сказать, что он изменял мне, изменял все время.
Трудно, конечно, сказать, но похоже было, что на месте Гереро и я бы
постарался задерживаться в офисе как можно чаще.
- И я терпела, - продолжала она. - Понимаете, что это значило для
меня - жить с сознанием, что тебе изменяют? Мне казалось, что все это
пройдет, что все это не серьезно... Но когда я узнала об этой девчонке...
Я насторожился. Неужели она знала о Джин Уишняк?
- О какой девчонке?
- Об этой Одри Ламонт... Будь проклят тот день, когда я случайно
увидела его письмо к нем... Он забыл его на своем столе... Знаете, как
начиналось письмо? "Карассима". Это по-итальянски. "Самая дорогая". Я не
хотела читать письмо. Я как чувствовала... Я боролась с собой... Но слова
прямо сами прыгали мне в глаза. "Родная моя..." Знаете, когда я поняла, что
все рухнуло? Когда я увидела слова "родная моя". Все, что угодно, но не
это... Я убеждала себя, что я единственная из его женщин, кто близок ему.
Я - родная. Вечером я сказала ему, что прочла письмо, которое он забыл на
столе. Не знаю, наверное, в глубине души я надеялась, что он будет
чувствовать себя виноватым, будет просить прощения...
- И вы бы простили? - спросил я, чтобы подчеркнуть свое участие в
беседе.
- Да, да, простила бы... Но он лишь пожал плечами и продолжал читать
свою проклятую газету. Вы понимаете, что это значит для женщины? Боже, если
бы он только набросился на меня с кулаками, если бы он ударил меня, если бы
он осыпал меня проклятиями - я бы и тогда простила... Но он пожал плечами и
продолжал читать газету... С того дня мы перестали быть мужем и женой...
- А эта женщина, Ламонт, кажется? Он ушел к ней?
- Какое-то время, я слышала, он был с ней, потом и она ему надоела. Он
бросил ее, и она как будто пыталась покончить с собой или что-то в этом
роде...
Упоминание о чужих несчастьях заметно приободрило миссис Гереро. Она
вытерла глаза, пригладила волосы, одернула кофточку, поправила скатерть и
даже попыталась улыбнуться. Безостановочное мелькание ее рук действовало на
меня гипнотически. Я почувствовал, что засыпаю. А это было опасно. Вполне
могло быть, что я глядел бы и глядел, как она одергивает кофточку, и пробыл
бы здесь до конца своих дней. Или ее.
- Скажите, миссис Гереро, ваш супруг - человек вспыльчивый?
- Да, пожалуй... Но только с темп, с кем он близок...
- Как вы думаете, мог он убить человека? Эту девушку, Джин Уишняк?
- Нет, нет, нет! - страстно выкрикнула моя собеседница. - Я в это не
верю!
- Почему же?
- Вы ничего не понимаете! Я ж вам говорю, он мог выйти из себя, мог
вспылить, но только с теми, с кем он был действительно близок. А эта... Не
могу в это поверить.
Даже убийство в ее представлении было неким актом близости, который
Ланс Гереро мог совершить по отношению к ней - к ней! - но не по отношению к
какой-то девчонке. Она проиграла его по всем статьям, но хотела сохранить
для себя хоть монополию на убийство... Я встал, распрощался и вышел, думая о
бессмысленности всех этих разговоров. По тут же я представил себе
холодильную камеру Первой городской, ряды прозрачных саркофагов и в одном из
них Ланса Гереро с вмороженной в мозг надеждой, что я сделаю все.
Я вздохнул и поехал в контору "Игрушек Гереро". Мистер Нилан оказался
под стать своему голосу: вымытый до розового блеска, выутюженный, каждый
волосок уложен один к одному, сладкая улыбка и холодные лживые глаза.
Говорить с ним было бессмысленно. Спроси его, сколько будет дважды два, - и
он начнет виться как уж. Я сказал ему, что уверен в его абсолютной
лояльности по отношению к главе фирмы и поэтому, чтобы составить себе более
полное представление о характере мистера Гереро, хотел бы побеседовать с
кем-нибудь из сотрудников, желательно с каким-нибудь ветераном игрушечного
бизнеса. Нилан нисколько не обиделся. Наоборот, мне даже показалось, что он
улыбнулся.
- Пожалуйста, мистер Рондол, я вас прекрасно понимаю. Одну
секундочку... Ага, сейчас я приглашу сюда нашего главного конструктора. -
Мне снова показалось, что он слегка усмехнулся. Он позвонил куда-то по
телефону, и через минуту в комнату ворвалось нечто состоящее из ярко-рыжих
волос и огромного количества конечностей. Впрочем, при ближайшем
рассмотрении их, к моему удивлению, оказалось всего четыре, но я никогда не
видел человека, который размахивал бы руками с такой скоростью. В этот день
мне положительно везло на руки: сначала миссис Гереро, а теперь этот рыжий
смерч.
- Мистер Рондол, это Иан Салливэн, наш главный конструктор. Не
улыбайтесь, потому что и игрушки конструируются. Иан - это мистер Рондол,
адвокат мистера Гереро. С вашего разрешения я вас оставлю сейчас.
Нилан вышел из комнаты, а рыжий смерч, взмахнув еще раз руками, в
изнеможении рухнул в кресло.
- Мистер Салливэн, вы давно знаете мистера Гереро?
- Давно? - невидимая пружина с силой ударила главного конструктора в
зад и подбросила его вверх. - Давно? - в голосе его зазвучал сатанинский
сарказм. - Я прикован к этой галере вечность. -Он взмахнул руками,
показывая, должно быть, размеры вечности. - Давно...
Я никогда не предполагал, что слово "давно" может так обидеть человека.
- Скажите, мистер Салливэн, вот вы узнали о том, что вашего шефа
обвиняют в убийстве. Вас это не удивило? Вы понимаете, что я хочу сказать?
Есть вещи, которые...
- Удивило? Меня? Нисколько.
- Почему.
- Потому что он прирожденный убийца! Да, сэр! Ланс Гереро -
прирожденный и законченный убийца! И я это знаю лучше кого бы то ни было!
Он замахал руками с такой силой, что я был уверен - еще секунда - и
центробежная сила оторвет их и забросит на огромный плафон под потолком.
- Вы знаете о каких-нибудь его убийствах? - Он так напугал меня своими
руками, что я решил позволить себе немножко иронии. - Может быть, вы даже
присутствовали при них?
Так же неожиданно, как он начался, ураган стих, и рыжий игрушечник
снова упал в кресло.
- Не-одно-кратно, - отрубил он.
- Может быть, вы объясните мне, мистер Салливэн, что вы имеете в виду?
- Охотно, синьор адвокат. В твердом уме и здравой памяти...
- Наоборот, герр главный конструктор. В здравом уме и твердой памяти.
Рыжий внимательно посмотрел на меня и вдруг рассмеялся.
- Вы мне нравитесь. Внешность боксера, профессия юриста и отзывчивость
на шутку. Редчайшая комбинация.
К своему удивлению, я почувствовал, что и рыжий мне тоже нравится.
- Взаимно, - наклонил я голову. - Но, с вашего разрешения, я бы
все-таки хотел вернуться к трупам...
- А, что там говорить, - вдруг зевнул игрушечник. - Убийца. Я же вам
сказал: у-бий-ца. Я приносил ему изумительные, можно даже сказать,
гениальные идеи, и почти все они были безжалостно уничтожены Гереро.
- А вы знаете, - сказал я, - мне приходилось слышать самые восторженные
отзывы о вашем дирижабле.
- Оставьте! Мы мужчины, и незачем нам льстить друг другу. Вы знаете,
каким должен был быть дирижабль? Уп-рав-ля-емым! И не по радио, это было бы
слишком дорого и банально. Ультразвук! Убил, убил он дирижабль... Да что там
дирижабль! Если бы я начал перечислять все его жертвы, мы просидели бы здесь
неделю. Да, сэр, неделю!
В нем был спрятан какой-то часовой механизм. Время от времени
срабатывала пружина, и он приходил в движение. Вот И сейчас он вылетел из
кресла и заметался по комнате. Казалось, что он не столько отталкивается от
пола ногами, сколько ввинчивается в воздух пропеллерами рук.
- Благодарю вас, мистер Салливэн. Но не могли бы вы все-таки ответить
мне на мой вопрос: как вы считаете, мог бы Гереро убить человека?
- Человека?
- Да, человека.
Рыжий погрузился в глубокое раздумье. Он взъерошил свои рыжие волосы,
посмотрел на меня и сказал:
- Наверное, мог бы. Впрочем, все, наверное, могли бы. Ведь для убийства
важен не убийца. Жертва важна. Когда попадается подходящая жертва, мало кто
удержится от соблазна...
- Замечательная мысль, - сказал я, пожал игрушечнику руку и вышел из
"Игрушек Гереро".
Нужно было вернуться к себе в контору, посмотреть, не удалось ли
блондинке схватить в конце концов флакон с маслом для загара, послушать
шуршание Гизелы за стеной - вообще окунуться в привычный мир привычных
вещей. И подумать, что делать дальше. И стоит ли вообще делать что-нибудь
еще. Я буксовал на одном месте. Чем больше усилий, тем глубже я погружался в
болото.
Как я и предполагал, с блондинкой ничего не случилось, с Гизелой тоже,
если не считать того, что она совершенно одичала от безделья. Одичала до
такой степени, что даже обрадовалась, когда я попросил ее разыскать мне
адрес и телефон Одри Ламонт. Через каких-нибудь полчаса передо мной лежал
адрес и телефон.
Я позвонил. Ответил мне немолодой мужской голос.
- Будьте любезны мисс Ламонт. - Я подумал почему-то, что голос сейчас
сообщит мне, что она уже не мисс и не Ламонт.
- К сожалению, ее сейчас нет дома. Что ей передать? Я ее отец.
- Очень приятно, мистер Ламонт. Меня зовут Язон Рондол. Я адвокат
некоего Ланса Гереро, имя которого вы, возможно, слышали.
- Да, мистер Рондол, я слышал это имя. - Мне показалось, что Ламонт
вкладывает в эти слова какой-то свой смысл.
- Мистер Ламонт, я понимаю, что моя просьба может показаться вам
несколько странной, но мне хотелось бы побеседовать с вашей дочерью о
мистере Гереро. Если она, разумеется, сможет.....
- Что значит "сможет"? - Мне показалось, что в голосе Ламонта появилась
подозрительность. - Почему бы ей не смочь? Да и я с удовольствием постарался
бы помочь вам, хотя, конечно... Бедный Гереро... Кто бы мог подумать, что он
так кончит... - Ламонт глубоко вздохнул.
- Когда бы вы могли уделить мне полчасика?
- Да когда вам угодно. Хоть сейчас. У вас есть мой адрес?
- Да. Санрайз-бульвар, четырнадцать, квартира семь.
- Совершенно верно. Приезжайте. Дочь должна быть дома с минуты на
минуту.
Глава 7
Санрайз-бульвар в отличие от Индепенденс-стрит - респектабельная улица.
Респектабельная хотя бы уже потому, что нельзя не уважать тех, у кого есть
деньги для оплаты безобразно дорогих квартир, какие характерны для этого
района. Зато в холле дома номер четырнадцать, как в гостинице, сидел за
маленькой конторкой портье, молодой человек с цирковыми плечами. Он
вопросительно посмотрел на меня.
- Моя фамилия Рондол, - сказал я, чувствуя себя бедным просителем,
пришедшим умолять об авансе на изобретение вечного двигателя. - Меня ждет
мистер Ламонт.
- Пожалуйста, - кивнул портье, - четвертый этаж.
Лифт вздохнул и быстро вознес меня на четвертый этаж. Не успел я выйти
из кабины, как дверь справа от меня приоткрылась и навстречу мне шагнул
седенький невысокий человечек. Белый, пушистый венчик волос и розовое
личико. Бело-розовый старичок.
- Прошу вас, мистер Рондол, прошу. - Он протянул мне маленькую руку,
приветливо улыбнулся и провел в квартиру.
- Налево, мистер Рондол, побеседуем у меня в кабинете.
Кабинет, казалось, состоял почти целиком ил кожи. Кожаные кресла,
кожаный диван, длинные ряды корешков кожаных переплетов.
- Садитесь, мистер Рондол, - Ламонт порхал вокруг меня, как бабочка.
Казалось, мое посещение доставило ему несказанное удовольствие, - Чувствуйте
себя как дома. Сигарету, сигару?
- Благодарю вас, вы очень любезны, мистер Ламонт, и мне, право же,
неловко беспокоить вас, но профессиональный долг... Позвольте мне прямо
приступить к делу. Как я понял, вы знаете о суде над Лансом Гереро. Хотя он
и был признан виновным, и приговорен к смертной казни или полной переделке,
но до последней минуты он продолжал уверять меня, что невиновен. До
окончания срока апелляции я продолжаю оставаться его адвокатом. - Я взглянул
на, мистера Ламонта. Он внимательно слушал меня, слегка кивая головой,
словно одобряя все, что я говорю. - Меня интересует один вопрос, мистер
Ламонт, - который я должен уяснить для себя. Я хочу знать, мог ли Ланс
Гереро совершить убийство. Я понимаю, вам это может показаться странным, но
я должен ответить себе на этот вопрос.
- А разве на суде не было установлено, что он убил эту девушку... как
имя этой несчастной?
- Джин Уишняк.
- Да, да, Джин Уишняк.
- Было. Еще как было! Для обвинителя это было даже не дело, а
прекрасная мечта. От свидетельских показаний до отпечатков пальцев, от
орудия преступления до полного отсутствия алиби у подсудимого. Если бы я
составлял сценарий убийства, в котором убийца обязательно должен был быть
найден и осужден, лучшего я бы не написал.
Мой собеседник вежливо улыбнулся и закивал головой, как игрушечный
фарфоровый Будда.
- И тем не менее, - продолжал я, - мой клиент все время, до последней
минуты, уверял меня, что не совершал убийства.
- Но вы же сами сказали: отпечатки, свидетели...
- Совершенно верно, мистер Ламонт. Но именно из-за тяжести улик, из-за
их безусловности отказ моего подзащитного признаться заставляет меня
сохранить пусть ничтожное, но сомнение...
- Но это же мистика, дорогой мистер Рондол, - беспомощно развел своими
маленькими ручками Ламонт, - я всю жизнь занимался наукой, я вышколил свой
мозг, я научил его признавать только факты, а факты в деле бедного Гереро,
увы, неоспоримы. Так я, во всяком случае, понял и из газет, и из ваших слов.
- Это все так, не скрою. Да и смешно было бы спорить с данными
дактилоскопии и анализом фонограмм...
- Фонограмм? - удивленно спросил Ламонт.
- У Джин Уишняк нашли пленку с записью ее голоса и голоса Гереро.
Эксперт, выступавший на суде, представил сравнительные фонограммы голоса
Гереро на этой пленке и его же голоса, записанного во время следствия.
- Интересно, кто же был экспертом? Вы не помните?
- Крошечный человечек с оттопыренными ушами, похожий на мышку.
Ламонт рассмеялся.
- А, это профессор Вудбери. Бедный Джордан, если бы он знал, с кем его
сравнивают...
- Прошу прощения, - смутился я. - Я не знал, что он ваш знакомый.
- О, я, поверите ли, знаю его, чтоб не соврать, лет сорок. Я ведь тоже
физик и тоже профессор с вашего разрешения.
- Простите, профессор, за мышку...
- Да господь с вами, мышка - это очень точное сравнение. А оттопыренные
уши - это просто великолепно. У вас очень острый глаз.
- Профессор, вы хорошо знали Гереро?
- Гм... Как вам сказать? Я много раз видел его, разговаривал с ним, мне
рассказывала о нем дочка. Но все это однобокое знакомство. У него был роман
с Одри... Может быть, слово "роман" несколько старомодно и романтично, -
профессор извиняющимся жестом развел руками - но в мое время говорили
"роман". Позвольте мне сразу сказать вам дорогой мистер Рондол, что роман
этот принес нам, моей дочери и мне, много горя. Чтобы не ставить вас в
неловкое положение. я сразу скажу вам, что Одри даже пыталась покончить с
собой. - Ламонт на мгновение замолк. Плечи его беспомощно опустились, но он
продолжал: - - Теперь все это позади, и я могу говорить об этом спокойно...
Я не виню Гереро ни в чем. Пока он любил ее - любил. Потом бросил. Скорее
виноват я. Наверное, именно я воспитал ее такой ранимой, такой
беззащитной... Я старый, романтичный дурак... К сожалению, есть вещи,
которые начинаешь понимать слишком поздно... Что же касается вашего вопроса,
я, пожалуй, не смогу ответить на него однозначно. Понимаете, в нем есть
безжалостность, да, конечно, есть... - Ламонт говорил медленно, как бы
отвечая сам себе. - Иначе, наверное, он бы и не смог быть бизнесменом. И,
говорят, неплохим. С другой стороны, он мог быть и нежным, и внимательным, и
обаятельным. Для него главное - подчинить себе окружающих. Он боец. Это его
инстинкт. И чтобы утвердить свое главенство, он будет и жестоким, и грубым,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг