чем дольше он копался в вещах брата и в пятый, наверное, раз
задвигал и выдвигал все ящики письменного стола и шкафа, тем четче
осознавал, что занимается ерундой. Денег в квартире не было, и этот
печальный факт следует признать. Но ведь были же, черт возьми, эти деньги.
Должны были быть. Быть-то они, может и были, но менты их скорей всего и
прихватили. С другой стороны, ну никак он не мог себе представить, чтобы
братец, как последний лох, держал такие деньжищи на виду. Заходите, люди
добрые, берите, кому нужно.
Только не теряй голову, приказал он себе, спокойнее. Умар у него, и не
сегодня завтра он его уж как-нибудь разговорит. Пока что надо еще раз
пройтись по тем бумажкам, что он собрал. Паспорт, это понятно. Две квитанции
об уплате за квартиру и за телефон. Записная книжка, в которой ничего
интересного не было. Еще какая-то квитанция. Стоп, стоп, стоп. Квитанция на
бланке банка. Какой-то номер, номер паспорта. Явно не счет, это уж точно. Но
что - непонятно. Может, страховка какая-то? Да нет, были бы указаны и сумма
страховки, и что застраховано. Ладно, отложим пока, надо подумать.
Теперь ключи. От квартиры. Маленький ключик, наверное, от почтового
ящика. Ключи от машины. Эти не спутаешь. Еще какой-то ключик. Может, от
шкафа или стола? Он попробовал оба ключика - ни один не подходил. Съездил
вниз, проверил почтовый ящик. Точно, один ключик подошел. А другой,
сообразил он, от гаража. Он почувствовал прилив радости. Как он сразу не
сообразил? Скорее всего, деньги были в гараже. Где этот гараж, он не знал,
он-то и БМВ брата видел раз или два. Пятьсот двадцатая или двадцать пятая,
если он не ошибается. И раз машины около дома не было, значит, где-то она в
гараже. Человек Умар был осторожный, и бросать такую машину у подъезда не
стал бы.
Итого неопознанных оставалась какая-то квитанция из банка и ключик. На
ключ от гаража не похож. Гаражный ключ скорее всего в связке автомобильных
ключей. Может быть, что-то в этом есть... Только не торопиться. Лучше всего
показать завтра квитанцию шефу. Он все-таки москвич, не приезжий, все сечет.
Скажу, брат болеет, нашел, мол, в столе, не знает ли он, что это, может, за
брата что-то заплатить нужно. Так, пожалуй, и сделает... Хотя, с другой
стороны, торопиться не надо. Люди ведь не дураки, мало что могут подумать,
если он начнет всем под нос ключ совать и спрашивать, от чего он.
Нет, сначала нужно найти гараж. Что-то подсказывало ему, что гараж -
это как раз то, что он искал. И вообще спрятать бабки в боксе куда легче,
чем в квартире. Значит, главная задача - найти гараж Умара. Только и всего,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг