Александр Тюрин
Генерал Зима
1. Могикане
Драться, воровать и сквернословить я научился в сорок лет. А все мои
нынешние товарищи умели это самое уже с десяти. Я же в десять лет играл на
фортепьяно, носил длинные волосы и бабочку. В роли бодигарда выступала тогда
бабуля. И любого, кто попытался бы обидеть ее "Сенечку", бабушка отправила
бы в нокаут ударом кошелки по голове. Даже на войне у меня было что-то вроде
бабушки, хотя мотострелковый батальон - это вам не танцевальная рота
почетного караула. Если бы какой-нибудь жлоб подбил мне глаз, значит из ПЗРК
пришлось бы стрелять какому-нибудь жлобу. А ПЗРК "Секира" - это почти
фортепьяно. Поэтому командиры меня берегли, чуть ли не трюфелями кормили.
Нам не стоило проигрывать войну. Побежденным - горе. Побежденные еще не
раз позавидуют тем, кто с честью пал на той войне. Побежденный должен
доставить удовольствие победителю.
После проигранной войны у нас было только два варианта дальнейшего
существования. Какой надо было выбрать, если "оба хуже", как сказал
известный исторический персонаж?
Можно было получить сертификат "молодого международного профессионала".
Ты садишься в позу ученика и "силы свободы", пыхтя от счастья, заправляют
тебе в мозги нейроинтерфейс. Что-то происходит в гиппокампе, что-то в
амигдале и других частях мозга с нежными латинскими названиями. Диффузный
нейроинтерфейс растворяется в твоей голове и ты меняешь ориентацию, то есть
мысли, слова, чувства. Теперь твои деды - уже вовсе не русские победы...
Однако для таких как я - не слишком молодых и не слишком вертлявых, для
унылого большинства - такой вариант не проходил.
А можно было превратиться в "индейца". Да, пожалуй, это сравнение
благозвучно. Когда белый человек осваивал Америку, он вдруг понял, что
индейцы ему в общем-то не нужны. Ни как братья по разуму, ни даже на рабочей
должности - негры попроще будут, готовы бесплатно вкалывать на плантациях,
только разреши им петь блюзы. А у индейцев гонор, у них амбиции, Маниту
сказал то, Маниту сказал се. И вот у индейца отнимают поле и лес, зато дают
ему огненную воду и инфицированное одеяло, и стоит он в перьях и с голой
задницей, пьяный и заразный. А его зоркий глаз высматривает пустые бутылки и
другое вторсырье, чтобы поскорее сдать его в пункт приема. Это, конечно, не
жизнь для гордого мужчины, который помнит лучшие времена.
Понятно, почему от всех могикан вскоре остается один, самый последний?
Да и этот вряд ли приживется.
Индейцы принуждены воевать меж собой, только не за поле и лес, а за
стеклотару и прочее вторсырье, потихоньку занимаются и каннибализмом.
Откусят от тебя немножко, а если ты пропустишь момент, то уже помногу - и им
это понравится. Глядишь, и ты уже в желудке. Нравственность индейцев
меняется с каждым днем в худшую сторону, и когда ты смотришь на себя в
зеркало, то видишь не Большого Змея, а форменную скотину, и внешнее сходство
налицо...
Я работаю в артели. Мы занимаемся мусором, выдираем провода, сгребаем
бумаги и тряпки, собираем металлолом, ломаем мебель и двери на доски,
разбираем крыши и окна. Потом приезжают бульдозеры, экскаваторы, мусоровозы,
и наконец - механохимические комбайны, напоминающие "годзиллу" в расцвете
лет. Годзиллы из чего хочешь делают один единственный продукт -
гербидж-плитку, аккуратные квадратики фекального цвета. Это "что хочешь" -
остатки нашей собственной цивилизации. От цехов, ферм, столбов, фабричных
труб, котельных, детских садиков, школ, химчисток, парикмахерских после нас
остается только площадка, покрытая гэрбидж-плиткой. Вот вам и завершающий
этап totalen Krieg "прим. нем. тотальная война·. Со слезами отдав честь,
отправил я в пасть "годзиллы" последний советский холодильник, проработавший
полвека - не чета нынешним однодневкам. Кусок за куском довоенная эпоха
превращается в ноль, в белое пятно и tabula rasa.
На этом "нуле" строится новая послевоенная построссийская жизнь - люди
как машины, машины как люди, тоже умные и размножаться умеют; растения как
дома, и дома как растения. Они растут сами, эти бескрайние парковки, офисные
гроздья, супермаркеты, макдоналдсы, стрип-бары, гей-клубы, туристические
агентства, высотные дороги-скайвеи, небоскребы-кактусы, по сравнению с
которыми вавилонская башня - жалкий сорняк. Одинаковая новая жизнь из
саморастущего нанопланта покрывает всю поверхность Земли от Патагонии до
Чукотки. Ей будут радоваться умницы-амраши, получившие сертификат молодого
профессионала - American Not Russian Professional. А нам дают возможность
спокойно вымереть по "естественным причинам". Были и нет, как могикане,
динозавры и трилобиты. Потом можно написать, что нас сгубило изменение
климата.
И в самом деле, где она - долгая Русская Зима? Где могучий Генерал
Мороз, который не только сковывал наши просторы, мешая нам трудиться и
приучая нас к лежанию на печке, пьянству и сочинению сказок, но еще губил
полчища завоевателей похлеще маршалов Кутузова и Жукова? Нигде. Даже посреди
зимы моросит дождик, как в Уэльсе или Новом Южном Уэльсе. Но мы не в Уэльсе,
а на полярном Урале. Дождик впитывается наноплантом и небоскребы растут
выше, скайвеи дальше...
Что-то я загрустил, как корнет Оболенский. А на самом-то деле последнее
время нашему племени откровенно везет. Фортуна, знаете, каким местом
повернулась - передним. У нашего вождя завелся свой человечек в
администрации дистрикта North Jugra и тот стабильно дает нам подряды на
сортировку и вывоз мусора.
А последнюю неделю вообще счастье привалило. Мы разбираем не унылые
руины какого-нибудь кирпичного заводика, а работаем в самом настоящем
поместье. В западной его части приличная усадьба, похожая на елочную игрушку
огромных размеров, сад, бассейн и детская площадка под диамантоидным
куполом, прудик с золотыми рыбками, вертолетная площадка - там обитает
айтишный инженер высокого уровня. А в восточной части поместья остался дом,
обычная хрущевская пятиэтажка. Во время войны "силы свободы" применили здесь
боевую плесень и она сожрала все живое, прежде чем саморазложиться -
замечательное, экологически чистое оружие. (И это всего лишь какие-то
самореплицирующиеся дендримерные молекулы - тьфу, язык сломаешь.) Так что
спим мы не на бетонном полу, а в нормальных пружинных кроватях. Перекусываем
не на корточках, а на настоящих табуретках за столом. А во время, свободное
от работы, мы не глотаем наркод "прим. психопрограммный интейрфейс
наркотического действия, принимается орально·, а читаем письма из прошлой
жизни...
Вообще, тонкая натура отличается от грубой тем, что у нее есть
возвышенный идеал. Еще на войне я мечтал о том, чтобы наши ракеты
"земля-воздух" не раскурочивали врага, а просто меняли у него образ мыслей и
пол. Чтоб вместо грозного иностранного летуна, желающего порвать тебя на
мелкие кусочки, к нам бы прилетали блондинки вроде Скарлетт Йохансон. Вот
пусть они меня и побеждают в ночное время суток.
А на нынешней работе я многажды представлял себе, что стал чем-то вроде
огромной губки, которая впитывает в себя всю старую жизнь на вечное
сохранение. Все эти песни Майи Кристалинской и Леонида Утесова, фильмы
Гайдая, подвиги пионеров-героев, дедовские ордена, переходящие вымпелы
ударников труда, почетные грамоты, выданные стахановским дояркам и
заслуженным учительницам, письма советских юношей девушкам-комсомолкам. О
душе, а не об "этом самом"...
В пять вечера мы оборвали функционирующий коаксиальный кабель. Мы же
мастера ломать, рвать, перекусывать. Кто ж мог знать, что возле заброшенного
дома проходит работающий кабель. Юнга Васек, не особо задумываясь (о чем он
только думает, онанист прыщавый), перекусил многожильный КП-58 своими
самозатачивающимися кусачками. И никто, за исключением трансцендентных
существ, не знал, что это коренным образом переменит всю мою жизнь.
Я пошел вдоль кабеля - в нашем племени мои руки отвечали за утилизацию
проводов - и где-то в пять часов пятнадцать минут оказался рядом с усадьбой
инженера Кривицкого. Именно в этот момент из открытого окна на втором этаже
вылетел горестный вопль и компьютерная консоль. Вопль улетел в смутный
вечерний воздух, а консоль я поймал, инстинктивно подавшись вперед.
С полминуты из окна доносились неразборчивые слова на повышенных тонах,
напоминающие звуки скандала, потом оттуда выглянула худющая девочка. Личико
совсем как морковка, а вся, как палочник. Есть такое насекомое, я когда-то
держал их у себя, целую банку. Если выразиться более элегантно, то девочка
была, как палка. Воплощенная анорексия.
- Ты, кажется, забыла поесть, - сказал я вместо приветствия.
- Я просто не хочу ничего есть, - ответила "палочка". - Я не хочу жрать
их еду, - акцент у нее был как у всех амрашевских деток, пытающихся говорить
по-русски.
- А я хочу, - честно сказал я, ведь мы, "индейцы", никогда не врем. - Я
все время хочу кнедлики, бублики, фрикадельки, клецки, патиссоны, круассаны
и... Список можно продолжать хоть до завтра.
- Серьезно?
- Правда. Ты что не видишь, как у меня текут слюнки?
Потом из окна выглянула женщина. При виде меня ее растерянное лицо
стало строгим и гордым, как у римской матроны.
- Что вы тут делаете? - сказала она без всякого акцента, однако с
типичными обертонами строгого рабовладельца.
Да, да, знаю, шабашники, вроде нас, не имеют права подходить к жилым
строениям ближе чем на пятьдесят метров. Если бы на нашем месте работали
биомехи"прим. нанотехнологические устройства, обладающее некоторыми
функциями живых существ, такими как потребление энергии из окружающей среды,
выделение, самовоспроизводство·, то им, наоборот, надлежало бы не удаляться
от жилья дальше чем на полсотни метров. Они ведь могут повредиться,
переохладиться или перегреться, их могут украсть - а они, в отличие от нас,
стОят ой как дорого.
- Мы случайно повредили коаксиальный кабель, ведущий к вашей
резиденции - честное слово, мы не виноваты, подрядившая нас организация не
указала его на плане. Я пытался понять, куда он ведет. Да вот еще это...
Я показал консоль.
- У меня чистые руки. Честно.
И в самом деле, я мыл их только вчера.
- Бросьте это в мусорный бак, - отрезала мадам. - А насчет кабеля не
волнуйтесь так - я вызову нашего электрика, он сам все проверит.
- Нет, не выбрось, - из окна снова появилась девочка-палочка. - Это моя
любимая консоль. Пусть дядя принесет ее сюда, а я угощу его твоими
пирожными.
- Но этот господин совсем не хочет есть.
Какой фальшивый голос был у этой мадам. Но девочка сразу опровергла
свою мамашу.
- Он только что сказал, что хочет. Пусть придет сюда и мы вместе
поедим. Пожуем-поболтаем.
На лице женщины выписалось страдание. Ее можно было понять и даже
представить себя на ее месте. Богатые тоже плачут, страдают, переживают -
это нам, голи перекатной, внушили с помощью бесконечных мыльных сериалов. С
одной стороны эта мадам привыкла угождать своему странному ребенку, с
другой - я был для нее опасен. Какой-то подонок из низших слоев, наверняка
криминальный, скорее всего, несущий биологические и информационные вирусы,
инфосифилитик, сифоинфилитик. Наверное, еще год назад я застеснялся бы и
оставил ее самостоятельно решать проблемы со своим ребенком. Но за этот год
моя совесть куда-то подевалась, сдулась, исчахла.
- Эй, давай, поднимайся на второй этаж, - знай себе нудила "палочка". -
Чего тянешь, что ты там стоишь, как памятник?
- Если вы не возражаете, хозяюшка, я зайду на десять минут. Так,
наверное, будет лучше для вашей малышки. И, кроме того, мне есть, что
сказать ей насчет правильного питания.
На лице женщины обозначился перелом. Душевный перелом.
- Ну, хорошо, десять. Я сейчас спущусь и открою вам.
И дверь действительно распахнулась. Чтобы я мог войти, хозяйке пришлось
отключать робостража, который уже потянул ко мне свои щупальца.
- Выдохните сюда, пожалуйста.
Я дыхнул в трубку, на ней зажегся зеленый индикатор. Теперь хоть буду
знать, что у меня нет туберкулеза и серозного менингита. А вши, надеюсь, не
разбегутся - не кони же.
Впрочем, дальше первого этажа мне подняться не дали. Бдительная женщина
остановила меня в подсобке около кухни. Ничего такая подсобка, я бы
согласился в ней прожить всю оставшуюся жизнь, особенно если будет доступ на
кухню - а там картошечка сама чистится, кастрюльки сами по плите скачут на
магнитных подушках, а холодильник рассказывает и показывает, какие блюда
можно изготовить из всякой снеди, лежащей у него во чреве.
Вбежала девочка-палочка. Даже влетела. Похоже, ее легкое тельце
перемещалось под действием сквозняка.
- Гамбургер хочешь?
- Давай вначале твою консоль проверим.
- Да дерьмово она работает, уже неделю. Поэтому я и выбросила ее в
окно, когда онлайн вырубился. Папа говорит, что может ее починить, только
ему неохота свое время тратить на эту окаменелость.
- Мне охота. Я тоже окаменелость.
Консоль включилась по голосовой команде и начала загружать операционку
"Линукс Убунту". Штучка, в самом деле, антикварная, с корпусом из какого-то
золотистого металла и изумрудными кнопками. А неисправность оказалась
хиленькой - один из дисковых разделов переполнился. Сто лет
неиспользовавшиеся файлы я удалил, файл подкачки уменьшил. Это минут десять
у меня заняло.
- Так ты получается круче моего папы, - подытожила "палочка", дотошно
проверив работу консоли.
- Я бы этого не сказал. Просто твой папа - человек будущего, а я -
вождь одного маленького забытого племени, в котором кроме меня никто уже не
числится.
- А где твои перья, вождь?
- Потерял, потому что носил набекрень, как матросы бескозырку. Ладно, я
пошел, меня уже бизоны заждались.
- Ты ж голодный, - напомнила девочка. - У нас весь холодильник забит
жратвой. А холодильник у нас здоровенный, как шкаф. Даже не понимаю, зачем
нам такой холодильник?
- Попробуйте мои жареные колбаски, - вымучила из себя хозяйка, - это
баварские охотничьи вурстхен.
Честно говоря, я на эти "вурстхен" набросился как бешенный зверь, с
утра же почти не жрамши, у меня на свежем воздухе аппетит зашкаливает.
Соблюсти декор уже не получилось. Я, если б представилась возможность, и
хозяйку бы сожрал. Пухленькая такая.
- Ты присоединяйся, - переведя дух, сказал я "палочке". - Как звать
твое превосходительство?
- Николь. Никки.
Что ж это с именами нынче творится? Куда Маши-Наташи подевались,
растаяли что ли как снегурочки вместе с полярными льдами?
- А чего сама не ешь-то? Ты же настоящий гвоздь, Никки. Вырастешь,
будешь как вешалка. На тебя тогда пальто будут вешать по ошибке.
- Уже ем, - сказала девочка и откусила от колбаски под восхищенные
взгляды своей мамаши, потом еще и еще. - А я не хотела есть, потому что
мир - ужасен. Он - противный!
- И плевать на мир. Чего о нем думать? Он-то про нас не думает. А чем
он тебе ужасен?
И она рассказала про какого-то белого медвежонка из зоопарка, у
которого слишком маленький бассейн и который никогда уже не сможет увидеть
свою ледовую родину, потому что все льды растаяли.
- Медвежонок! Мне бы на место этого млекопитающего. Уж он то, не
беспокойся, трескает за милую душу.
- Доктор сказал, что у некоторых детей обостренное чувство
справедливости, - добавила женщина, - и они могут высказать протест только
одним образом - прекратить есть, чтобы досадить своим родителям, которые для
них часть этого несправедливого мира.
- Когда я досаждал своим родителям. то съедал все сладкое из буфета, -
сказал я, - Спасибо, мне пора. А то бизоны действительно заждались и уже
начали острить рога... Знаете, барыня-сударыня, о несправедливости Николь
могла узнать только о вас. Не надо портить жизнь ребенку.
2. Гараж офисного типа
Вечер прошел неплохо, учитывая, что бригадир Иван Магометович дал
только пару затрещин Ваське. Я для молодого быковатого Ивана Магометовича
проходил под грифом "чудачок в пенсне" и он как-то меня сторонился. Если бы
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг