- Пожалуйста, мистер Карсон. Айлин, - он повернулся к мисс Ковальски, -
сделайте это, пожалуйста. Для меня. Если, конечно, - он улыбнулся жалко и
печально, - вы еще можете заставить себя что-то сделать для меня.
- Хорошо, профессор. Не беспокойтесь, - сказала мисс Ковальски и
направилась было к двери, но вдруг вернулась, нагнулась над креслом
Трампелла и поцеловала его в лоб. Непроницаемое и неподвижное ее лицо, лицо
идеального секретаря, вдруг жалобно сморщилось и она всхлипнула. Это было
так неожиданно, что я не мог поверить своим глазам. Я бы меньше удивился,
если бы всхлипнуло бронебойное орудие.
- Спасибо, Айлин, - прошептал профессор. - Поверьте, мне много легче.
Поезжайте, дорогая моя.
Мы молча спустились на роскошном лифте и через двадцать минут уже
подъезжали к больнице.
Я был уверен, что профессор никуда не звонил и никого не предупреждал.
Очевидно, Айлин Ковальски играла в его жизни еще большую роль, чем
предполагали больничные сплетницы. Он должен был понимать, что, если нас
кто-нибудь встретит в больнице, мисс Ковальски никогда больше не сможет
поцеловать его в лоб. Потому что у меня был пистолет.
- Ник, останься в машине, - вдруг сказала Луиза. - Я пойду с Айлин.
- Нет, пойду я.
- Ники, дай мне сумочку с пистолетом. Мне безопаснее. Мое лицо здесь
знакомо и ни у кого не вызовет подозрений.
Я согласился. Может быть, Луиза была и права. Они вышли. Я сидел и
думал о своем знакомом в Разведывательном агентстве. Когда-то Густав Ратмэн
был хорошим парнем. Но кто знает, как меняются хорошие парни за время, пока
дослуживаются до чина полковника. Во всяком случае, он выслушает меня. Надо
было надеяться, что выслушает. А если нет? Тогда все кончено. Это был
какой-то дьявольский заговор, и мне не за что было больше ухватиться. Они
отлично поработали. Фонд Людвига не суетился. Покойный истребитель лесов не
любил суеты. И они не считали деньги. Они могли покупать старых врачей и
новые тела для своих жертв, они могли не спеша заметать следы. На что я
надеялся, на что надеялся Тони Баушер? Два жалких Дон Кихота с медными
тазами на головах вместо шлемов. Дон Кихот хоть мог сражаться с ветряными
мельницами, а у меня был лишь жалкий старик с сизыми губами и щегольским
платком на морщинистой шее.
Сражение окончилось, не успев начаться. В глубине души я уже не
надеялся и на старого школьного товарища. Зачем я ему?
Пора бы Луизе уже появиться, подумал я. Из ворот вышел какой-то
человек, неторопливо сел в машину и уехал. И почти тотчас же появилась
Луиза. Она бежала. Я распахнул дверцу, и она плюхнулась на сиденье. Я
понимал, что нужно двигаться. Я ничего не спрашивал. И только когда мы
проехали несколько кварталов, она сказала:
- Айлин убили.
- Как это "убили"? - глупо спросил я.
- Мы вошли в ее кабинет, она открыла шкаф, но твоей истории болезни не
было. Айлин проверила несколько раз. И тут только обратила внимание, что в
замке кто-то ковырялся. Она стояла лицом к шкафу и рассматривала замок,
когда вдруг что-то чмокнуло или хлопнуло и она стала падать. Я бросилась к
ней, и в это время кто-то пробежал сзади. Я даже не успела оглянуться... О
господи, это так ужасно... - Луиза заплакала.
Мой ангел-хранитель не дремал. И тут только я вдруг понял, что, если бы
стрелявший видел лицо Луизы, она стала бы второй мишенью. Холодное
оцепенение сжало мои мозги. Я твердо знал, что не смогу прожить без Луизы и
дня. Особенно теперь. Я подъехал к тротуару и остановился. Я не мог ехать.
- Ты понимаешь, она была еще совсем теплая. У нее была теплая рука,
когда я схватила ее, - прошептала Луиза, - и она была уже мертвой. И глаза у
нее были открыты... Я... я никогда не видела мертвых... - Она всхлипнула
прерывисто, совсем по-детски.
Все время я мучил женщину, которую любил. Я делал все, чтобы стащить ее
с нормальной жизненной дороги и завести в мрачные топи. Она могла бы выйти
замуж за нормального человека, молодого, полного сил и оптимизма, народить
кучу детей. Вместо этого ее терзал своими сомнениями печальный иск. А теперь
еще вдобавок эта ходячая машина тащит ее за собой по стрельбищу, где на
линии огня - неплохие специалисты по стрельбе по живым мишеням. Давно, давно
нужно было быть мужчиной, решительным и жестким, и вывести Луизу на хоженую
дорожку, поцеловать в последний раз и расстаться навсегда.
Но все это теперь пустые слова. Было уже поздно, мы стали мишенями, и
стрелки поджидали нас за каждым углом.
[Image012]
Даже если я приползу на брюхе к мистеру Люшесу и скажу:
"Добрый мой ангел-хранитель, вот я вернулся к вам. Можете делать со
мной что угодно, можете разряжать меня, но только не стреляйте в Луизу
Феликс", он не обманет меня (он зря не обманывал), он пожмет плечами и
скажет: "К сожалению, мы не сможем выполнить вашу просьбу. Вы сами
понимаете, что элементарные меры безопасности требуют, чтобы вас мы
разрядили, а мисс Феликс убрали".
К машине подошел полицейский. Я даже не испытал укола страха. Когда за
тобой охотятся, место рядом с полицейским начинает казаться сейфом в банке.
- Здесь стоять нельзя, мисс, - лениво процедил он.
- Спасибо за предупреждение, - сказал я, совершенно забыв, что мой
мужской голос не очень вяжется с пышным париком и накрашенными губами.
Полицейский недоуменно посмотрел на меня, я улыбнулся, и мы отъехали от
тротуара.
ГЛАВА 14
Полковник Разведывательного агентства Густав Ратмэн увлекался в школе и
университете легкой атлетикой и неплохо бегал на длинные дистанции. Особенно
любил он пять тысяч метров. На этой дистанции нужно уметь распределять силы.
Нужно уметь терпеть. Нужно уметь держаться позади, слушать тяжкое дыхание
соперников, видеть взмокшие спины и в нужный момент вырваться вперед,
оставив всех позади.
И, даже перестав бегать, он сохранил психологию стайера. Главное -
уверенность, что ты сумеешь обойти конкурентов и первым коснешься заветной
ленточки. Финишей было много: продвижение по службе, женщины, интересные
командировки. Но и бегунов на карьерной дистанции было немало.
Такова была жизнь - один беспрерывный, нескончаемый бег. Пока
сохранялся оптимизм, пока тяжкое дыхание конкурентов слышалось чаще позади,
чем впереди, - все было нормально.
Но в последние годы Густав Ратмэн все чаще видел перед собой спины. И
как он ни старался обойти их, конкуренты не исчезали. Они словно издевались
над ним. Они маячили впереди, и как он ни выкладывался, расстояние между
ними и им не сокращалось. Сделать усилие, заклинал он себя, собрать силы на
финишный рывок. И по-прежнему видел ненавистные спины. И финишировали
конкуренты задолго до него. Это было совершенно непонятно, нарушало все
привычные представления о том, что должно происходить на дистанции.
Но в один прекрасный день, два года назад, когда сотрудники, жена и
двое дочерей поздравили его с пятидесятилетием, он вдруг все понял. Словно
протер глаза и увидел то, что упорно не хотел видеть. Он долго стоял в
ванной и с изумлением смотрел на немолодого человека с усталыми глазами и
глубокими залысинами. Под глазами пролегли тоненькие меридианы и параллели.
Пятьдесят лет. Полвека.
Строго говоря, дистанция была уже пройдена. Оптимизма для новых финишей
не осталось, хотя бы потому, что бегуны были молоды, много моложе его. И чем
яростнее он старался прибавить скорость, тем смешнее звучало его бессильное
пыхтение.
О, он не преувеличивал. Почти четверть века прослужил он в
Разведывательном агентстве, и мозг его был хорошо тренирован. Он умел
оценивать факты. В конечном счете, этим он и занимался двадцать пять лет -
оценкой фактов. Важно было лишь иметь факты.
А факты были в целом довольно грустные. Начальство относилось к нему с
добродушной симпатией, как к старой домашней собаке, но всерьез уже не
принимало, и шансы на продвижение практически равнялись нулю. Жена давно
превратилась в не слишком доброго соседа, а дочери месяцами не видели его и,
по-видимому, никакого желания видеть его не испытывали, хотя и та и другая
жили в радиусе трех миль от него.
С тех пор, с того внезапного печального озарения, Густав Ратмэн стал
заметно сдавать: залысины стали глубже, сетка морщинок под глазами
усложнилась, стала похожа на подробную географическую карту, а главное -
полностью исчез оптимизм. Впереди оставался один только финиш, который
пересекают все, беги не беги.
Он заметил, что стал сумрачнее, апатичнее, но ничего сделать с собой не
мог, да и не хотел. К чему? К чему пыхтеть, если дистанция почти пройдена...
Беги не беги - аплодисментов больше не будет. И разорванная ленточка будет
означать не очередную победу, а последнее поражение, потому что за ней будет
пустота, конец.
В это утро он собрался уже отправиться в Контору, как сотрудники часто
называли РА, когда вдруг зазвонил телефон. Густав снял трубку.
- Мистер Густав Ратмэн? - послышался мужской голос.
- Я вас слушаю, - сказал полковник и взглянул на часы. Нужно было уже
выходить, чтобы не опоздать.
- Ты помнишь школу и дурочку Милли с фиолетовыми глазами? - спросил
незнакомый голос.
Милли, первая любовь. Короткая, месяца два, но пылкая школьная любовь.
С замиранием сердца, с комком в горле, с миром, который то погружался во
тьму, то светлел в зависимости от взгляда огромных фиолетовых глаз. Боже,
какой он был глупый теленочек, трогательный теленок! И как бесконечно давно
это было... Но кто это?
- Да... - неопределенно протянул он.
- Тогда ты должен помнить Ника Карсона.
- Ник? Ну конечно же, как же! Ник Карсон! Это ты? - воскликнул
полковник с неподдельной радостью. Ник Карсон... Воспоминания другой жизни,
другого измерения. Но удивительно у него молодой голос. Ему ведь тоже должно
быть пятьдесят два.
- Это я.
- С какого ты света?
Карсон хихикнул:
- Это сложный вопрос.
- Все шутишь. Ты, помнится, по научной части пошел?
- Точно.
- Прости, Ник, я сейчас тороплюсь на работу, но я бы хотел увидеться с
тобой.
- Для этого я и позвонил, Густав. Я и сам не просто хочу, мне
необходимо встретиться с тобой. И как можно раньше.
- Может быть, ленч?
- Лучше после твоей работы. Ты можешь заехать ко мне. Поверь, это очень
важно, Густав.
В голосе старинного товарища звучала даже не просьба. Мольба.
- Я приеду, - сказал полковник.
- Спасибо, - облегченно вздохнул Карсон и продиктовал адрес. - Я буду
ждать. Поверь, это очень и очень важно.
Что он имел в виду? Влип, наверное, в какую-нибудь историю, думал
Густав Ратмэн, садясь в машину. Не понимают, что РА вовсе не полиция и
полицейскими делами не занимается. Гм, Милли, Милли, господи, неужели ему
когда-то было пятнадцать лет? Неужели людям вообще бывает пятнадцать лет?
Печальная нежность сжала его сердце. Милли... Если она жива, ей тоже должно
быть пятьдесят два. Милли - этот маленький озорной чертенок с огромными
фиолетовыми глазами - и пятьдесят два года! Невероятно. Просто не
укладывается в сознании.
В Конторе было полно работы. Бумажный поток подхватил его и нес почти
целый день, и лишь ближе к концу он вспомнил о предстоящем свидании. По
многолетней привычке он потянулся к информатору, подсоединенному к главному
компьютеру Агентства, и запросил сведения о Николасе Карсоне, 1944 года
рождения.
На дисплее тут же появился ответ: Николас Карсон, 1944 года рождения,
гражданин Шервуда, физик, умер 27 февраля 1996 года.
Почему-то полковник даже не очень удивился. Он повторил запрос, зная,
что информатор никогда не ошибается. Не ошибся он и на этот раз. Умер.
Действительно умер от рака. Смотри некрологи там-то и там-то.
Вот тебе и чертенок Милли с фиолетовыми глазами. И это отнимают у него.
Даже воспоминания детства. Странный звонок. И этот молодой голос. И
настойчивые просьбы встретиться.
Полковник уже несколько лет сидел, как он выражался, на бумагах, и
начал забывать, что такое оперативная работа. Очевидно, кто-то, кто хотел бы
встретиться с ним, либо знал Ника Карсона, либо что-то знал о нем. Наживка
вполне могла бы сработать, не проверь он сведения о школьном товарище. Но, с
другой стороны, не может же та сторона быть настолько наивна, чтобы
исключить проверку по главному компьютеру. Это же элементарная процедура. И
потом, вполне могло случиться, что он знал о смерти Карсона. Он мог
наткнуться случайно на некролог, ему мог сказать кто-то из знакомых. Нет,
что-то сомнительно, чтобы это была приманка. Не похоже, чтобы извечный их
противник действовал такими нелепыми методами. И все же, и все же... По
правилам, отправляясь на такое свидание, он должен был получить разрешение
своего начальника, и место встречи должно было находиться под наблюдением.
Полковник представил, как он войдет сейчас в кабинет генерала Иджера и
скажет: "Меня очень просил встретиться с ним мой школьный товарищ. Но он
умер еще в феврале". Генерал поправит очки - он всегда поправлял очки,
прежде чем сказать что-нибудь, - и улыбнется рассеянно и снисходительно, как
улыбаются старой собаке: "Так он что, звонил с того света?".
Не хотелось ему идти к генералу Иджеру, положительно не хотелось. Но
если все-таки там его поджидает представитель той стороны? Непохоже,
непохоже... Нет, совершенно непохоже. Противник вполне мог бы придумать
что-нибудь более интересное, что не проверялось так легко одним нажатием на
клавиши информатора.
И вдруг полковник решил: пойду. Сам. И от легкомысленного риска
почувствовал себя сразу моложе. Может быть, он готов был подсознательно на
любой риск, лишь бы вынырнуть на мгновение из скучного бумажного моря, в
котором он тонул уже столько лет.
К тому же он не знал ни одного сотрудника Агентства со стажем, кто не
привык бы полагаться на интуицию. Без нее в Агентстве просто нечего было
делать. А интуиция старого волка подсказывала ему, что на этот раз бояться
ловушки нечего.
Он еле дождался конца рабочего дня и поехал на Стюарт-стрит, по адресу,
который дал ему покойный Ник Карсон.
Улочка была тихая, и полковник легко нашел место для стоянки всего за
два дома от того, который ему был нужен.
Он не спеша прошел мимо, привычно глядя в боковые зеркала и задние
стекла стоявших машин, не следят ли за ним. Вернулся. Но ничего и никого
подозрительного он не заметил.
Он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и вошел в подъезд. Стены
вестибюля были выкрашены в коричневый цвет, лампочка под потолком покрылась
многовековым слоем пыли и почти не давала света. Было темно, лестница
пронзительно пахла кошками.
Его вдруг охватило острое ощущение нереальности происходящего. Что он
делает здесь, немолодой, усталый человек с глубокими залысинами? Куда
подымается по этой вонючей лестнице? К какому призраку он идет на свидание?
Он ли вообще это? Неужели Густав Ратмэн?
Он, он, усмехнулся Густав Ратмэн. Он идет на свидание с выходцем с того
света и - что самое удивительное! - получает от этого явное удовольствие.
Он медленно поднялся на третий этаж и позвонил. Он стал сбоку, чтобы
тот, кто откроет, не сразу увидел его. Дверь открыла молодая высокая
женщина.
- Добрый вечер, - сказал полковник.
- Вы мистер Ратмэн?
- Да.
- Проходите, пожалуйста, Ник ждет вас.
Он уже не боялся. Интуиция подсказывала ему, что бояться западни не
следует. И еще она подсказывала, что сейчас он услышит что-то интересное, и
он почувствовал почти забытое охотничье возбуждение агента, вышедшего на
свежий след.
Навстречу ему встал стройный молодой человек лет тридцати или того
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг