- Мир, мир. Эй, дамочка, не забудь вставить себе затычку.
Они пошли от нее, причем второй старался держаться на расстоянии от
первого, вымазанного в рвоте.
- Нет, погодите, красавчики.
Инга подхватила с дороги доску и припустила следом. Вас научили быть
такими, какие вы есть, жадными, завистливыми, похотливыми гадами, вы до
могилы не изменитесь. Так отправляйся же туда, мразь! Она ударила одного из
тех - по бритой башке с набирающим складки затылком. Еще когда опускала
доску на голову мужика поняла, что ее больше ничего не сдерживает, что
вложилась в удар, как никогда сильно. Бритоголовый сразу упал, с перекатом
улёгся на спину, из раскроенного черепа с бульканьем продавливалась кровь и
стекала на грязный асфальт, "украшенный" разноцветными плевками и рекламными
стикерами. Сквозь измазанную бритую кожу еще поблескивала татуировка.
- Вот это удар, как у Бертольда Вайснеггера, раз - и черепок всмятку, -
присвистнул второй, ярковолосый, как будто даже с восхищением, и лишь после
паузы голос его обрел злобу. - Ах ты, курва, ты мне ответишь за брата.
Он потянул из-за пазухи ствол, но прежде, чем она увидела вороненый
оттенок ствола, из нее опять полилось. Только Инга не была уверена, что это
изо рта. Парень дико орал и пытался отскрести едкую жижу со своего лица в
районе глаз. Потом она увидела, как между его пальцами надуваются почки. Он
упал на колени, потом еще полз на карачках, но, преодолев метров десять по
грязному заплеванному тротуару, замер, повернувшись на спину. Все его лицо
было закрыто почками, они прорвали на груди обтягивающую кожаную куртку,
украшенную стразами. А в конце заставили лопнуть его вздувшийся желваками
череп.
Эти почки, убившие ярковолосого, явно имели к ней отношение. Но это
обстоятельство нисколько не расстроило Ингу. Теперь она не последняя тварь в
этом городе. Она теперь - величина. И ни один поганец не посмеет больше
ударить ее или оскорбить ее. Она получила то, что хотела.
Инга даже не обратила внимания, что тот, которого она ударила доской,
уже оплыл, превратившись в клубок шевелящихся облепленных слизью зеленых
ниток...
Когда Инга вернулась домой, то еще из-за двери услышала голос. С ее
ребенком разговаривал какой-то мужчина - голос не был угрожающим, однако
странно визгливым. Она нервно открыла дверь. И увидела, что Сумитомо - это у
него щеки даже со стороны затылка видны - беседует с ее Альфредом. Откуда он
взялся? Он раньше вообще не обращал никакого внимания на ребенка, только
запрещал ему входить в спальню после девяти, а иногда выгонял его из
гостиной, когда хотел заняться с ней сексом на ковре. Но сейчас Сумитомо был
весь в общении. Он обернулся к Инге, его узковатые глаза выглядели не
тусклыми потухшими угольками, как прежде, а были яркие, словно сияющие
чернотой. В них даже какие-то немыслимые зеленые крапинки появились;
инкрустация, что ли. На лице вместо обычной каменной мины играла радость.
- Ма, дядя японец вернулся. Он мне игрушечный вертолет подарил и
самурайский меч почти как настоящий.
Любовь с олимпийцем
Киберпространственное расширение позволяло Дюмону присутствовать
практически в любой точке города, ведь везде были установлены детекторы и
многоканальные камеры, всю городскую территорию покрывали "облака" -
рассредоточенные системы наблюдения. Последние часы Хармонт повсеместно
показывал страшные картинки, стремясь перещеголять Голливуд и Болливуд в
худших их проявлениях. С помощью систем наблюдения Дюмон был свидетелем
неуклонного расползания нитеплазмы по городу и ее проникновения в людей,
постройки, растения. Иногда это сопровождалось гибелью людей, особенно в
местах их скопления.
Он видел, как собрание алкашей в пабе обернулось зеленоватой слизью,
стекающей сквозь половицы, перекрытия и фундамент в почву, вплоть до
материнской породы. Он наблюдал, как красотки, танцевавшие в ночном клубе,
превращаются в оплывшие скелеты. Как ловкие бизнесмены, способные, казалось,
обмануть самого Господа, оборачиваются плесневыми наростами на клавиатурах
компьютеров, а от гостей на свадьбе в южном размашистом стиле остаются
только слизневидные потеки. На его глазах полиция застрелила человека,
пытавшегося пробиться сквозь карантин. Его наискось пропорола очередь из
автоматической винтовки, кто-то для надежности еще бросил в него гранату. И
вот разбросанная на радиусе в двадцать метров плоть выпускает отростки,
которые, сплетаясь, начинают стягивать и сращивать расчлененное тело. Через
десять минут убитый цел, а еще через пятнадцать жив, даже улыбается. Полиция
в ужасе разбегается, а спустя двадцать минут его накрывают термобарическим
зарядом с вертолета...
Сэр Роджер Дюмон видел, что нитеплазма, пользуясь своими
неограниченными возможностями по проникновению в живую и косную материю,
способна как к симбиозу, так и хищничеству.
Очевидно это зависело от ее возможности найти "дом" в тех или иных
материальных структурах.
"Почкование - примитивное бесполое размножение нитеплазменного
мицелия, - сформулировал для себя Дюмон. - Почка при благоприятных условиях
дает начало новым гифам. Попадает в тело человека пассивно, через хрональные
каналы. Встраивается в метаболизм носителя. При неблагоприятных условиях
человек может погибнуть в результате дисфункции органов или разрушения
тканей."
Но отмечал он и несколько иную картину; нитеплазменные образования
маскировались под объекты нашего мира, при этом мицелий заменял собой земную
материю.
Сэр Роджер Дюмон пристально, управляя ракурсами, наблюдал, как мать
поглощает сына, а муж жену, как члены большой семьи по очереди становятся по
сути оборотнями. Нитеплазменный организм в таких случая явно ставил задачу
не питания или не только питания, а превращения себя в человеческую особь, в
совокупность человеческих особей. Мицелий, развивающийся из спор, хотел быть
человеком, по крайней мере во внешних проявлениях.
"Спора-конидия или зооспора. Более устойчива, чем почка, способ питания
неизвестен. Способна принимать облик живого или неживого объекта,
имитировать его функциональность и структуру."
Дюмон понимал, будет что-то ещё. Есть законы функционирования живой
материи. Бесполое размножение спорами должно у нитеплазменного организма
сменится половым размножением. Значит, спора прорастет в гаметофит,
производящий половые образования - гаметы. Слияние разнополых гамет даст
начало спорофиту, новой нитеплазменной грибнице.
Сэр Роджер Дюмон хотел быть ее владельцем. Тогда она станет его
Граалем.
Его искали предки Роджера, сокрушая препятствия мечом и копьем,
перетряхивая Иерусалим и Константинополь. Свой собственный Грааль пытались
создать прадеды Роджера, продавая скованные вереницы негров и грабя
сокровищницы индийских набобов. Его предки выжимали из индейской крови
золото и серебро, охотились на австралийских аборигенов с собаками, обирали
тощих индийских крестьян и отправляли в опиумный нокаут коротышек китаёз.
Еще более близкие предки загоняли африканских дикарей в копи - добывать
платину и алмазы, гоняли их по веткам, чтобы те собирали каучук, и вели их
по джунглям как вьючную скотину с ящиками и тюками на загривке, пока те не
издыхали от разрыва сердца. Они добились контроля над мировым богатством, но
Грааль появится только у него. Сэру Роджеру было даже жаль славных предков,
которые взирали на него благородными лицами с портретов - он во всем их
превзойдет. Они могли рубить, насиловать, продавать в рабство, сжигать,
учить весь мир хорошим манерам. А он сможет быть внутри каждого созидателя и
каждого разрушителя.
Роджер Дюмон вышел на балкон, потягивая двухсотлетний коньяк, и окинул
взглядом Зону. В отличие от города, затянутого дымкой, она сегодня была на
удивление ясной, даже сияющей. Он протянул к ней бокал: "Я хочу обручиться с
тобой так, как великие венецианские дожи обручались с морем. Они были
прохвосты, нередко пытались нагреть рыцарей - франков и нормандцев, но
придумали как всегда хорошо". И тут к нему в бокал будто что-то упало, такой
легкий почти неслышный плюх и мимолетный горбик на поверхности янтарной
жидкости.
Дюмон поднес венецианское стекло к глазам, а и в самом деле внутри
что-то есть. Что-то похожее на кольцо. А ведь дожи именно кольцо бросали в
те воды, что творили блеск и богатство Венеции.
Он потянулся, чтобы вытащить это из бокала и увидел на пальце колечко
из серебристых искорок.
Поднес к глазам, дал команду на увеличения инкорпорированной
видеокамере, что была сопряжена нейроинтерфейсом с его зрительным нервом.
Вроде как свернувшаяся змейка с крылышками...
Но змейка вдруг развернулась, стала очень большой, просто Ананта
какая-то. Она бросилась на него, раскрыв пасть от земли до неба.
Сэр Роджер Дюмон потерял сознание. От ужаса, пробившего его от темени
до пяток.
Очнулся уже на постели, это робот-слуга перенес его своими захватами с
балкона, сейчас спрашивает, угодно ли вызвать врача или других слуг.
- Исчезни, - приказал Дюмон и обратился к интеллектуальной
кибероболочке дома:
- Затемни окна. "Оду радости" Бетховена направь мне в уши узким пучком.
Визуализируйся и сопровождай.
Кибероболочка трехмерно визуализировалась девушкой вавилонского вида,
священной блудницей из храма Иштар. Именно этой богине втайне поклонялся род
Дюмонов, начиная с крестовых походов.
Вместе с голографической спутницей сэр Роджер опустился на этаж ниже,
прошел барочной галереей, затянутой гобеленами; здесь у него висели
подлинники Рубенса, изображавшие огромных мясистых человекоподобных существ,
способных на бесконечное поглощение еды и прочих радостей жизни. Миновал
сумрачный круглый зал с огнем, вечно пылающим на копии тирского жертвенника,
где стояли статуэтки древнесемитских божеств из Тира, Сидона и Вавилона с
огромными гипнотически притягивающими глазами вампиров. Их привёз его
далекий "пра" из крестового похода, но до недавнего времени они хранились
тайно и скрытно приносили удачу. Прошел коридором, напоминающим пещерные
переходы, где располагалось собрание неолитических рисунков и орнаментов -
нельзя было не обратить внимание на узоры, которые изображали существ,
способных проникать в другие и пожирать их изнутри. Длинный извилистый
коридор замкнулся на небольшое помещение, по форме напоминающее раковину -
оно послушно распахнуло перед ним овальную дверь-диафрагму.
Стены из молибдена были абсолютно непроницаемы. На небольшом возвышении
стоял диамантоидный колпак, немного искрящийся под лучами светодиодов. Под
ним находилась "смерть-лампа". Устройство, своим излучением ускоряющее рост
и развитие нитеплазменного мицелия.
- Власть всегда относительна, - думал Роджер Дюмон, оглядывая
артефакт. - Власть должности - ненадежное дело. Будь ты и помазанник, а
лишил своего народа свободы танцевать с голой жопой и морковкой в анусе, и
вот народ порвал тебя с криками "тиран, тиран", играет твой головой в
футбол. Власть денег более умная и надежная, потому что анонимная и
дистанционная. Есть гарантия, что ты всегда будешь на расстоянии от тех,
кого ограбил и кого заставил резать друг другу глотки для выживания. Если
что, они отыграются на президентах и королях, которых ты использовал и
можешь теперь выбросить, как использованные презервативы. Однако если ты
захочешь построить пирамиду, то тебе сперва надо доказать кому-то, что он
должен ее купить: мол, старик, иначе ты не в тренде... Но что не
относительно, вавилонянка?
Благодаря нейроинтерфейсу кибероболочка понимала язык мысли, особенно
если слова мысленно проговаривались и проходили через речевой центр мозга.
- Всемогущество, сэр.
- Пожалуй, да. Но всемогущество - свойство богов.
- А вы бы хорошо смотрелись на Олимпе, повелитель.
- Вот сейчас, при тебе, я обращаюсь к этой ламповидной фигне, потому
что она светит на все миры. Я помогу Зоне завоевать этот мир. Но, в ответ, я
потребую всемогущество. Возможность сделать всё, что угодно. Например,
остаться на Земле единственным человеком. Или дать под дряблый зад королеве.
Или превратиться в сетевую функцию, вроде тебя. Еще я хочу воссоздать объект
своей любви и вернуть ему молодость. Собираюсь прожить три раза по
восемьдесят лет. И не желаю зависеть от клонирования органов в суррогатных
носителях, которые через одного спидоносцы, не хочу заниматься регенерацией
моих тканей с помощью плюрипотентных клеток, которых мастерят из моего жира,
обрабатывая его всякой токсичной дрянью. Эта дорогущая хрень наверняка не
настолько безопасна, как мне вдалбливают врачи-хапуги. Я не хочу зависеть от
биочипов, в которые может проникнуть вирус, смастеренный грязным
мудохаккером из залитой нечистотами Дакки.
Лампа образовала на своей поверхности светящуюся практически
ослепительную точку.
- Смотри, она меня поняла. И как посоветуешь поступить дальше,
вавилонянка?
- Приведи ту женщину, которую сегодня утром тебе доставили люди из
"Вау". Это - гаметофит.
- Ты будто читаешь мои мысли.
- Я действительно читаю твои мысли, когда ты это разрешаешь. А еще я их
прогнозирую.
Дверь открылась и впустила Ингу Зебургс, губы ее дрожали от страха,
взгляд шнырял и не мог ни на чем остановиться.
- Иди ко мне, крошка, не бойся, - сразу сказал Дюмон, улыбаясь столь
притягательно и величественно, как умел только он, не считая султана
брунейского.
- Вы не сделаете мне зла, мистер...?
- Обращайся ко мне "сэр", я заслуживают этого больше, чем полисмен на
улице. Да и что ты, милая, какое зло? Представь, мы - оба носители
всемогущества.
Она, порядком успокоившись, смущенно улыбнулась и стала очень
хорошенькой.
- Уже представила. А когда я смогу пойти домой, сэр?
- Скоро, очень скоро, более того, у тебя везде будет дом.
Он подошел к ней ближе, в обеих его руках было по бокалу с древним
коньяком.
- Мы сейчас выпьем за нас с тобой, Инга. А потом произойдет нечто, что
нас очень сблизит, и тогда откроется весь мир, который гораздо больше, чем
ты думаешь. И откроется он с неожиданной весьма завораживающей стороны.
- А "нечто" - это что, сэр? - она с несколько виноватой улыбкой
добавила. - Я не имею права заниматься сексом на коммерческих основаниях без
разрешения своего менеджера, даже во внерабочее время. А по любви -
извините, у нас еще не сложились отношения.
- Они сложатся, будь уверена, Инга. У нас слишком много общего.
Он сделал еще шаг к ней, она прикрыла глаза, показывая, что всё же
согласна.
Когда между ними оставалось сантиметров тридцать, что-то метнулось у
него в чреве, тонкая шелковая рубашка лопнула еще раньше, чем живот; больно
не было, напротив сладостная нега распространилась по телу, из брюшной
полости появилась зеленовато-серебристая трубка со змеиной головкой, которая
вошла в живот женщины. Похоже, не было больно и Инге. Широко распахнувшиеся
глаза женщины, казалось, показывали только удивление и удовольствие. Словно
в истоме она поднесла бокал к своим губам, немного отпила и отбросила.
Живая трубка стянула их обоих вместе. И по ней прошло что-то. Появились
и другие трубки, которые, выходя из одного тела, входили в другое как в
масло.
Мгновение спустя Дюмон был полностью обтянут глянцевой пленкой и уже
понял, что дышать он скоро не сможет. От него к этой бабе протянулись
миллионы гифов, их внутренние полости раскрылись и соединились.
Еще через несколько минут Роджер Дюмон и Инге Зебургс были мертвы. Она
пробовала перед смертью крикнуть, но он погасил ее крик поцелуем: "Молчи,
дурочка, не порть великое". А из двух трупов начал прорастать нитеплазменный
мицелий, соединявший наследственность двух людей и материнской грибницы.
Произошло это так.
Слипшиеся тела лопнули и срослись друг с другом.
Наблюдателям-автоматам, вроде "вавилонской блудницы", было видно, что
содержимое Роджера Дюмона переходит в Ингу Зебургс, но есть и обратное
движение. Из них образовалось что-то напоминающее капсулу, которая вскоре
достигла размеров хорошего мешка с картошкой. Что-то распирало капсулу
изнутри, казалось, что это кости крутятся как в стиральной машине. Но вскоре
и они хрупнули, обратились в кашицу - внутри капсулы теперь перемещалось
что-то похожее на каловые массы. И вот она, раздувшись до размеров дивана,
стала расползаться как залежавшийся кокон, и из неё появился... сэр Роджер
Дюмон собственной персоной. Голый и склизкий, со множеством отростков за
спиной. Нет, не только сэр Роджер. Даже внешне он обладал некоторыми чертами
Инги Зебургс - золотистые волосы, тонкая талия, бюст.
Он сел, из его рта выплыл большой пузырь.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг