финансировать работы по созданию тел для исков, еще до того, как у меня
появился шанс на бессмертие, я всегда испытывал глубочайшее презрение к
нашему обществу, да и ко всему роду человеческому. Мы - явная ошибка
матери-природы. Вы никогда не думали, почему одни мы несчастны, нелепы и так
выпадаем из великой гармонии природы? Только потому, что мы - ошибка. Мы
странные гермафродиты, несущие в себе и животное, чисто природное начало, и
дух. Все религии пытались добиться гармонии, подчиняя животное начало духу.
Наука ничего не дала человечеству. Ведь, в сущности, можно быть суетным,
раздвоенным и несчастным в сырой пещере перед костром или в машинном зале
термоядерного реактора.
Бесчисленное количество сильных умов на протяжении бесчисленных
поколений понимали странный тупик, в который нас загнала слепая природа.
Поэтому рецептам не было конца, от молитв до научных теорий. И все тщетно.
Наша двойственность неистребима. Мы неисправимы. Мы унаследовали от своих
животных предков инстинкты, которые ум не только не в состоянии обуздать, но
и постоянно разжигает, разъяривает. Лев, насыщаясь, на какое-то время
становится кротким. Он сыт. Мы никогда не бываем сыты. Мы всю жизнь мечемся
в бесконечной погоне за властью, богатством, наслаждениями. Можете мне
верить. Я долгие годы был одним из самых богатых людей не только в Шервуде,
но и во всем мире. Деньги, а стало быть и влияние, стекались ко мне со всех
сторон, от деревообрабатывающих комплексов в бассейне Амазонки до Шервудских
банков. И все мне было мало. Пока вдруг я не прозрел.
Не знаю, сон ли это был или видение, но откуда-то сверху я вдруг
явственно увидел гигантский человеческий муравейник, миллиарды суетливых
тварей, эгоистически мечущихся по своим маленьким делам. Муравьев было
великое множество, и ни один из них не сидел спокойно. Они покрывали всю
землю, они подминали друг друга, бежали по телам поверженных, куда-то
карабкались, падали вниз целыми гроздьями, снова мчались. Я слышал шорох,
похожий на шум прибоя, и хруст их челюстей. И понял, что он обречен, этот
муравейник. Муравья переделать просто-напросто нельзя. Особенно муравья,
наделенного каким-то нелепым, ядовитым интеллектом.
И еще я увидел, как очищается земля от этих гнусных маленьких тварей и
как вместо них приходит другая раса: существа мудрые, бессмертные, живущие в
гармонии с миром. И понял. Их нельзя воспитать. Их надо сделать. Это иски.
- Но... Что же делать с людьми, с миллиардами муравьев, как вы
выражаетесь?
Калеб Людвиг остановился. Глаза его сияли, голос звучал торжественно.
- Это хороший вопрос, дорогой Карсон. И я не раз задавал его себе. И
понял: их нужно просто-напросто уничтожить.
- Уничтожить? - не сдержался я.
- Внимание, друг мой, мы вступаем на минное поле. Минное поле вбитых в
вас старых догм, духовной ограниченности и трусости. Идите за мной - и вы
благополучно минуете его. Сбейтесь с пути - и вы тут же подорветесь на
жалости, трусости, непривычности того, что я говорю вам.
Люди ведь все равно умирают. Нищие и миллиардеры. Бывает, президент
фирмы, который решает ввести режим экономии, распоряжается больше ни одного
нового сотрудника не принимать. Он никого не увольняет. Он просто ждет, пока
годы не начнут сокращать штаты.
К сожалению, с людьми это невозможно. Нет такого президента фирмы,
который прекратил бы воспроизведение себе подобных на Земле. Поэтому их
нужно уничтожить. Да, уничтожить!
Калеб Людвиг поднял руку жестом древнего пророка, голос его гремел.
Боже, пронеслось у меня в голове, он же безумен, абсолютно безумен!
Он медленно опустил руки, неожиданно усмехнулся и сказал:
- Я знаю, о чем вы думаете сейчас. Вы думаете, что я сумасшедший. Так?
- Я...
- Не юлите!
- Да.
- Я не в претензии на вас. И я бы думал так, потому что вы не дослушали
меня до конца. Что значит "уничтожить"? Как это сделать? Это же безумная
затея, порождение больного ума. Так? Нет, дорогой Карсон, вы слушаете сейчас
не безумца. Есть и другие люди, думающие так же, как я. В частности, кое-кто
в Разведывательном агентстве, в вооруженных силах. Их всего несколько
человек, и сейчас вы поймете почему, но их достаточно. В день Омега ядерные
ракеты генерала Каррингтона обрушатся на противников и союзников. Последует
ответ. Через несколько минут после нажатия кнопки всеобщий ядерный
Армагеддон станет неизбежным. Почти все человечество погибнет либо от
взрывов, либо от радиоактивных осадков. И вот тогда-то на обожженную пустую
землю выйдут иски. Их тела не подвластны радиации, а Ритрит, вдалеке от
городов и важных объектов, не пострадает.
Они не просто выйдут на прогулку по пустой земле. Они выйдут
колонистами, основателями новой расы бессмертных, расы людей искусственных,
и потому лишенных проклятой двойственности обычных двуногих. О, они уже не
будут муравьями! Они не будут метаться, гонимые инстинктами и суетностью
духа. Впервые на землю ступят истинные носители чистого разума, существа
кроткие и мудрые. Они станут достойны звания Человек. И пусть вас не смущает
трагический парадокс: чтобы стать человеком, нужно перестать быть им. Таков
наш план Омега, такова наша мечта. И нет силы на свете, которая могла бы
помешать нам. Все продумано, все пружины взведены. Еще несколько дней - и
зазвонит будильник, возвещающий конец эры безумия и начало эры великой
гармонии. - Последние слова Калеб Людвиг почти прошептал. Как слова любви.
На губах его появилась улыбка, улыбка мечтателя. И палача.
- Теперь вы понимаете, почему среди исков большинство ученых, почему мы
оборудовали лаборатории, почему еще в одном месте я построил подземный завод
по производству искусственных тел?
- Но этот... генерал... и сотрудники Агентства... они же понимают, что
погибнут... - пробормотал я.
- Понимают, - торжествующе подтвердил Калеб Людвиг. - И не боятся.
Потому что их копии давно уже живут в Ритрите. Знаете, например, как там
зовут ракетного генерала Каррингтона? Антуан Куни!
Боже мой! До чего же странно мы устроены. Чудовищный план безумного
миллиардера поразил меня меньше, чем последние его слова. Сладкоречивый
проповедник, ритритский златоуст - и генерал, который нажмет кнопку Судного
дня!
Голова моя шла кругом. Я несся на дьявольской карусели, и все сливалось
в мерцающий безумный круг.
Начни мне кто-нибудь излагать эти бредни год назад, я бы посмеялся над
безумцем. Но я был подготовлен всем, что случилось, от испуганных глаз
профессора Трампелла до своего искусственного тела. И как бы ни были
чудовищны речи Людвига, я верил им. Я знал, что это правда.
- Но... кнопка, - пробормотал я, цепляясь за вопрос, как за игрушечного
коня на карусели. - Разве может генерал...
- Я не ошибся в вас, - снисходительно улыбнулся Людвиг. - Хороший
вопрос. Ключ, активирующий ракеты, у генерала Каррингтона. Но повернуть его
можно будет только по приказу президента Шервуда. И этот приказ будет
получен в день Омега!
- Значит, президент...
- Его помощник. И его копия тоже уже в Ритрите. Все продумано, дорогой
Карсон, великий план накануне осуществления. Не великий, а величайший. Ибо
ничто в человеческой истории, даже приручение огня, даже изобретение колеса,
не идет ни в какое сравнение с тем, что мы собираемся сделать!
Людвиг вдруг остановился, нахмурился и посмотрел на меня с нежностью и
состраданием. И эти чувства, сиявшие в его глазах, были неожиданны, как
удар.
- Вам страшно? - тихонечко, словно боясь спугнуть что-то, спросил он. -
Это действительно страшно. Но сделайте усилие, заклинаю вас, выскочите хотя
бы на мгновение из своей шкуры, поднимитесь над обыденными представлениями
простых смертных... Мы принесем в мир стройный порядок, без которого он так
устал! Мы заселим его тихой и мудрой расой бессмертных исков...
- Но... кто-то же останется... в живых? - пробормотал я. Мне нужно было
что-то говорить; произносить какие-то слова, потому что обычные слова
представляли из себя последнюю дамбу на пути сверкающего и страшного вала
безумия.
- Конечно. Но часть из них вымрет в выжженном и опустошенном мире, а
часть придет к нам с мольбой сделать из них исков. Таких же неуязвимых
богоподобных исков, какими будем мы. Они придут, приползут, таща свои
обгоревшие и отравленные тела, станут перед нами на колени и протянут к нам
руки в мольбе, как богов будут просить они нас о новых телах и бессмертии. И
мы будем богами. Грозными и всемогущими, добрыми и сострадательными.
Не бойтесь, дорогой Карсон, не содрогайтесь. Может быть, сейчас мои
слова кажутся вам страшными, но пройдет какое-то время, и они начнут
погружаться в ваше сознание, и вы увидите их истинный смысл, их красоту и
величие. Вы нужны мне, поверьте, потому что у вас есть качества лидера, а в
день Омега нам нужны будут истинные лидеры, основатели новой расы,
провозвестники новой цивилизации. Поэтому я перед вами, поэтому вы один из
немногих, кто знает о Плане.
Прежде чем сказать мне, что вы решили, подумайте о своей Луизе. Вы не
обязаны расставаться с ней. Она может стать иском и будет вам верным
товарищем во веки веков.
- А почему вы обманули нас? Обманом заставили нас стать исками?
- Во-первых, у нас не было времени ждать. Тем более, что нам нужны были
не дряхлые, высушенные мозги, а интеллекты в расцвете творческих сил.
Ученые - потому что новому миру понадобятся знания. Иногда мне начинает
казаться, что зря мы сосредоточили свои поиски на ученых. Мы думали, что
ученый легче кого бы то ни было воспринимает новые идеи, какими бы странными
они ни казались на первый взгляд. Увы, многие из вас так же консервативны и
пугливы, как старые крестьянки.
Но теперь это уже не имеет значения. Уже поздно. Еще несколько дней - и
наш великий План осуществится. Не бойтесь, Карсон, не страшитесь. Мы зовем
вас в новый мир...
Людвиг безвольно опустился на стул и несколько минут сидел молча,
опустив голову. Он казался полностью опустошенным. Наконец он встал:
- К сожалению, я не могу дать вам больше двенадцати часов на
размышления. День Омега близится, и каждый час у нас на учете. Ровно через
двенадцать часов я приду к вам. Не пытайтесь бежать, это бессмысленно. За
дверью стражник. До свидания, Карсон. - Он повернулся и вышел из комнаты.
Мягко щелкнул ключ.
Как мне хотелось закрыть глаза и заснуть. Как в старой моей жизни. И
проснуться, зная, что то был кошмар. Неважно, что кошмар был так явственен,
все равно он был порождением спящего ума.
Когда я бросил курить, целый месяц мне каждую ночь снился один и тот же
сон: я беру сигарету, неторопливо раскатываю ее между пальцами, вижу, как
несколько крошек табака падает вниз, подношу сигарету к губам, щелкаю
зажигалкой и затягиваюсь. Едкий дым наполняет легкие, и меня пронзает острое
сожаление: что же ты наделал, идиот! Столько дней крепился, терпел - и вот
тебе, сорвался! И от огорчения я просыпался. И, не сразу веря себе,
соображал, что то был только сон, только ночные фантазии!
Но теперь я не мог заснуть. А проснувшись, все равно никуда не
спрятался бы от нежных, умоляющих, отчужденных и безумных глаз Калеба
Людвига. Человека, решившего уничтожить мир и уже подложившего под него
ядерную мину.
Рассказали они о плане Омега Тони Баушеру? Он, наверное, не колебался,
иначе они бы не убили его.
Неужели же была когда-то у меня иная жизнь? С тихой работой в
лаборатории, длинными симпозиумами, после которых хотелось отдыхать, со
свиданиями с Луизой... Тогда мне казалось, что я выдолбил себе тихую нишу.
Теперь эта тихая скромная ниша представлялась неслыханно прекрасной и до
слез трогательной в своем покое. Теперь меня вышвырнули к жерлу вулкана и
предупредили, что скоро он выплеснет на мир "всесжигающую" лаву.
Но может быть, в его. безумии есть своя логика? Может, действительно
можно сменить систему координат и в плане Омега появится некий смысл? Ведь
кое-что в речах Калеба Людвига было не таким уж безумным...
Тем более рядом со мной будет Луиза. Всегда. Разве не говорил я ей, и
говорил искренне, что она мой мир? Весь мой мир?
Ну хорошо, я откажусь. Через двенадцать часов я скажу: мистер Людвиг,
простите, ваши планы безумны, и я не намерен участвовать в них.
Наверное, он ничего не скажет. Может быть, он даже вздохнет печально и
кивнет электронным гробовщикам, что будут стоять рядом с ним. И из меня
вынут душу, сотрут мое "я" быстро и безжалостно. И меня не будет. Не будет
ничего. Абсолютно ничего.
И в последнее мгновение сквозь разрушаемое, стираемое сознание
промелькнет мысль, что ничего я своей смертью не добился: не помешал их
плану, ничего не сделал для Луизы, для сына. Они вспыхнут на кратчайшую долю
секунды в ядерном пламени, как мошки в пламени свечи, и исчезнут.
А если сказать "да"? Смогу ли я пережить то, что они сделают с миром? А
может быть, сумею?
Я не знал, что делать. Что думать. Что решать. Я метался по комнате. Но
не так, как Калеб Людвиг в экстазе пророка, а загнанным в угол смертником,
застывшим в тягостном ужасе. Двенадцать часов. Или уже меньше. Я вдруг
сообразил, что забыл часы у Софи Вольта. Софи Вольта - еще одна тень другого
мира. Еще одна мошка, которая вспыхнет крошечной искоркой во взрыве.
ГЛАВА 24
- Уходите! - пронзительно закричала Софи Вольта, когда Луиза вернулась
с покупками. - Убирайтесь! Немедленно! Его увели! - почему-то именно теперь
к ней пришел страх. А может, это был не страх, а месть. Месть за другую,
неведомую ей, но наверняка более интересную, чем у нее, жизнь. Месть была
торжествующей и яростной, и хозяйка квартиры с треском захлопнула дверь
перед Луизой.
Она спустилась по лестнице и пошла куда-то, не зная, куда идет, зачем,
оглушенная, уничтоженная. Ника не было, и жить было невозможно. Невозможно
было дышать, думать, надеяться. И даже сердце отказывалось биться, сжималось
в тоскливый болезненный комок.
Многие месяцы она жила странной, зыбкой жизнью. Ей иногда казалось, что
в мире не осталось больше ровных поверхностей. То она карабкалась вверх,
туда, где ее ждал Ник, пусть в страшном жарком Ритрите, пусть непривычно
молодой в новом своем теле, но ждал. То скатывалась вниз, обратно в Шервуд,
в бессмысленное до следующего карабкания вверх существование.
Теперь не оставалось ничего. Ей почему-то вспомнилась детская игрушка:
плоская коробочка со стеклянным верхом и шариками, которые нужно было
загонять в лунки. Шарики были непослушными, лунки мелкими, и малейший
неточный наклон коробочки уничтожал все достигнутое.
Теперь она была шариком. В огромной коробке, которую держали чьи-то
дьявольские руки. Но лунки не было. И ее несло, швыряло неведомо куда, и она
знала, что ей негде остановиться.
Теперь, когда Ник у них, они найдут и ее. Чтобы никто не знал о
Ритрите. Чтоб этот страшный островок в пустыне напоминал черную дыру в небе,
которую нельзя увидеть и о которой ничего нельзя узнать.
Они будут ждать Луизу в ее квартире, в квартире подруги, о
существовании которой они наверняка выпытали у Тони Баушера, они будут
караулить ее в доме родителей.
Ей вдруг пришла в голову безумная мысль отправиться в Ритрит и
броситься на колени перед Венделом Люшесом. Не может быть, чтобы он не понял
ее отчаяния, чтобы не почувствовал жалость к человеку, который задыхается от
нехватки кислорода.
С ней никто не будет даже разговаривать. Может быть, ее пожалеют. Но
одним способом - сразу убьют ее. Как Ника. Они наверняка убили или убьют
его.
Ей захотелось застонать, закрыть лицо руками и броситься на асфальт
тротуара. Пусть идут по ней, пусть топчут, лишь бы не было невыносимой боли
от мысли о Нике.
- Простите, мисс, - послышался чей-то голос, - вам плохо?
Огромным усилием воли она заставила себя подняться из своего колодца к
поверхности. Чистенький старичок участливо смотрел на нее.
- У вас такой вид... Может быть, я могу что-нибудь сделать для вас?
- Спасибо, - сказала она и покачала головой. Она заставила себя
прибавить шагу. Что мог сделать ей чистенький старичок, все чистенькие
старички мира, все люди? Чем могли помочь? Да не убивайтесь вы так, милочка,
вы еще молоды, у вас впереди целая жизнь. Не один, так другой. Кто знает,
может быть, еще лучший.
Непонятно было, как она еще шла, почему, каким чудом сокращались ее
мускулы, натягивались сухожилия, сгибались суставы. Непонятно, как
ухитрялась она втягивать в себя воздух, когда вся она была налита тяжким
ртутным отчаянием.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг