- На помощь! - крикнул Берман. Его голос показался ему тихим и жалким.
Второй, повыше, схватил его за шиворот и резко толкнул вперед, в темный
проем открытой двери. Он упал, но успел выставить вперед руки, которые
самортизировали удар. Он услышал, как кто-то из двоих тихо выругался и
пробормотал:
- Где у него тут выключатель?
Он долго не мог найти выключатель, потом щелкнул зажигал кой и зажег
свет.
- Фрэнки, давай его сюда, в комнату.
Они усадили его на стул, и черноволосый сказал:
- Мистер Берман, у нас есть всего четверть часа. - Он посмотрел на
часы. - Даже меньше. Тринадцать минут. Через тринадцать минут Каллахэна
должны сменить. Скажите мне новый шифр на камере Рондола, и я тут же от вас
позвоню ему в тюрьму. Вы меня понимаете? Вы представляете, что мы с вами
сделаем, если вы будете упрямиться?
Рондол прав, подумал Берман. Они охотятся за ним. Даже в тюрьме.
Каллахэн. Поэтому у него дрожали руки. И поэтому исчез Шилдс.
- Фрэнки, - сказал черноволосый, - принеси из ванной полотенце. Все,
что найдешь. Вы знаете, зачем мне полотенце, мистер Берман? Нет? Сейчас вы
увидите.
Они затолкали ему кляп в рот и завязали полотенцем. Потом привязали его
к стулу.
- Понимаете, вам может быть очень больно, а когда человеку очень
больно, он обычно кричит. Даже если он такой воспитанный человек, как вы.
Кричит и мешает соседям. Если вы захотите сообщить нам шифр, вы кивнете
головой, возьмете вот эту ручку и напишете номер на листке бумаги. Чтобы не
возиться с вашим кляпом. Ну так как?
Какие обстоятельные люди, подумал Берман. Ему было так страшно, что
страх уже не помещался в нем. Он выплеснулся из него, и он видел комнату и
людей сквозь какой-то полупрозрачный фильтр.
Он знал, что выдаст им шифр. Он не переносил боли. Даже чужой. В кино
он закрывал глаза, когда на экране текла кровь. Чужан ненастоящая красная
краска. И все равно он не мог заставить себя смотреть. Наверное, он и в
тюрьму пошел работать главным образом потому, что люди здесь не страдали.
Физически не страдали. Кончался процесс, и на время апелляции они засыпали в
своих прозрачных холодных саркофагах. А потом, не просыпаясь, тихо умирали
или становились измененными. Без боли, без крови, без страданий. Тихий,
спокойный мир. Четкий, понятный мир. Мир порядка и тишины.
Черноволосый раскурил сигару, и, когда ее толстый конец стал ярко
тлеть, он осторожно прижал его ко лбу Бермана. Боль была острой и
пронзительной, и сквозь нее он почувствовал запах горящего мяса. Своего.
Он дернулся назад, но затылок его уперся в острый металлический
предмет.
- Не вздумай стрелять, Фрэнки. Мертвый он нам не нужен. Ах, мистер
Берман, какой же вы глупый человек...
[Image011]
Айвэн Берман твердо знал, что сейчас кивнет головой и возьмет ручку.
Одно движение - и исчезнет этот кошмар, эта боль, которую он не в силах
терпеть. Он сделает это движение, и они убьют Рондола. Охота кончается.
Снова черноволосый затягивается сигарой. Кончик тлеет, как алый уголек.
Нельзя, больше нельзя терпеть. Не надо смотреть. Надо закрыть глаза. Сейчас
он, наверное, уже несет руку с сигарой к нему. На этот раз он не выдержит.
Взрыв. Взрыв боли. Она царапает, сверлит и грызет его. Черноволосый
крутит прижатую к коже сигару. Легкое потрескивание. Не может быть, чтобы он
чувствовал запах горелого мяса. Не может быть ничего, кроме боли. В мире
ничего нет, кроме боли. Мир велик, но боль еще больше. Непонятно, как она
умещается в нем. Но мозг работает. Он все понимает. Он больше не может
терпеть. Он напрягает все силы, но он привязан к стулу мастерски. Сейчас он
кивнет, ему освободят руку, и он напишет шифр. И они убьют Язона. И
прекратится боль. И не будет запаха горелого мяса. Боже, как люди ничего не
понимают. Какое это счастье, когда нет боли! Все, все отдать, чтобы исчезла
эта проклятая, рвущая его боль. Сейчас, наверное, она прекратится. Ведь
прошло уже много времени. Не меньше получаса. Каллахэн давно ушел. Зачем же
они мучают его. Пусть убьют, но не мучают.
- Вы еще ничего не надумали, мистер Берман? - спросил черноволосый и
посмотрел на часы. - Еще десять минут...
Берман застонал. Он хотел застонать, но не мог. Он стонал мысленно.
Всего три минуты прошло. Боже правый, зачем он растягивает пытки, ведь все
равно он не выдержит. Прости, Язон. Прости. Слабый он человек. Всю жизнь был
слабым. Как называла его Мери? Размазня. Размазня.
- Ну, долго еще мы будем играть в кошки-мышки? - спросил
черноволосый. - Осталось девять минут.
- Дай-ка я ему тресну разочек...
- Обожди, Фрэнки. От твоей лапы он потеряет сознание. У тебя есть
что-нибудь острое?
- Что именно?
- Ну, что-нибудь для ногтей.
- Может быть, перочинный нож? Тут есть маленькое лезвие.
Боже, боже, боже, боже, повторял Берман, я не хочу, чтобы они втыкали
мне лезвие ножа под ногти. Дай мне силы кивнуть и написать им этот проклятый
шифр. Боже, почему у меня нет сил кивнуть им? Это же так легко - кивнуть.
Сколько раз я кивал головой за жизнь. Сто тысяч раз. Миллион раз. Боже, дай
мне сил кивнуть и написать им шестизначное число. Девятьсот восемьдесят
четыре сто пятнадцать.
Он почувствовал, как они схватили его левую руку. Нет, никогда он не
переживет этого. Он попытался кивнуть, но не мог. Паралич, вот в чем дело -
паралич. Он не может кивнуть головой. Да развяжите же, я вам все скажу. Он
попытался выдернуть левую руку, но не мог.
- Фрэнки, держи его крепче, видишь, как он дергается, гнида.
Нет, нет, нет. Такой боли быть не может. Он кричал, но крик не выходил
из него. Крик бился в нем, смешиваясь с чудовищной болью. Он пытался упасть
на бок, вырвать руку, но они словно зажали его в тиски. И вдруг в кипящем
хаосе боли и скопанного крика в нем родилось еще одно чувство. Ненависть.
Она росла быстро, как облако после взрыва, заполняла его целиком. И странное
дело, чем больше становилось это облако, тем тверже он знал, что не мог
кивнуть не из-за паралича. Он не хотел кивнуть. Не кивнет он им. Он не
хотел, чтобы они убили Язона. Он снова дернулся, пытаясь разорвать путы,
вырваться из тисков. Удар. Что-то обрушилось на его лицо. Он начал
проваливаться куда-то во мрак. Мрак был мягок и приветлив, потому что он
уводил от боли.
- Я же тебе говорил, Фрэнки, - раздраженно сказал черноволосый, - чтобы
ты не вздумал треснуть эту сволочь. Жди, пока он теперь очухается. - Он
посмотрел па часы. - Да и ждать-то уж некогда. Две минуты осталось.
- Может быть, он все-таки придет в себя, мистер Фалькони?
Раздался пронзительный звонок. Кто-то звонил в квартиру.
Они замерли. Еще один звонок. И еще один. Сквозь дверь донесся голос:
- Мистер Берман, вы же забыли оставить мне ключи... Если вы в ванной, я
приду через пять минут.
- Надо уходить. - Фрэнки вытащил пистолет.
- Не нужно.
- Почему?
- Ну, пуля, и все такое. Стукни ему лучше рукояткой как следует, если
эта вошь еще жива.
Фрэнк взял пистолет за дуло и изо всех сил ударил рукояткой Бермана по
голове.
- Пошли...
- Кто бы мог подумать... - пробормотал Фалькони, глядя на Бермана.
- Что "подумать"?
- Да вот такой слабак на вид и не сказал...
- Ну, это бывает, - усмехнулся Фрэнк. - Иной на вид герой, а сунешь ему
пистолет в морду, он и раскалывается. А другой, вроде этого, - он кивнул на
Бермана, - того и гляди рассыпется, а вон, поди... Тут не угадаешь...
- Пошли, пошли... Разговорился.
***
Чак позвонил и стал ждать. Нажал на кнопку звонка еще раз. Может быть,
звонок не работает? Нет, слышно, как он дребезжит в квартире. Может быть, он
ушел? Да нет, он бы спустился в гараж за машиной. Да и свет в квартире
горит. На лестничной клетке было темно, и видна была светлая желтая полоска
над дверью. Странно. Он же видел своими глазами, как они все трое - мистер
Берман и двое джентльменов, которые спрашивали его, - шли к лифту.
А может быть, ему стало плохо? Чак относился к Айвэну Берману со
снисхождением пятнадцатилетнего человека, умеющего отрегулировать тормоза у
машины, к пятидесятилетнему, не умеющему этого делать. Но старик он был в
глазах Чака неплохой, потому что платил ему по два НД за мойку машины. И
спрашивал у него каждый раз, как идут дела.
Чак представил себе, как он лежит сейчас на полу, держась за сердце, а
он стоит у двери и раздумывает, что делать. Он спустился в гараж и позвонил
в полицию.
Полицейские приехали через четверть часа.
- А ты не выдумываешь? - спросил один из них.
- Ну вот еще, - обиделся Чак, - что я, ребенок?
- Ну ладно, но смотри, если ты нас надул. Давай зови управляющего,
привратника, кто у вас тут есть.
Чак помчался за мистером Снайдемом. Тот сначала не хотел его и слушать,
но, когда Чак сказал "полиция", мистер Снайдем пожал плечами, надел пиджак и
поплелся за ним.
- У вас есть ключи? - спросил один из полицейских.
- Да, - кивнул управляющий. - Вот они.
Они открыли дверь и прошли в комнату.
- Вот тебе и сердечный удар. Удар по голове, - сказал один из
полицейских.
Мистер Берман сидел на стуле, уронив голову, по лицу от виска вниз
прошли две тоненькие дорожки. Почти черные. Но там, где дорожки касались
полотенца, пятна были красные.
Полицейский приложил ухо к груди, послушал.
- Как будто жив еще, но не очень. - Он повернулся к товарищу: - Вызывай
"скорую помощь", а я пока развяжу его.
***
- Добрый день, миссис Каллахэн, - сказал Фалькони, - ваш супруг уже
вернулся?
- Нет еще, но я думаю, он будет с минуты на минуту. Заходите,
заходите...
- С вашего разрешения мы подождем его. Это мой коллега Фрэнк Макферсон.
Фрэнк, это миссис Каллахэн.
- Очень приятно.
- Садитесь, муж сейчас будет.
- Вы не будете возражать, если я закурю? А то, знаете, некоторые
женщины...
- Курите, пожалуйста, о чем вы говорите.
- А где ваш симпатичный сынишка?
- Пошел погулять с собакой. Мы, конечно, обожаем пса, но, боже мой,
сколько хлопот, вы даже себе не представляете. У вас есть собака, мистер?..
- О, простите, я думал, ваш супруг назвал мою фамилию. Фалькони. Джек
Фалькони. А вот кто-то идет из ваших.
Миссис Каллахэн пошла к двери. Уже когда она поцеловала мужа, она
заметила, что лицо его странно напряжено.
- А у нас гости. Твой друг мистер Фалькони с приятелем. Что с тобой? -
Она понизила голос. - Ты недоволен?
Каллахэн ничего не ответил, и они вошли в комнату.
- Привет, - улыбнулся Фалькони. - Миссис Каллахэн, вы не будете
возражать, если мы с вашим супругом на секундочку уединимся?
Он мягко потянут Каллахэна за рукав, как ребенка, и тот покорно пошел
за ним.
- Где деньги? - спросил Фалькони, как только закрыл за собой дверь.
- Деньги? - тупо переспросил Каллахэн.
- Да, деньги. Десять тысяч, которые я оставил вчера.
- А... Я их... Я сделаю, я все сделаю, что вы скажете... Я же не
виноват, что эта сволочь изменила шифр.
- Вы виноваты, Каллахэн, - холодно сказал Фалькони. - Вы гнусная,
трясущаяся баба. Не мудрено, что Берман почуял неладное. Даже ребенок сделал
бы то же самое, поглядев на вас.
- Я...
- Давайте деньги.
Фалькони достал пистолет и выразительно показал его Каллахэну. Тот
приподнял матрац и вытащил из-под него обе пачки. Бумажные ленточки на них
были целы. Фалькони засунул их себе в карманы. Каллахэн не сводил с денег
глаз и не сразу заметил, что Фалькони поднял пистолет. Он не успел
испугаться, потому что хлопнул негромкий, смягченный глушителем выстрел, и
он упал на кровать.
- Что случилось? - послышался крик миссис Каллахэн.
Она распахнула дверь и увидела лежащего мужа. Она метнулась к Фалькони,
но он выстрелил почти в упор. Он глубоко вздохнул и вышел в гостиную.
- Пошли? - спросил Фрэнк.
- Нет, надо подождать мальчишку. Он же меня видел вчера...
ЧАСТЬ IV
СУД
Глава 1
Вторые сутки я ломаю себе голову. Что же все-таки произошло? Ничто так
не способствует развитию наблюдательности и способности к логическим
умонастроениям, как одиночная камера.
Я сижу в своей маленькой, уютной одиночной камере в Первой городской
тюрьме и думаю. И ничего не могу понять. Я не могу понять, например, почему
вчера кто-то подошел к двери камеры, покрутил диск замка и ушел. Никто не
вошел, меня никто не звал, не приглашал на очередной допрос. Это странность
номер один. Диск замка служит для его открытия. Не развлекается же дежурный
тем, что ходит и крутит диски. Раз диск крутили, значит, дверь должны были
открыть. И не открыли. Почему?
Вчера же, но немного позже, я снова слышал характерный звук вращения
диска. Причем несколько раз подряд. Потом кто-то стучал в дверь. Я подскочил
к ней, толкнул - дверь была заперта. Это странность номер два. Совсем
большая странность. Стучать в дверь камеры, да не просто стучать, а колотить
в нее кулаками, колотить снаружи - согласитесь, это случается в хорошей
тюрьме не каждый день. Колотить в дверь изнутри - это нормально. Но
снаружи...
Но и это еще не все. Ни вчера, ни сегодня меня не вызывали к
следователю, хотя следствие явно не закончено. Меня не выводили на прогулку,
хотя до этого я маршировал по тюремному дворику ежедневно, хотел я этого или
нет. И наконец, последнее. Сегодня ко мне не пришел Айвэн. Если бы он просто
не зашел ко мне в какой-то день, я бы не придал этому значения. В конце
концов, у него в тюрьме могут найтись и другие заботы, кроме посещения
приятелей по рыбалке. Но когда он был у меня вчера, я вдруг почувствовал,
как мое сердце потянулось к нему. Никогда не думал, что нас связывает что-то
большее, чем наше озеро. Да и он, если не ошибаюсь, принял мои невзгоды
очень близко к сердцу. Добрый старый Айвэн...
Так что же все-таки произошло? Я строил самые невероятные
предположения, но тут же отбрасывал их. Они не выдерживали ни малейшей
критики.
Звякнул сигнал раздатчика. Где-то заработал мотор, зашелестела лента
транспортера, и из окошка на меня посмотрел обед. Тридцать секунд - вполне
достаточный срок, чтобы вынуть из ниши раздатчика три тарелки. Но я, должно
быть, так задумался, что успел взять только одну тарелку с супом. Остальные
поехали дальше. Бог с ними. Не так уж много калорий мне здесь нужно. К тому
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг