отчитывался, даже перед всей цивилизацией планеты, ибо он и был этой
цивилизацией.
Страх ничего не дал кирдам. Почему? Может быть, потому, думал он, что
страх их был абстрактным. Может быть, что-то конкретное должно вызывать у
них первую реакцию. Чего боялись пришельцы? Небытия. Но что это могло дать
кирдам? Они и без того избегали опасности, если только приказ не требовал
обратного. Заставить их бояться дефов? Нелепость. Наоборот, страх сделает их
беспомощными перед этими жалкими выродками.
И все же, все же... Мозг еще не понимал, но начинал смутно
догадываться, что в страхе была все-таки скрыта некая сила, которая могла
помочь его застывающей цивилизации.
Он думал, и его гигантская интеллектуальная мощь снова и снова
перемалывала подобно жерновам всю информацию, которой он располагал. Он
думал и думал, пока наконец в нем не появился крошечный центр
кристаллизации. Это был обычно самый важный момент в его мыслительном
процессе. Теперь нужно было время, чтобы первый проблеск новой мысли мог
выкристаллизоваться и обрести четкость.
Их цивилизация, его цивилизация держалась только на нем. Кирды были его
исполнительными органами. Быстрыми, послушными, но не более того.
Да, однажды он уже намеревался наделить их свободой воли, но свобода
эта внесла бы лишь хаос. Может быть, хаос возник бы потому, что свобода воли
не знает ограничений? Не исключено, что именно страх может быть тем руслом,
которое направит большую свободу воли в нужном направлении. Да, страх должен
быть ограничителем. Но он должен быть конкретным.
Теперь Мозг работал спокойно и быстро. Новая мысль созрела, приобрела
форму, и теперь он рассматривал ее со всех сторон, и со всех сторон она
казалась одинаково плодотворной. Кирды должны бояться ЕГО. А для этого они
должны знать его. Нельзя бояться того, о существовании чего не имеешь ясного
представления.
Это была на редкость интересная мысль. Она обладала неким магнитным
свойством - притягивала к себе другие мысли. Вот и сейчас она тянула к себе
весь ворох фактов, собранных им с момента, когда трое пришельцев оказались в
круглом стенде.
Двести семьдесят четвертый, изучавший их, докладывал накануне о
странной реакции двух пришельцев, когда он сжимал руку третьего. Третий
подвергался угрозе, и его реакции были более или менее понятны: он пытался
избежать опасности и для этого стремился воздействовать на источник
опасности. Но почему два других пришельца бросились ему на помощь? Их же
кирд не трогал. Мало того, они бросились на помощь, не зная, что сделает
кирд. Не могли же они всерьез думать, что сумеют совладать с кирдом.
Все-таки они разумные существа, раз они странствуют в космосе, управляют
своим кораблем, обмениваются между собой информацией. Значит, в них
запрограммировано стремление любой ценой защищать друг друга.
Упрощение. Он вызвал из оперативной памяти доклад Двести семьдесят
четвертого об анализе памяти пришельцев и воссоздании некоторых образов,
хранившихся в ней. Если пришельцы разумны (а это уже можно считать фактом),
они должны были понимать, что образы, воссозданные машинами, - фантомы, не
более того. Но реакции всех троих на их появление были бурны. Почему?
Очевидно, образы эти обладают в их сознании высокой ценностью.
Все становилось на свои места. Кирды должны знать, что существует Мозг,
который управляет ими, их Создатель. Он должен внушать им первую реакцию, то
есть страх. Но один страх будет оказывать лишь тормозящее действие, нужно,
чтобы в сознании кирдов он, Мозг, обладал очень высокой ценой. Чтобы кирды
боялись его и стремились защитить любой ценой. Чтобы образ Мозга вызывал в
них такие же реакции, какие воссозданные машинами в круглом стенде образы
вызывали у пришельцев.
Это была сложная программа, Мозг понимал это. Он направлял цивилизацию
в новое, неведомое русло. Да, конечно, была опасность, что новые программы
окажутся неработоспособными, но нужно было пробовать.
Возможно, часть кирдов нужно было оставить в их обычном состоянии. Мало
того, стоит убрать у них и страх, чтобы в случае неудачи было на кого
положиться. Даже если перенастроенные кирды не смогут функционировать так,
как он планирует, неперенастроенные всегда вернут их по его команде к
обычному состоянию.
Он мгновенно спланировал все, что было связано с перенастройкой, и
начал отдавать приказы. Он отдавал их стремительно, как выстрелы, и десятки
и сотни кирдов, вызванных из временного небытия его волей, включали
двигатели, покидали свои жилища и торопились переделывать мир.
4
- Я больше не могу сидеть в этой светящейся клоаке, - сказал Густов. -
Я схожу с ума. Честно, ребята, я больше не могу. Бездействие убьет нас,
поверьте мне.
- Что делать, Володенька, - вздохнул Марков, - нужно потерпеть. Или ты
думаешь, что нам приятно валяться в этом вонючем аквариуме?
- Я не хочу терпеть. Я не могу терпеть. Я теряю контроль над собой. Я
хочу вырваться из этой соковыжималки, пока они не превратили ее во
что-нибудь еще, например в мясорубку.
- Образно, но не слишком разумно, - сказал Надеждин.
- Почему, почему ты уверен, что в конце концов они нас отпустят? -
крикнул Густов. - Откуда этот нелепый юношеский оптимизм? Или он просто
предписан тебе штатным расписанием командира корабля? Больше всего на свете
ненавижу казенный оптимизм.
- Володя, не заводись. Без истерик.
- Хорошо, командир, но что делать, что делать?
- Ничего. Ждать.
- Опять все то же.
- Я согласен с Николаем, - сказал Марков. - Нас изучают, это факт, в
котором мы уже имели возможность убедиться. Если бы они хотели нас
уничтожить, они могли бы сделать это сто раз. К тому же у тебя есть
варианты? Или тебе просто приятно постонать? Ах, какой я нетерпеливый, ах,
как!..
- Ребята, хватит, - вздохнул Надеждин. - И как вам не надоест грызться
так часами!
Они замолчали. Конечно, думал Надеждин, на его стороне здравый смысл и
логика. Но черт его знает, каков здравый смысл и логика у здешних
обитателей. Разве здравый смысл и логика не могут быть такими же
разнообразными, как и формы жизни во Вселенной? И разве на старушке-Земле
старый добрый здравый смысл не менялся на протяжении веков? Было же время,
например, когда здравый смысл подсказывал, что тот или та, кто думал или
поступал не так, как ты, связан с дьяволом и потому для всеобщего, и их в
том числе, блага следует немедля сжечь их живьем...
Да, конечно, их изучают, но почему никто не пытается вступить с ними в
настоящий двусторонний контакт? Есть же у них машины, которые помогали им
копаться в их мозгах и даже воссоздавать образы из их памяти. Неужели же они
не могли освоить хоть какие-то начатки их языка? Чушь какая-то. Да, Володька
прав, бездействие убивает их, но выбора не было. В конце концов, бывают
ситуации, когда для терпеливого ожидания требуется величайшее мужество.
Сколько раз вдалбливали им это в голову в Школе звездоплавания! Да, учителя
были мудрые: сохранять спокойствие, терпение и оптимизм важнее и труднее,
чем кидаться с гиканьем в обреченный кавалерийский наскок.
Густов встал и начал медленно двигаться вдоль стены, внимательно
рассматривая ее поверхность.
- Напрасно, - сказал Марков.
- Что напрасно?
- Ты напрасно ищешь дверь. Я уже искал ее. Даже зазоров не видно.
Густов с отвращением ударил кулаком по светящейся поверхности.
***
Иней деловито шел по городу, направляясь к круглому стенду. Главное,
думал он, не отличаться от других кирдов. Тот же сосредоточенный вид, та же
невозмутимость кирда, выполняющего приказ, та же уверенность машины,
двигающейся по заданной ей траектории.
Он давно не был в городе, и что-то казалось ему не таким, как обычно,
но что именно - он не понимал. Может быть, просто он не помнил, чтобы такое
количество кирдов одновременно спешило по улицам.
Он почти не боялся. Нет, не так, поправил он себя. Конечно, он боялся.
Слишком много опасностей таилось вокруг, и каждая значила лишь одно - вечное
небытие. Но он научился удерживать страх в узде. Он представлял себе страх в
виде маленького зверька, наподобие туня, что так любят греться на солнце на
камнях развалин. Он приказывал зверьку: "Сиди смирно и не поднимай головки".
Пока это ему удавалось. Он не раз бывал в городе, и никогда у него не
возникало трудностей. Главное, усвоил он, не отличаться, не привлекать к
себе внимание. Главное в царстве машин - не иметь индивидуальности.
Если пришельцы действительно в круглом стенде, вполне может быть, что
он заметит входящих туда или выходящих кирдов. Задача заключалась в том,
чтобы определить, как они управляют дверью.
Он увидел впереди круглый стенд. Конечно, если бы он мог просто подойти
к зданию, постоять около него, попытаться открыть дверь, наконец, просто
постучать по стене и прислушаться, не последует ли ответ, все было бы проще.
Но не всегда простое значит возможное.
Навстречу ему шли два стражника со своими крестами на груди. Они
пройдут мимо. Он ничем не привлекает их внимания, идет себе, как все. Не
ускорять и не замедлять ход. Настоящему кирду все безразлично, остановят ли
его, не остановят, проверят, не проверят. Им не нужно никаких знаков,
никаких условных слов, чтобы их могли отличить от дефов. Глубочайшее и
всеобъемлющее равнодушие - вот их пароль. Только не давать страху хоть
как-то повлиять на его безучастный вид.
Стражники почти поравнялись с ним. Сейчас они пройдут мимо, и он
спокойно направится к круглому стенду. Зверек в нем начал ворочаться, но он
одернул его: тихо! Думать о пришельцах.
- Стой, - скомандовал внезапно один из стражников.
Конечно, можно было броситься бежать. Если ему повезет, он успеет
оказаться за углом, прежде чем они откроют стрельбу. Но из города ему все
равно не выбраться. Они перекроют все дороги. Он остановился.
- Почему нет дневного штампа? - спросил второй стражник.
- Я иду на проверочную станцию, - сказал Иней.
- Ты идешь от проверочной станции, - сказал стражник.
- Я иду проверяться, - упрямо сказал Иней.
Страха уже не было, ему не нужно было держаться в узде, терять было
нечего.
- Я получил приказ идти на круглый стенд заняться пришельцами...
- Нас не интересует твой приказ.
- Наш приказ предписывает проследить, - добавил второй стражник, -
чтобы никто не остался сегодня без проверки. Идем на проверочный стенд, они
там быстро разберутся, почему ты бродишь по городу без разрешающего штампа.
- Может, он деф, - сказал первый стражник. - Настоящий кирд никогда не
пойдет выполнять приказ, не пройдя проверку на стенде.
Они шли к проверочному стенду, и теперь у стражников в руках были
трубки. Они не знали, деф ли он или нет, и не хотели рисковать. "С кирдами
хорошо, - думали они лениво, в такт шагам. - Кирду дашь приказ идти идет.
Дашь приказ снять голову - снимет. Дефы - вот истинная зараза, выжечь бы ее.
Никогда не знаешь, что они выкинут, уроды..."
"Может быть, все-таки попробовать вырваться? - тоскливо думал Иней. - В
конце концов, какая разница, от чего погрузиться в небытие - от выстрела в
спину или от сорванной с туловища головы, которую они швырнут на пол, а
потом засунут в пресс? Они всегда засовывают в пресс голову дефа, как будто
боятся ее даже тогда, когда, сорванная с туловища, она уже перестает быть
головой".
Нет, все-таки разница была. Лучше погибнуть от брызнувшего из трубки
луча, чем на проверочном стенде.
Страха не было, была лишь плотная, густая печаль. Он больше никогда не
увидит длинных вечерних теней, никогда не ощутит теплоту Утреннего Ветра,
когда он смотрит на тебя так, словно главное для него - ты, твое
благополучие. И не словно, а так ведь оно и есть. И Малыша он никогда не
увидит и не услышит его странные вопросы. И мудрых слов Рассвета никогда
больше не услышит он.
Включить моторы на полную мощность, рвануться вперед. Что ж жалеть, не
жалеть... Но так тяжко было расставаться со всем, ради чего он существовал,
что никак он не мог решиться. Надеяться было не на что, но так хотелось
надеяться...
Его уже втолкнули в проверочную станцию. Зал был полон. Он не помнил,
чтобы когда-нибудь видел сразу столько кирдов. Он хотел было сообразить -
может быть, в такой толпе легче будет попробовать удрать, но не успел:
стражники подвели его уже к кирду, работавшему у одного из проверочных
стендов.
- Вот, - сказал один из стражников, - шел без дневного штампа.
Поравнялся с ним, а проверочного сигнала не слышу. Значит, думаю, идет без
штампа... А без штампа ходить нельзя. Значит, думаю, может, это деф. Ну, мы
его сюда и привели. А то, если всякий начнет шататься по -городу без
штампа... А я его спрашиваю: "Где штамп?" Говорит, собирался идти за ним.
- Деф, может, - сказал его товарищ.
- Проверим, - кивнул кирд у стенда. - Идите, стражники. - Он посмотрел
на Инея. - Голову сюда, в фиксатор.
Странное оцепенение охватило Инея. Стражники уже выходили из зала.
Можно было отбросить проверяющего, кинуться к выходу. Пусть его сбили бы с
ног, пусть растоптали, но это было бы все равно лучше, чем покорно ждать,
пока с него сорвут голову. Он знал это и все равно не мог решиться. Его уже
не было здесь, в этом гудящем от тяжелой поступи кирдов зале. Он был там, в
лагере, он прощался с товарищами, со Звездой, с которым не раз ходил за
аккумуляторами, с Быстроногим, со всеми... И небытия он не заметит, бояться
не нужно, он уже почти впал в небытие, которое обрушивала на него плотная и
сухая печаль.
И из наплывавшего на него темного небытия он вдруг услышал тихий голос
кирда:
- Ты деф.
Не крик, не брезгливое слово, с отвращением выплевываемое кирдами, а
тихое, кроткое утверждение. И он слышит его. Значит, он еще жив. Это было
непонятно.
- Ты деф, - тихо повторил кирд у стенда. - Наконец-то...
Иней никак не мог взять в толк, чудятся ли ему странные слова, за
которыми пусть еще невидимая, но все-таки пряталась крохотная надежда, или
это реальность.
- Не бойся. Я долго ждал этой минуты. Я... Мне кажется, я тоже деф. Не
бойся. Я сделаю вид, что перенастраиваю тебя, сегодня идет большая
перенастройка программ, но ты останешься прежним. Потом ты получишь дневной
штамп. Но мне нужно о стольком поговорить с тобой. Может быть, ты сможешь
прийти ко мне после заката? Мой номер Четыреста одиннадцать. Рядом со мной
всегда стоял Четыреста двенадцатый, но его недавно разрядили, и комната пока
пустует. Ничего не спрашивай меня. Начни снимать голову.
Иней поднял руки и начал откидывать запоры. Голова его шла кругом.
Только что он попрощался с товарищами, с облаками и светом, с самой жизнью,
и нежданное спасение мешало ему спокойно думать. "Я не впал в небытие, не
впал! - хотелось ему крикнуть. - Я увижу своих товарищей, я увижу Утреннего
Ветра, я расскажу ему, что случилось со мной".
- Не бойся, - прошептал Четыреста одиннадцатый.
Иней не почувствовал даже, как он перестал существовать. Четыреста
одиннадцатый деловито снял его голову, делая вид, что подсоединяет его к
переналадочной машине.
- Все, иди. На тебе теперь есть дневной штамп. И приходи после заката.
***
Двести семьдесят четвертый шел к круглому стенду. Шаги его были
неуверенны, потому что он никак не мог прийти в себя после смены программы.
Он знал, что он - это он, кирд Двести семьдесят четвертый, он помнил все,
что помнил раньше. Но он стал другим. И даже мир он видел другим. В чем
именно была разница - определить он не мог. Как будто в нем стало светлее,
как будто он стал больше, как будто выше плыли желтые облака и оранжевое
солнце стало ярче.
Ему казалось, что раньше его голова была совсем пустой, звонкой и
легкой, а теперь в ней было тесно: в ней был образ Мозга. Он не знал, как он
выглядит, этот Мозг, дарующий им бытие, разум, энергию, этот Создатель, но
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг