тождества, не подобия. Они - разные: молодые, старые, сильные, слабые,
длинные, короткие, покрытые морщинистой или гладкой кожей, шерстью, чешуей,
белые, желтые, зеленые, и лапы, и плавники, и крылья, всякие рычаговые и
нерычаговые конечности, щупальца, жгутики, реснички, прочие штуки, названия
которым я не подберу - всё, что годится для движения, захвата, защиты; всё,
чтобы копать, собирать, прыгать, плавать и летать. Бесконечные множества
конечностей, которых бы хватило на целую вселенную. Тут и живое, и неживое,
металлическое, углепластиковое, поликарбонатовое, со схватами, грейферами и
ковшами. Возникало и то, по чему можно ходить, бегать, скакать, ползать,
плыть и летать, любые поверхности и опоры. И всё то, что можно потрогать, с
чем можно работать, от глины и камня до материалов, чьи имена мне
неизвестны. Вокруг меня возник ещё один мир, точнее заготовки для целого
мира...
И эти заготовки понесло волнами, отчего потерялась всякая стройность и
подобие рядов. Черные волны в безразмерном океане пересекались и соединялись
друг с другом, уходя в любом направлении. Всё тихо, молча, без рёва. А потом
то, воспринимающее, что осталось от меня, ударилось о твердь и разбилось в
пыль.
Глава 2. Земная глушь. Кафе "Метелица"
Он бросил мобильник на заднее сидение и, хлопнув дверью, вышел из
машины. Последние несколько часов раздражение всё копилось, теперь он
чувствовал свои нервы, как натянутые струны, на которых кто-то тренькает,
бжик и бжик, или вовсе играет гаммы. То, что в первые дни поездки поглощало
и расслабляло - великие нескончаемые просторы, сейчас подавляло и
выматывало. Техпомощь в этих краях ждать минимум три часа. Он с тоской и
замедленно, как корабль орудийную башню, стал поворачивать голову. Трасса,
лес с одной стороны, березняк, с редкими включениями осины и ольхи,
настоящее березовое море, светлое, но равнодушное, снова трасса, и такой же
объемный лес с другой стороны, только темный, густой словно гороховое
варево: одни ели, мрачные как надгробия, суровый еловый океан. А
повышающаяся к северу местность оставляет впечатление, что "океан"
вздыбливается и готов обрушиться свирепой волной-цунами. Как и сто, и
двести, и четыреста лет назад этот лес готов проглотить человека. А трасса
как тонкая полоска жизни между океанами небытия. Тут и Данте вспомнился:
"Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу, утратив
правый путь во тьме долины". Неизвестно, до половины или поболее, а в
остальном правильно. Впрочем, метрах в пятидесяти какая-то забегаловка.
Возле нее парковочная площадка - на ней одна фура. И билборд, точнее, что
осталось от него после зимних буранов - кажется, изначально там имелась
реклама презервативов с музыкой. Лучше бы рекламировали резинки на хоботок
местным комарам-садистам.
Доверия кафешка не внушает, окна темные, около крыльца урна с
просыпавшимся мусором, над крыльцом давно угасшая неоновая надпись
"Метелица", стена - бледный кирпич с оттенком мякины; с детства не нравился
этот цвет больниц и общественных сортиров. Однако в машине он уже устал
сидеть, всё затекло, и что-то похожее на геморрой покалывает всё активнее.
Надо немного прогуляться, может заведение все-таки работает, пусть кофе
будет придорожным, но все-таки теплым, сладким и хоть немного пахнуть южными
краями.
Короткая прогулка закончилась, когда он дошел до двери, украшенной
графитти - что-то вроде змейки, что скрутилась в восьмерку. Несколько секунд
помедлил, обернувшись на дорогу, где как раз проезжал автомобиль; боковое
стекло опущено, на мгновение он встретился взглядом с дамой, что была за
рулем. Рыжеволосая, какие ему нравится.
Антон нехотя толкнул дверь кафешки, надеясь, что она окажется закрытой.
Но та со скрипом отворилась. Перенес ногу через порог. Внутри было сумрачно,
однако, пожалуй, уютно. Ему стало немного стыдно, что он сравнивал эту
кафешку с сортиром. Отделанные красным деревом стены, столы из грубой, но
цельной сосновой древесины, свежеструганные половицы. В углу антикварный
музыкальный аппарат; слегка потрескивая Эдит Пиаф поёт с ветхого винила о
том, что ни о чем не жалеет. И вполне тут чисто. Пестрые лоскутковые
скатерти, на них вазочки с цветами. Пахнет вкусно, и борщ фиксируется , и
жареная картошка, и даже вполне себе пристойный кофе. За стойкой дремлет
некто, скорее всего, владелец, выглядывая лишь розовой лысинкой. В зале
трое. Но двое как раз чинно выходят - дальнобойщики из той фуры, наверное.
Один остался. Играет сам с собой в бильярд. Скучает, поди. И как-то странно
он передвигается; хромает, что ли.
Антон подошел к стойке.
- Здравствуй, дорогой. Пить будешь? - спросил владелец с приятным
армянским акцентом, оставшись всё также скрытым стойкой. Почему он даже не
хочет встать со стула?
- Я за рулем. Есть буду.
- Придется подождать. Тут у нас полтора едока в день, так что
постоянной готовки нет. Те, которые ушли, уже всё съели.
- Ты не забудь, прежде чем этого залетного обслужишь, выкатить мне
картошечку с грибами, - подал хриплый голос мужик от бильярдного стола.
- Вы там не беспокойтесь, больше чем надо, - не сумев удержать
раздражение, процедил Антон.
- Ты... поспокойнее, - послышался голос из-за стойки. - Он тихий,
тихий, а потом как врежет или, скорее, что-нибудь разобьёт здесь. Лесником
он у нас, служилый человек. Хороший лесник, и браконьеров отвадил, и
халявных вырубщиков леса; ни одного возгорания, ни единого пала не допустил.
И краевед знатный, составил планы всех первых русских поселений в этом краю:
где амбар, где житница стояла, где съезжая изба, где башня сторожевая. И
повоевать, кстати, успел, до того как лес принял...
Лесник прервал словоохотливого хозяина.
- Ты меня, Самвел, елеем не замазывай. Может, к нам следователь
пожаловал... Эй, идите сюда, господин залетный, я только раскат сделал,
сыграйте партийку, пока хозяин нам какую-нибудь вкусняшку сообразит.
Лесник выглядел скромно и невыразительно, местами страшновато из-за
обилия шрамов, украшала его разве что меховая безрукавка. На локтевом сгибе
следы, пожалуй что от инъекций. К этому - негустые волосы с проседью и нос,
показывающий близкое знакомство с бутылкой, а может несколько повышенное
давление. Антон хотел спросить, что у Лесника с ногой, но затем подумал, что
слишком много чести...
Впрочем, тот сам сказал:
- Потрепало на чужой половине поля.
Гость как раз подошел к бильярду. Играл он плохо, даже по шару мазал.
Немного погодя Лесник положил кий:
- Ладно, пойдемте ко мне за стол. Пивком угощу, пока Самвел нам
чего-нибудь наготовит. Он - способный, быстро нашу кухню изучил. Но тормоз
полный.
- Да не надо меня угощать.
- Знаю, знаю, вы не бедный. По крайней мере, ершистый. Как вас?
- Антон.
- Вы, Антон, вроде как у нас тут в гостях. А мы общением не избалованы,
анахореты так сказать. Машинка у вас сломалась, техпомощь, возможно,
подъедет часа через два, а, может, сегодня уже нет. Так что вы с местными не
ссорьтесь, уважайте, так сказать, наш устав. И пить вам дозволено, не скоро
за руль.
Антон, не взирая на волну внутренних протестов, вынужден был усесться к
Леснику, а крепкое пиво сразу сняло недовольство. Водки, что ли, туда
плеснули? Может, подпоить пытается?
Лесник подвинул к нему тарелку, на которой пальцами разделал копченую
рыбу, что вытащил из рюкзака. И Антон послушно стал закусывать; рыба,
похоже, сиг, была вкусной.
- Что, у вас там такой нет? Вы ж издалека? - полуспросил-полуподтвердил
Лесник.
- А с чего вы взяли, что издалека?
- Так, показалось. Ладно, не парься; ботиночки у тебя легкие. С
нейроинтерфейсом тут тоже не слишком много народу ходит, особенно с таким
как у тебя. Но будем считать, что ты здесь не от нечего делать.
- Нейроинтерфейс - это так, несчастный случай. Какая-то банда хотела
меня на наркод подсадить, но полиция вовремя отбила. Чтобы его удалить, надо
прилично раскошелиться. Между прочим, я родом из этих мест. Километрах в ста
отсюда родился. Правда, давно не был.
- Значит, ты не гость, а тоже илимский? У меня предок сюда пришел ещё в
середине 17 века, казак из Великого Устюга. Илимский острог строил, таежное
Прибайкалье и степное Забайкалье осваивал, потом в Даурскую землю, на Амур,
с Хабаровым отправился, в бою против несметного полчища маньчжурского голову
сложил. То силища была при пушках и прочем огнестреле, которая целый Китай
завоевала. Прапрадед мой оборонял Петропавловск-Камчатский от
англо-французского десанта в Крымскую стало быть войну. Прадед последним из
Порт-Артура уходил в Русско-японскую, а дед среди первых туда во Вторую
мировую возвратился. И у всех я знаю имена, отчества, чины и звания.
"Да уж, действительно анахореты. С ходу автобиографией грузят и
генеалогией глушат."
- В нашем многопьющем роду тоже есть много сказаний, - сказал Антон,
чтоб не ударить лицом в грязь. - Наверное и мои предки пришли сюда давным
давно. Только я этим мало интересовался. Меня темное будущее гораздо больше
волнует, чем светлое прошлое.
- Что интересно, я предков иногда так чувствую, словно они живы и
где-то есть, - продолжил Лесник (уже не просто балакая, а, как показалось
Антону, вещая, устремив взор куда-то вдаль). - Смотрю их глазами, ушами их
слышу; их руками, например, засыпаю, порох на полку кремневого ружья.
Чувствую, как на волоке тащу на себе судовую мачту, проваливаясь до пояса в
снег, обливаясь потом при минус сорока. Вижу, как прёт на меня маньчжур в
позолоченных доспехах, разрезая воздух секирой. Сам крещу тесаком
здоровенного бритта, который пытается вогнать штык мне в пузо. Ощущаю, как
самурайский меч срезает мне кусок скальпа, царапая с противным звуком свод
черепушки. Будто я играю на гармошке, сидя на броне "тридцатьчетверки", а от
моего танка вовсю чешут япоши, бросая ранцы, клинки, винтовки, - вещающий с
усилием притормозил себя, поймав удивленный взгляд Антона. - А ты чем
занимаешься?
- Соединяю и разъединяю вещи, - коротко отозвался тот.
- Вот как. Ученый?
Простое лицо Лесника показало актерское мастерство, изобразив почтение.
- Не совсем. Я - рабочий, занимаюсь сваркой и резкой металла.
- Уф, полегчало, рядом с учеными я-то робею. А с таким как ты я тоже
ученый, точнее, не темнота позорная. Вот выучил, что есть на свете всякие
состояния вещества. Тут и плазма - обычная, которой ты металл свариваешь и
режешь, ещё кварк-глюонная, и такая штука, как бозонный конденсат, именуемый
также бозе-жидкость, в котором плавают всякие фотоны, глюоны и прочая
мелочь, чьи названия хрен запомнишь, но которые обеспечивают фундаментальные
взаимодействия. А недавно открыли, что есть конденсат темпоральных трубок,
который, наверное, можно наречь хроножидкостью. Она пока гипотетическая. Наш
мир как бы соткан из темпоральных трубочек, но они столь плотно сплетены,
что не различимы; а в той жижке с ними можно уже поработать. Получить же её
надо путем сверхохлаждения. Если трубки разделить, то и мир может
раздвоиться, растроиться и так далее.
- Темпоральные трубки, - Антон несколько раз повторил эти слова, снова
пробуя их на вкус. - А что это конкретно?
- Для меня конкретно ничего. Говорят, официальная наука пока что
отвергает их, потому что из-за них она может лопнуть. Я у одного умника
прочитал на эту тему... Современную науку придумали не для того, чтобы
проникать в суть вещей, ведь неизвестно, чего там найдется и кто встретится,
а чтобы помогать серьезным дядькам точнее стрелять, глубже копать, скорее
ехать и плыть, короче, делать деньги как можно быстрее. А от этих трубок уже
пахнет сущностью.
- Где сущность, там я - пас, - признался Антон. - У меня от слишком
тяжелых вопросов голова болеть начинает. Я и на более легкие ответа не
нашел.
- Понял, ты не женат или развелся. А мне только о сущности и
размышлять. Конечно, что такое темпоральные трубки, я и сам толком не знаю,
но надумал кое-что. Они связывают прошлое-будущее, то есть, обустраивают
самое фундаментальное взаимодействие во времени. Где обустроят, там
появляются русла для судьбы. Их может быть и не одно, а несколько. Несколько
вариантов судьбы. И эти варианты могут столкнуться, поспорить на тему, какой
лучше...
- Разве так бывает? - оспорил Антон, у которого в голове уже изрядно
плыло благодаря "ершу". - На самом деле, или тот, или другой вариант. Что
было сметено на свалку истории, какая-нибудь индейская цивилизация, то уже
не подаст голос и не поспорит на тему "какой лучше". Исправить время
невозможно.
Лесник вытащил из рюкзака фотографии. Сам вдумчиво посмотрел на них,
затем показал собеседнику.
- Какая между ними разница?
"Что-то он меня за дурачка держит, - несколько расстроился Антон. - Или
они тут совсем незамысловатые?"
- Такая, что два разных человека; один явно ботан, может быть, ученый,
питерец, москвич или из Новосиба; другой - работяга или, в лучшем случае,
армейский прапорщик, откуда-нибудь из провинции.
Лесник шутливо погрозил пальцем.
- А мне сдается, что этот один и тот же человек. Ты не думай, что я
лишь топором махать мастак. В сеть тоже заглядываю, умею там дерьмо и всякий
бесполезняк огибать стороной. Друга детства я там разыскивал, из моего
родного Илимска. И вот что по нему накопал, сильно удивившись. Как будто две
судьбы, два варианта. Совпадают имя, фамилия, дата и место рождения, номер
школы, срочная служба в армии, учеба в универе, но потом, говоря лесным
языком, совершенно разные следы, в том числе фото-видео. Согласно одному
следу - работа в центре Хруничева, командировка в международный
исследовательский центр ICL, что переводится как Международная холодильная
лаборатория, на орбитальную станция "Метида". Второй след - словно забыто
про диплом, деятельность в качестве работяги на стройках-ройках народного
хозяйства, упорный труд на сооружении космодромов и мостов, затем горячая
точка в Новороссии, участие в боях против бандер, которые балдеют от русской
крови; и более о нём ни слуху ни духу, пропал без вести или погиб.
Антон поймал себя на том, насколько сейчас хочется картошки с грибами,
а Самвел всё тянет и тянет.
- Да будет вам. Речь явно ж идет о разных людях, пусть и тёзках. А
остальное показалось.
Лесник спрятал фотографии.
- Имейл-адрес я того варианта, который ученый, нашел. Написал. Не
отвечает. Отправил тогда сообщение начальству того исследовательского
центра, мол и мол, где вы такого-то прячете, его весточка с родины
дожидается. Самвел помог на английский перевести. И они мне через пару
недель ответили, вкратце, без подробностей. Мол, такой-то у них больше не
работает, уволился. Снова туман. Но наскрёб я ещё одну фотку этого ученого,
самую свежую. И, что любопытно, на сайте недружественной нам организации,
подлой и вредной. И, получается, господин ученый помогает врагам убивать
наших людей, да так, чтобы отвести от убийц всякое подозрение. Как
специалист, налаживая специальное оборудование для ЧВК "Грейстоун".
- Грейстоун? - Антон словно попробовал на вкус незнакомое и какое-то
горькое слово.
- Вот-вот, она самая. ЧВК, которая оперирует в горячей точке, с
вражеской стороны и, похоже, была задействована в применении "умных
снарядов", которые летят не туда, куда ты думаешь, и отлично годятся для
провокаций. Вдобавок всплыло по этому ученому кое-что сильно гадкое. Чтоб
попасть на "Метиду", он пару пакостей сделал своим товарищам в центре
Хруничева, точнее передал важное ноу-хау западному альянсу. И получается,
перед нами уже не просто два разных варианта судьбы, а два совершенно
противоположных. Один прожил бедно, но с чувством долга, по справедливости,
и положил жизнь за други своя. Другой разменял честь, долг и верность на
бабки, прикрыл непотребство разлагольствованиями про "свободу", и веселится
до сих пор. Какой из этих вариантов правильный, какой надлежащим образом
использовал время?
- Это вы меня спросили? - несколько смешался Антон. - По идее, тот
вариант, который "бедно, честно и недолго" самый правильный и, более того,
так и звенит от осознания ответственности перед обществом, народом и
грядущими поколениями. Но некоторые вам скажут, что лучше жить долго и
счастливо, чем плохо и мало; а на мораль забить и на грядущие поколения
положить с прибором.
Лесник посмотрел на Антона будто даже с испугом и пришел в бодрое
расположение духа, лишь тщательно пригладив свои редкие волосы.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг