избранных, в то время как миллионы не менее достойных людей должны были
навсегда уйти из жизни? Я не знаю ответа. Я знаю лишь, что, следуя заветам
древней религии, фонд старается сохранить максимум анонимности в своей
филантропической деятельности. Наверное, это мудро. Но тем не менее образ
основателя фонда мистера Калеба Людвига не покидает меня. Я думаю, он был
необыкновенным человеком. И не только потому, что мы живем лишь благодаря
его деньгам, его воле, его устремленности в будущее. Он был необыкновенным
человеком главным образом потому, что не умел ждать.
Когда он узнал о возможности трансляции и возможности создания на
основе новой технологии искусственных тел, он не захотел ждать решения тысяч
этических, юридических, религиозных и прочих вопросов. Он мог, умирая сам,
дать кому-то новую жизнь. И сделал это. Поэтому я благодарен ему. Поэтому я
часто думаю о Калебе Людвиге.
Я думаю, что он был не только выдающимся финансистом и
предпринимателем. Он был человеком огромной души и смелости. Он не захотел
сам воспользоваться благами трансляции, он не захотел упреков в эгоизме. Он
стремился к благотворительности бескорыстной и чистой и проявил при этом
подлинное величие духа. Вот почему я часто думаю о нем.
Мистер Куни наклонил голову и несколько секунд стоял молча, потом
медленно сошел с кафедры. По залу прошелестел легкий шепоток, и иски начали
вставать.
***
Вендел Люшес улыбнулся и сказал:
- Я зашел узнать, как вы себя чувствуете, профессор Карсон. Все хорошо?
- Спасибо, привыкаю понемножку.
- Вы уже были в лабораторном корпусе?
- Да, Тони Баушер хвастался своей лабораторией.
- Я хотел сообщить вам, что совет директоров фонда решил выделить вам
три четверти миллиона для оборудования маленькой лаборатории. Если, конечно,
вы захотите. Мы никого не заставляем работать.
- О, я чрезвычайно признателен.
- Сумма, конечно, не слишком велика, но это лишь на первоначальное
обзаведение. Потом можно будет постепенно докупать оборудование. Поэтому
составьте список и дайте его мне.
- Спасибо, мистер Люшес.
- Какие еще у вас вопросы?
- Здесь установлен телефон, но у меня впечатление, что он не подключен
к сети...
- Видите ли, профессор, это довольно деликатная штука...
- Люшес задумался на мгновение, потом, словно решившись, продолжал: - Я
вам уже говорил о чрезвычайно неопределенном статусе Ритрита - так мы
называем это место. У меня не поворачивается язык назвать наш лагерь
секретным. Само слово глубоко неприятно нам.
- Нам?
- Совету директоров фонда. Да наверняка и абсолютному большинству
исков. И вместе с тем нам все время приходится думать о том, чтобы не
привлекать к себе внимание. Поэтому минимальные меры по безопасности просто
необходимы. В частности, это касается связи с внешним миром. Мы можем
подключить ваш телефон. Но мы должны быть уверены в вас.
Я пожал плечами и неопределенно хмыкнул.
- ...Первый шок прошел, - продолжал Люшес и бросил на меня быстрый,
цепкий взгляд. - Я думаю, мы можем положиться на ваше благоразумие.
- Спасибо.
Удивительное дело, я чувствовал в себе некую гордость и даже
благодарность, как ученик, которого похвалил учитель. Чувство было смешное и
немножко постыдное, и я внутренне усмехнулся. Кажется, я становлюсь
последователем проповедника Куни, который так красноречиво разглагольствовал
о своей благодарности фонду вообще, и Калебу Людвигу в частности.
- Но в качестве меры предосторожности мы все-таки должны знать, с кем
вы хотите поговорить, о чем. Поэтому мы предупреждаем, что разговоры будут
прослушиваться. Это не очень приятно, нет слов, но вы должны понять...
- Я понимаю.
Люшес снова внимательно ощупал мое лицо, как бы взвешивая,
действительно ли я принимаю их порядок или в моих словах скрывался сарказм.
- Отлично, - вдруг улыбнулся он. - В таком случае сегодня же телефон
будет подключен, и вы сможете позвонить. - Улыбка его стала интимнее,
доверительнее, и он добавил: - Не буду удивлен, если первый ваш звонок будет
мисс Феликс.
Я вздрогнул. Откуда они знают про Луизу? Или их меры безопасности
включают и это? Но мне не хотелось вступать в перепалку с Венделом Люшесом.
В конце концов, если они спасают тебя от костлявой, приобретают тебе
чудо-тело, дают кучу денег для оборудования лаборатории, они вполне имеют
право хоть что-нибудь знать о тебе. Приди в банк даже за скромной ссудой -
тебе зададут тысячи вопросов да еще захотят иметь какое-то обеспечение своим
деньгам. На меня тратят миллионы, а я ощетиниваюсь от упоминания имени
Луизы. Глупо. Нельзя жить только рефлекторно. Тони сказал, что находил в
доме потайные микрофоны. Он был возмущен, и я, естественно, возмутился. А
почему, собственно? Мой дорогой благодетель прав. Наш Ритрит - такое
необычное предприятие, что определенные меры безопасности действительно
необходимы.
- Да, - сказал я, - я бы хотел позвонить своей приятельнице.
- Хорошо. Но еще одно маленькое предупреждение, профессор. Здесь в
Ритрите мы пользуемся нашими старыми именами. Вне его и при телефонных
разговорах это, увы, невозможно. Дело даже не столько в вашей приятельнице,
которая, насколько можно догадаться, знает, что с вами.
- А вас это не беспокоит? - пробормотал я.
- Нет. И наша уверенность построена не на каких-то расписках,
запугиваниях, клятвах и прочей чепухе. Мы просто пользуемся здравым смыслом.
Представим себе на минутку, что ваша приятельница не сможет удержаться и
захочет кому-то рассказать о вас. Как она это сделает? Знаете, а мой друг
умер, но на самом деле он воплотился в другом теле. Так? Вспомните, с каким
трудом вы сами привыкали к этой мысли. Но вернемся к телефонным разговорам.
Представьте, что кто-то, пусть даже случайно, подслушает их. Увы, это
бывает. "Карсон, Карсон, где я недавно слышал это имя? - думает этот
кто-то. - Ах да, я видел некролог. Какой-то физик Николас Карсон". А тут
мистер Николас Карсон преспокойно интересуется по телефону, что ела на
завтрак мисс Феликс. Вы должны простить меня за все эти бесконечные
предупреждения, но вы ученый. У вас научный склад ума. Вы должны уметь
смотреть в лицо фактам и интерпретировать их.
- Я понимаю, - кивнул я. Я поймал себя на том, что сочувствую бедному
Венделу Люшесу и всему совету директоров. Столько забот! Еще чуть-чуть - и я
бы сказал: "Тут один мой старинный приятель Тони Баушер возмущен тем, что
нашел у себя потайные микрофоны. Так он, по-моему, глубоко не прав".
Не знаю, какая электроника была в голове у моего благодетеля, но нюх у
него был поистине нечеловеческий. Он посмотрел на меня и спросил:
- Вы что-то хотели сказать мне еще?
- Нет. Впрочем, один вопрос. Помнится, вы говорили, что нас здесь могут
посещать родные и близкие...
- Через три месяца после метаморфозы. Когда мы убеждаемся, что психика
иска вполне устойчива. И кроме того, просьба о приглашении заранее подается
в совет директоров. Так, чтобы мы могли обсудить, вполне ли безопасно
приглашение.
Мне показалось, что Люшес был недоволен моим вопросом и голос его стал
суше.
Я остался один и стал думать. Почему я вдруг испытал прилив
благодарности к моему ангелу-хранителю? Почему я чуть-чуть не проболтался о
подозрениях Тони Баушера? Может, они все-таки кое-что подправляют в мозгах
при трансляции? Может, они добавили всем нам рабской покорности и собачьей
благодарности? Может, они сделали из нас доносчиков?
Нет, наверное, это были глупые мысли. Просто я еще окончательно не
определил свое место в новой системе координат. И потом, не надо себя
идеализировать. И в прежней моей жизни в голову мне не раз закрадывались не
слишком достойные мысли. Чаще всего я их перехватывал, сворачивал им шею и
выкидывал вон. Но все равно они иногда появлялись. У меня всегда хватало
смелости, чтобы знать себе цену. Подлецом я, пожалуй, не был, но и
ангельский туалет вряд ли когда-либо подошел бы мне. Поэтому и на этот раз
беспокоиться не стоило. Важно было лишь сохранить брезгливость к этим
шкодливым мыслишкам. Пусть электронную, но брезгливость.
***
Рядом с двумя комнатками, которые я присмотрел для себя в лабораторном
корпусе, было уже обжитое помещение. Не успел я начать прикидывать, что мне
нужно будет заказать и что где установить, как в дверь постучали, и в
комнату вошла тоненькая женщина с копной светло-рыжих волос.
- Рут Дойчер, - протянула она руку. - Биохимик. - Пожатие ее было
энергичным, сильным, почти мужским.
- Николас Карсон, физик, - ответил я, улыбнувшись. - Я счастлив, что у
меня будет такая очаровательная соседка.
- Не болтайте, - она сурово посмотрела на меня, - не чувствуйте себя
петушком, потому что я не курочка. Не забывайте, что все мы вполне бесполы,
и моя фигура - всего лишь дань тому, что когда-то я была женщиной.
- И все же, мисс Дойчер, поверьте...
- Оставьте, - поморщилась рыженькая, - деление на мужской и женский пол
вообще анахронизм. Всего-навсего один из инструментов матушки-природы для
размножения. Фонд Калеба Людвига умеет это делать лучше.
- Вы хотите сказать, что нас тут будут размножать?
- А вы верите в филантропию покойного истребителя лесов? Может быть, он
решил заменить живых людей на исков, чтобы свести все леса на земле на
бумагу. Кислорода тогда не нужно будет, и никто не будет вопить, что
человечество скоро задохнется.
- Интересная мысль, - неопределенно пробормотал я.
Мисс Дойчер подошла ко мне почти вплотную. Я хотел было отступить на
шаг, но она положила руки мне на плечи, притянула мою голову к себе и быстро
зашептала:
- Будьте осторожны. Все время начеку. Не давайте им ковыряться в вашей
голове. Ни в коем случае не жалуйтесь, что вам грустно или вы подавлены. Они
мигом вскроют вашу голову, и не успеете вы опомниться, как они всунут туда
благодарность их паршивому фонду и стремление доносить на соседей. Вы меня
понимаете? - Она сверлила меня своими красивыми серыми глазами, и в глазах
этих жарко пылало безумие.
Она круто повернулась и молча вышла. Я стоял, не в силах прийти в себя.
Безумная баба. А может, не так уж она безумна? Поймал же я себя на том, что
испытываю симпатию к Венделу Люшесу и чуть было не сказал ему о микрофонах в
доме Тони Баушера. Чепуха, нонсенс. И все-таки, все-таки... Надо держать
себя в руках.
***
Вечером я позвонил Луизе. Душа моя, хоть и была она рукотворной и
питалась от аккумулятора, трепетала от любви, нежности и волнения. Я не
верил, что через несколько минут услышу ее голос. Это было бы чудом. Прошло
всего две недели, но это были фантастические две недели, и они вырвали Луизу
из моего будничного мира, лишили ее прозаической приземленности и превратили
в икону, в мечту, в идеал.
И раньше мое отношение к Луизе было лишено брюзгливости, рождаемой
скучным и однообразным течением совместной жизни. И раньше видеть ее было
праздником, но теперь я думал о ней как о чуде, посланном судьбой в мой
чересчур рациональный и плоский мир. Умом я понимал, что она далеко не самая
красивая женщина в мире, не самая обаятельная, не самая нежная. Но все равно
она была чудом, и я не сопротивлялся такому ее восприятию. Наоборот, я,
наверное, всегда подсознательно жаждал чуда и ревниво оберегал его в своей
душе от нападок будней.
- Алло, - послышался в трубке ее низкий, чуть ленивый голос.
- Здравствуйте, мисс Феликс, - сказал я, - с вами говорит один ваш
знакомый...
Она молчала, и молчание, которым был наполнен весь тысячемильный
провод, напряженно вибрировало.
- Лу, радость моя, - сказал я, стараясь, чтобы голос мой не слишком
дрожал, - добрый вечер, это говорит Дэвид Сильвестр.
- Кто, кто?
- Лу, ты огорчаешь меня, маленькая бедная обезьянка, ты не узнаешь
старых друзей.
"Маленькая обезьянка" была паролем. Я думаю, поклонники называли Луизу
разными ласковыми именами, но вряд ли кто-нибудь из них пользовался
маленькой обезьянкой. Луиза была не маленькой и меньше всего походила на
обезьянку.
- О господи, Дэви, как я могла тебя не узнать сразу, - сказала Луиза и
всхлипнула. Умница. Она всегда все понимала. Она не стала спрашивать, почему
ее лысый Ники говорит молодым чужим голосом и выдает себя за какого-то
Дэвида. - Как ты, Дэви, как ты, мой любимый дурачок? Все хорошо?
- Все хорошо, Лу, радость моя. Все так, как мы предполагали. Все
хорошо. Как ты?
- Тоскую без тебя, Дэви. Как брошенная собака.
- Скоро мы увидимся.
- Когда? Когда?
- Меньше, чем через три месяца.
- Нет, не увидимся, - печально сказала Луиза.
- Почему? - испугался я.
- Потому что я не доживу.
- Лу...
- Потому что никто не спрашивает, как я спала, когда встала и что
делала весь день. А я без этого уже не могу. Ты развратил меня вниманием. И
знайте, Дэвид Сильвестр, особой благодарности за это я к вам не испытываю.
- Я буду тебе звонить.
- Часто? - подозрительно спросила она.
- Очень часто.
- Не знаю, не знаю, обещать, что доживу, не могу, но попробую...
- Лу, - сказал я, - я боялся, что что-то может измениться, но ничего не
изменилось: я очень люблю тебя.
- И я тебя, Дэвид Сильвестр.
Я вдруг вспомнил, что наш разговор слушает сейчас, наверное, весь совет
директоров фонда, но мне было все равно. Даже если бы сам покойный Калеб
Людвиг дышал мне в затылок, я бы сказал Луизе то же самое.
- Целую тебя, Лу. Я буду звонить. Береги себя.
- И ты, Дэви, - голос ее дрогнул.
- До свидания, - печально пробормотал я.
- До встречи.
Я положил трубку. Я надеялся, что голос Луизы принесет мне какое-то
успокоение, но тоска по ней лишь усилилась. Я неподвижно сидел в кресле,
думая о том дне, когда она войдет в эту комнату и с недоумением уставится на
молоденького манекена, который скажет ей "Лу" и уткнется искусственным носом
в ее естественные волосы.
ГЛАВА 6
- Ник, - сказал Тони Баушер, - я хотел поговорить с тобой.
- Слушаю, - сказал я. - Выкладывай.
Мы медленно шли вдоль Ритрита, метрах в пятидесяти от крайних
коттеджей. Кругом расстилалась каменистая охристая пустыня, и сколько видел
глаз, она была совершенно голой: ни травинки, ни кустика. Солнце стояло
почти в зените, но я не чувствовал жары. Неплохое они выбрали местечко для
лагеря, подумал я. И любопытные сюда не доберутся, и иски не разбредутся.
Вынужденные меры безопасности, как говорит мой друг, покровитель и
благодетель мистер Вендел Люшес.
- Чего ж ты молчишь? - спросил я своего приятеля.
- Не знаю, - пожал он плечами. Он посмотрел на меня долгим испытующим
взглядом. - Я вдруг засомневался...
[Image006]
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг