рапортуя, думает сам по себе и никто даже не проверяет, что творится в их
жалких, нелепых головах. Это поистине мир хаоса, а потому, строго говоря, не
мир, а антимир, отрицание мира. Цивилизация - это отвоеванный у хаоса
Вселенной островок порядка. Его нужно защищать любыми средствами.
Он отвечает перед Мозгом. Творец доверил ему, своему недостойному
кирду, великую миссию - очистить их мир от скверны дефов. И он выполнит ее.
Как они могли стрелять в этого стражника сверху? Только в доме. На
улице это было бы невозможно. Схватка была в доме.
Это не стража, это какие-то ничтожные идиоты. Чтобы пришелец смог
проделать путь от круглого стенда к дому шестьдесят девять, где его видели в
последний раз, и ни один стражник не задержал его, никто не проверил кирда,
который вел его...
- Ну, что у тебя? - спросил Двести семьдесят четвертый Шестьдесят
восьмого.
- Посмотрите, начальник стражи, к сожалению...
В проходе зала слегка покачивалась улица, неясно светились по обеим ее
сторонам ряды домов.
- Стражник идет по улице, - пояснил Шестьдесят восьмой. - Картина
нечеткая, потому что дома уже успели в значительной степени остыть... Это,
очевидно, было незадолго перед рассветом.
- Дальше, дальше.
- К сожалению...
- Меня не интересуют твои сожаления. Почему картина исчезает, удержи
ее.
- Не могу. Фантомная машина считывает ее с колец оперативной памяти.
Они практически уничтожены.
- Смотри, Шестьдесят восьмой, может, и ты заодно с ними?
Шестьдесят восьмой жаждал броситься на этого наглого выскочку,
тряхануть его так, чтоб выбить из него наглую спесь. Но еще больше он боялся
стражников. Они схватят его, сорвут голову, как не раз он сам срывал головы
у тех, кто стал дефом. И чавкнет ненасытный пресс. Он-то знает, как он
всегда голоден, этот пресс, как жадно разевает пасть и с каким наслаждением
плющит все, что в него всовывают.
- Я служу Творцу, - буркнул Шестьдесят восьмой.
- Смотри, кирд. А этого, - он кивнул на стражника, - под пресс.
Должно быть, слово "пресс" вывело стражника из оцепенения. Он дернулся
и закричал:
- Я не хочу под пресс! - Он рванулся и бросился к выходу из проверочной
станции.
- Держи его! - приказал Двести семьдесят четвертый Шестьдесят восьмому
и бросился вдогонку за стражником.
Сейчас он выскочит, и нужно будет устраивать погоню на виду у всего
города, и Мозг спросит: "Что это у тебя происходит такое, Двести семьдесят
четвертый? Так-то ты начинаешь новую службу..." Он вдруг сообразил, что у
него есть теперь трубка, ему же вчера вручили оружие. Он схватил ее и
направил на стражника. Где эта спусковая кнопка, деф бы ее побрал! Ага, вот
она. Он нажал на нее, и острый луч голубого света пронзил полутьму зала.
Мимо. Он еще раз нажал на спуск, но выстрела не было. Ах, да, проходит ведь
какое-то время, пока оружие снова готово к бою.
Стражник уже открывал дверь, когда Двести семьдесят четвертый выстрелил
второй раз. На этот раз кончик луча впился в ногу стражника, тот
остановился. Раненая нога подогнулась, но он не упал, а стоял на одной ноге,
вцепившись руками в дверь.
- Не-ет! - закричал стражник, когда Двести семьдесят четвертый снова
поднял трубку. - Не-е-ет!
Выстрел проплавил голову, стражник начал медленно падать, но Двести
семьдесят четвертому казалось, что он все еще слышит пронзительный вопль
стражника. Задними глазами он видел, как Шестьдесят восьмой только сейчас
подбежал к нему. Не слишком-то торопился, полудеф разряженный. Потом, потом
он еще займется этим типом, сейчас важно было другое.
Он включил канал связи и вызвал одновременно всех стражников. Расход
энергии был такой, что он почувствовал, как стремительно начал разряжаться
его аккумулятор. Но и это было неважно. Он служил Творцу, боролся с угрозой
их миру, и все аккумуляторы мира ничего не значили в этой схватке.
- Стражники, - сказал он, - говорит ваш начальник. Вспомните вчерашний
день. Если у кого-нибудь в кольцах памяти запечатлелось что-то необычное,
подозрительное, немедленно доложите мне. Я жду.
Он слушал поток рапортов, жалкое, ничего не значащее бормотанье, и его
вдруг охватил парализующий страх. Он один противостоит грозному и страшному
потоку. Он один стоит на его пути, а грязная жижа с торжествующим бульканьем
подхватывает его, несет, крутит, топит, захлестывает сознание. "Наверное,
это виноват аккумулятор, - вяло и обреченно подумал он. - Нужно сменить".
Бульканье прекратилось, но все равно давило на плечи ощущение тщеты своих
усилий. Дефы, кругом дефы...
Внезапно он очнулся.
- Мы шли с напарником мимо круглого стенда, - докладывал стражник, -
когда обнаружили кирда без штампа. На вопрос, почему он без штампа,
задержанный ответил, что идет на проверку. Но он шел в обратном направлении.
Он показался нам подозрительным, и мы доставили его на проверочную станцию.
Слава Создателю!
- Слава Создателю! - сказал Двести семьдесят четвертый.
Кто знает, кто знает... Нормальный кирд не мог идти без штампа.
- Стражник! - рявкнул он и сообразил, что не слышал, кто именно
докладывал ему сейчас. - Тот, кто только что докладывал.
- Я, начальник стражи, стражник Семнадцатый С.
- Семнадцатый, номер задержанного.
- Номер?
- Ты меня спрашиваешь, стражник? Номер кирда, который шел без штампа.
- Э... видите ли, начальник, мы...
- Ну!
- Мы решили...
- Что вы решили, деф бы вас побрал!
- Раз мы повели его на проверочную станцию, на стенде...
- Вы не стражники, вы дефы с расплавленными мозгами, вот. кто вы! Кому
вы передали его на станции?
- Он давно на проверке работает...
- Номер! - заорал Двести семьдесят четвертый.
- Кажется, Четыреста одиннадцатый.
- Кажется! Смотри, Семнадцатый, если и здесь путаешь, готовь голову для
пресса.
- Слава Творцу! - испуганно пробормотал стражник.
***
Четыреста одиннадцатый стоял в своем загончике и думал о странном слове
"друг", которым назвал его деф. Странное слово с таинственным смыслом, дефье
слово, оно снова и снова выпрыгивало из его памяти, как выпрыгивают из травы
тарки, охотясь на летающую живность. Но выпрыгивало не совсем, не покидало
его даже на время, а, наоборот, заполняло все его сознание, наполняло
непривычным оранжевым и теплым отблеском, словно от солнца в зените.
И густая, настоявшаяся ненависть, к которой он привык, была теперь уже
не сплошной. Мир теперь состоял из ненависти к миру кирдов и нового неясного
чувства, которое он испытывал к Инею, к неведомым дефам, к пришельцу. Ему
казалось, что за эту ночь его сознание стремительно выросло, стало огромным,
гулким. А может быть, оно и на самом деле расширилось, раз вмещало теперь не
одну ненависть, а и новое, непривычное чувство.
Четыреста одиннадцатый нарушал закон. Он должен был стоять в своем
загончике в оцепенении временного небытия, ожидая команды Мозга, которая
вернула бы его в мир движения и мысли. Даже не ожидая, потому что во
временном небытии кирд ничего не ждет. Его просто нет. Он выключен, и только
команда возвращает его к бытию. Четыреста же одиннадцатый не просто
бодрствовал. Он думал, заставляя свой совершенный мозг работать на полную
мощность.
Такой чужой и одновременно притягивающий Иней звал его с собой к дефам.
В мир, где, наверное, все понимают значение слова "друг". Это и его мир. Он
выстрадал право на принадлежность к нему ненавистью к расчерченному,
холодному миру приказов и беспрекословного подчинения, ощущением
одиночества, загнанности и постоянной опасности. Он выстрадал право
гражданства в мире дефов долгой и жестокой войной с программами, вложенными
в его мозг. Пусть вначале был какой-то слепой сбой в его машинном
мыслительном процессе, но он, только он бережно выращивал этот сбой,
расширял крошечную трещинку, прятал ее ото всех, от проверочной машины, от
стражников, пестовал первые росточки своего нового "я". Сколько раз хотелось
ему вернуться в спокойное, привычное бездумье, когда ни от кого нечего
прятать, когда не нужно постоянно быть начеку, когда не живешь в вечном
страхе, когда не приходится рассчитывать каждый шаг, даже не шаг, а много
шагов, ибо каждое мгновение нужно быть на несколько шагов впереди всех. Ведь
все следят за всеми, все доносят на всех, кто хоть в чем-то не похож на них.
Соблазн порой был почти невыносимо притягателен. Наверное, не все
программы сумел одолеть он в своей безостановочной тайной войне с собой,
потому что иногда какая-то дьявольская сила тащила его назад и побежденные
уже, казалось, основы основ кирдов нашептывали: "Стань как все, стань опять
спокойной машиной, почувствуй себя исправной деталью большого механизма,
познай радость похожести на других, вернись к несокрушимому единству
посредственности".
В такие мгновения ему хотелось колотиться головой о стенку, колотиться
так, чтобы она гудела, чтобы спутавшиеся логические схемы его сознания
щелкнули и распрямились и он, кирд Четыреста одиннадцатый, опять стал
спокойной бездумной машиной.
Но он устоял. Ему помогала ненависть. Он вытоптал в себе с ее помощью
все программы, любовно вставленные в него. Он так и представлял себе эту
борьбу: вот они, эти ненавистные программы, что опутывают каждого кирда, вот
они под ногами, а он давит их, они трещат, раскалываются на множество
осколков, а он все давит, поворачивает ногу, растирает их в пыль.
Как всякий солдат, который одержал нелегкую победу, он гордился собой.
Раз он справился с крепкими путами на своем сознании, справится и со
стражниками. Ему нужно было справиться, потому что у него был план, его
план, который он вынашивал долгими ночами, когда в нарушение всех приказов
стоял один в своем загончике и думал о ненавистной цивилизации кирдов.
Поэтому он не ушел с Инеем и маленьким мягким пришельцем. Он должен
выполнить свой план.
Четыреста одиннадцатый заставил себя сосредоточиться. Опасность и так
всегда бродила неподалеку от него, а сейчас обложила со всех сторон.
Скоро они найдут стражника с дыркой на макушке. Они ничего не добьются
от него. Иней поручился за это. Скорее всего, на этом дело и кончится. Но он
не имел права рисковать. Даже не собой - планом. А вдруг они решат
продолжить охоту? Как? Что они могут сделать? Они могут проверить всех
стражников... Четыреста одиннадцатый напрягся. Он чувствовал, как опасность
приближается, кольцо сжимается. "Думать, думать", - приказал он себе. Да,
еще не поздно, можно попытаться бежать, может быть, ему даже удалось бы
выбраться из города и добраться до лагеря дефов, но план...
Он колебался. Он еще не понимал, где именно таится опасность, но остро
чувствовал ее приближение. Она несла с собой холодную пустоту. Думать.
Спокойно думать, не только за себя, но и за тех, кого он ненавидит. Это его
единственное оружие. Они решат, что стрелял в стражника деф. Это очевидно.
Значит, сделают они логический вывод, в городе был деф. Раз он деф, значит,
у него не было разрешающего дневного штампа...
Опасность окружила его привычным грозным кольцом. Вот в одном месте
кольцо дрогнуло, выпятилось, и холодное щупальце потянулось к нему, вот-вот
схватит. Конечно же, они могут опросить всех стражников, не задерживали ли
они кирда без штампа, потому что первая обязанность стражника - проверка
наличия штампа. Вот оно, щупальце. Вот откуда оно протянулось. Эти двое, что
привели к нему Инея, скажут: "Да, видели, да, привели на проверочную
станцию".
А дальше просто. Кто работал вчера на проверочных машинах? Шестьдесят
восьмой, Двадцать второй и Четыреста одиннадцатый. Даже если тупые стражники
не смогут указать, к кому именно привели они задержанного кирда, это не
поможет. Всех троих подключат к фантомной машине.
И вспыхнут ярким сиянием в полутемном гулком зале образы Инея,
пришельца, нападения стражника. "Под пресс!" - раздастся команда. И все.
Нет, не все, поправил он себя горделиво. Не все. Он всегда бежал на
несколько шагов впереди своих преследователей. Много дней назад, еще не зная
точно, для чего он это делает, он украл со склада новую пустую голову.
Никто, похоже, ее не хватился. Последнее время они меняли столько голов, что
на складе, наверное, сбились со счета.
Да, это был его единственный шанс. Голова была спрятана в тайничке -
выемке в стене, которую он тщательно замаскировал. Он прислушался. Все было
тихо. Была та зыбкая и короткая полоса, когда остывшие здания уже перестали
быть видны в тепловых лучах, но еще не были видны в оптическом диапазоне. Он
огляделся, быстро вышел из загончика, достал голову и принес к себе.
Нужно было торопиться. Если они еще не нашли бесцельно бродящего
стражника с дыркой в голове, это может случиться в любую минуту.
Он еще никогда не заряжал голову без помощи машин. Если это окажется
невозможным... Нет, думать некогда, надо попробовать, это его единственный
шанс.
Он подсоединил к себе пустую голову и до отказа напряг мозг. Главное -
тщательно контролировать каждую мысль, которую он передавал в пустую голову.
Спокойно, сказал он себе, выстраивая мысли и образы, разделяя их на две
части: те, что можно было влить в новую голову, и те, что попасть туда не
должны были ни в коем случае.
Это была тяжелая работа, он, казалось, дрожал от напряжения. То и дело
мысли, образы, воспоминания сбивались в кучу и так и норовили проскользнуть
сквозь установленный им фильтр. Порой ему удавалось схватить опасную мысль в
последнее мгновение, когда она уже готова была юркнуть в новую голову, и он
замирал от ужаса.
Когда он почти заканчивал работу, его сознание вдруг пронзила острая,
как выстрел трубки, мысль: он же не сможет сделать так, чтобы новая голова
знала о его тайне, о смене. А это значит, что он, Четыреста одиннадцатый,
станет обычным тупым кирдом. Законопослушной машиной. Хорошо, он пройдет
благополучно проверку на фантомной машине, он закончит смену, вернется домой
и даже не будет понимать, что это за голова валяется в его загончике. И, как
нормальный кирд, тут же доложит о непорядке.
Что же делать? Кинуться на кого-нибудь, завладеть чьим-то телом? И
оружия у него нет, и вся та же дьявольская ежедневная проверка изобличит в
нем преступного дефа. Конец один - все тот же ненасытный пресс.
Четыреста одиннадцатому почудилось, что мир разом невероятно
расширился, а он, наоборот, сжался, превратился в крохотную пылинку,
беспомощную пылинку, самую ничтожную частичку всего сущего. И чувство
глубочайшего отчаяния охватило его. Опасность, что так долго и терпеливо
подстерегала его, торжествующе и неторопливо улыбалась. Она была похожа на
огромного стражника. Крест на его груди изогнулся, и концы показывали на
него, Четыреста одиннадцатого: "Смотрите, он думал, что обманет нас, обведет
нас, перехитрит. Не-е-ет, пресс не обманешь, он ждет таких умников, все в
него попадут, кто хочет быть умнее других".
Бежать, нужно было бежать. Он хотел было опустить голову, которую все
еще держал в руках, но услышал на улице шаги стражников. Наверное, за ним.
Страх сразу исчез, осталась тяжкая печаль. Небытие не страшно. В конце
концов, он не раз сам себя погружал во временное небытие, а вечное - это то
же самое небытие, только длиннее. Длинная, длинная ночь без рассвета. Давило
ощущение, что ненавистный мир остается, остается торжествующий мир тупых
команд и тупого повиновения.
Шаги стали стихать. На этот раз еще мимо. Но бежать теперь поздно. С
таким же успехом можно было просто подойти к первому попавшемуся стражнику и
попросить его выстрелить в голову. Или отвести под пресс.
- Четыреста одиннадцатый, - услышал он вдруг команду, - явиться
немедленно на проверочную станцию.
- Четыреста одиннадцатый команду принял, направляюсь на проверочную
станцию, - автоматически подтвердил он.
Выбора не было. Они все-таки добрались до него, эти тупые и
торжествующие твари. Жаль, жаль было снова превращаться в машину. Это будет
отличная машина, бездумная и послушная, похожая на всех бездумных и
послушных машин. Он-то это знает. Сам заряжал новую голову.
Машина будет знать, что она - кирд Четыреста одиннадцатый. Но и понятия
иметь не будет о бессчетных его сражениях с собой, о завоеванном в этих
схватках праве на собственные мысли, о ненависти к городу, к системе.
Жаль, жаль было себя. Себя. Ладно, жалость эту они уничтожат, это он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг