и что все это, собственно, значит. Мысленно он вздохнул. Еще неизвестно,
что из этой истории получится! И теперь, на Елшанке, и в особенности потом.
Подводя итог своим размышлениям, Кронин машинально проговорил со
свойственной ему флегмой:
- Поступай, как знаешь. Все равно потом пожалеешь!
- Что? - удивился Иван.
Алексей очнулся от своих мыслей и рассмеялся.
- Не обращай внимания. Это я так, мысли вслух для собственного
пользования.
На том, что Лобов должен на некоторое время испариться, оставив Лену
Зим в обществе Клима и Алексея, настаивал Кирсипуу и настаивал решительно.
- Мне не хочется входить в детали, - глаза психолога смотрели на Ивана
доброжелательно, но Ивану чудилась в них легкая усмешка. - Вы уж поверьте
мне на слово! Сами убедитесь, что Лена легко найдет общий язык с вашими
друзьями.
Лобов молчал, поэтому Кирсипуу счел нужным усилить аргументацию:
- Во всяком случае, с ними ей будет заметно проще, чем с Иваном
Лобовым.
- Это почему?- импульсивно обиделся Иван.
- Да хотя бы потому, что ни Алексею, ни тем более Климу и в голову не
придет обращаться с Леной как с малознакомой дамой на торжественном приеме!
Пусть они знакомятся и дружатся без прямого вашего участия. Так будет лучше
и для ваших друзей, и для Лены, и для вас. Право, вы уж поверьте мне,
дипломированному психологу, на слово.
Иван ему и верил и не верил. Не хотелось ему расставаться с Леной! Не
хотелось еще и потому, что уговорить ее отправиться с ним на Елшанку Ивану
стоило больших трудов. Когда Иван рискнул предложить Лене вместе покинуть
профилакторий, сказав в ответ на ее беспомощное: "А как же я?",-"А вы - со
мной", радость, мелькнувшую в ее глазах, тут же затопила волна испуга.
- Это невозможно!
- Почему? Не вечно же вам сидеть в профилактории.
Упоминание о профилактории позволило Лене тут же уцепиться за
подходящий предлог.
- А что скажет доктор Кирсипуу?
,- Ничего не скажет. Вернее, одобрит - вот и все.
- Вы уверены?
- Уверен. Честно говоря, я уже советовался с ним,- покаялся Иван.-
Взял этот грех на свою душу!
Теперь, уже грустно, Лена повторила:
- Это невозможно!
- Да почему?
- Неловко,- Лена заглянула Ивану в глаза. - Неловко, понимаете?
- Вы же моя крестница, в конце концов!
- Правда,- с некоторым удивлением припомнила девушка и нерешительно
спросила:- Куда же мы отправимся?
- Куда угодно,- и, помедлив, Лобов пояснил: - Мне ведь скоро в космос;
в очередной патрульный рейд. Надо повидать Землю, потолкаться среди людей,
знакомых и незнакомых, побывать в музеях-полисах и в декорумах. Составьте
компанию!
Видя, что Лена колеблется, Иван уточнил:
- Можно слетать в Сан-Франциско, это рядом. Или в Ленинград, там моя
родина. Можно побывать в Турции на каскадах Памукале или в Африке на
водопаде Виктории. Можно заглянуть на мыс Канавералл, посидеть в кафе
космонавтов. Там вы наверняка встретите кого-нибудь из старых друзей.
- Нет!- вырвалось у девушки.- Только не это!
Она задумалась, словно позабыв о существовании Лобова, потом
встряхнула головой, прогоняя нечаянное раздумье, и подняла теперь уже
спокойные карие глаза
- Мне надо слетать в Месопотамию, на Двуречье. Проводите меня? - Лена
слабо улыбнулась.- Одна я побаиваюсь.
- Одну вас и доктор не пустит. Со мной - другое дело. Лететь до
Багдада на орбитальном корабле в обшей сложности минут сорок, сущие пустяки
по космическим меркам.
Он вопросительно смотрел на девушку, ожидая пояснений.
- До Багдада,- согласилась она.- Там вы и подождете меня. Я отлучусь
ненадолго, на несколько часов. Хочу проститься с Виктором.
- Это дело святое,- одобрил Иван после паузы.
Он решил, что Виктор Антонов родом откуда-то из Двуречья, поэтому Лена
и летит туда. Но оказалось, что дело обстоит гораздо менее прозаично -
трогательно, наивно, а поэтому, может быть, и чуточку смешно. Когда Лена
наводила справки в Йеллоустанском орбитальном порту, Иван понял, что она
собирается посетить развалины древнего Вавилона и, никак не связывая это
посещение с Виктором, принялся расспрашивать ее об этом историческом месте,
где побывать ему не довелось. А оказалось, что все связано. На берегу
ручья, что протекает через территорию древневавилонских развалин, растет
огромное, очень старое тутовое дерево. Перед первым полетом в дальний
космос, который завершился стажировкой на Орнитерре, Виктор и Лена посетили
эти места и посидели на берегу ручья в тени этой красноягодной шелковицы.
Поскольку объяснений этому поступку от Лены не последовало, Лобов позволил
себе полюбопытствовать:
- Наверное, в этом посещении был не только туристический, но и
какой-то другой, ну, ритуальный, что ли, смысл?
Лена на секунду подняла на него глаза.
- Был, - поколебавшись, она пояснила: - По одному из преданий именно
под этой шелковицей погибли Пирам и Тисба. Понимаете, ягоды у нее были
белые, а когда они погибли, покраснели. И такими остались уже навсегда.
- К стыду своему,- признался Иван,- я и представления не имею, кто
такие Пирам и Тисба.
- Герои новеллы Овидия.
- По-моему, древнегреческий поэт?
- Древнеримский. Публий Овидий Назон. Его любил Пушкин. Любил и
Виктор.
- Тутовые деревья не живут по две с половиной тысячи лет,- практично
заметил Лобов.
- Конечно, не живут. Но разве в этом дело? Дело в легенде.
- А в чем ее суть?- осторожно спросил Иван.
- Суть в том, что даже дерево, даже дерево, ощутило трагедию погибшей
любви.
- Это мне понятно. Я спросил о Пираме и Тисбе.
Лена грустно улыбнулась, разглядывая Лобова.
- А о Ромео и Джульетте вы знаете?
- Конечно.
- Ну, вот. Пирам и Тисба - это овидиевы предшественники шекспировских
героев.
И поскольку, явно не удовлетворившись этим, Иван ждал подробностей,
Лена рассказала ему содержание овидиевой новеллы. Пирам и Тисба жили в
Вавилоне в соседних домах, которые разделяла глинобитная стена и давняя
вражда родителей. Но юноша и девушка полюбили друг друга. Каждый вечер они
встречались у глинобитной стены, в которой был пролом, шепотом
разговаривали, а когда наступала ночь, прощались. Их тяга друг к другу была
так сильна, что они решились однажды нарушить запрет родителей и
встретиться ночью далеко за городом у могилы Нина, основателя Ассирийской
империи и покорителя Вавилона, под старой белоягодной шелковицей, росшей на
берегу ручья. Тисба пришла первой, но, испугавшись свирепой львицы,
спряталась в пещере. Убегая, она уронила свое покрывало, и львица разорвала
его, испачкав кровью только что убитого ею быка. Пришедший позже Пирам
рассмотрел при лунном свете следы львицы, пошел по ним и с ужасом обнаружил
разодранное в клочья, забрызганное кровью покрывало Тисбы. Поцеловав
остатки покрывала, Пирам сказал: "Обагрись теперь и моей кровью!", поразил
себя в грудь мечом и остался лежать под шелковицей. В тумане смерти он еще
успел увидеть лицо Тисбы, живой и невредимой, в ужасе склонившейся над ним.
Но того, как Тисба поднялась на ноги, приставила острие меча к своему
сердцу и бросилась на него,- Пирам уже не видел. Влюбленных соединила не
жизнь, а смерть. В одной могиле похоронили их.
Со сложным, противоречивым и переменчивым чувством разглядывал Иван
погрустневшее лицо Лены. Словно некая пелена спала с его глаз. Как-то разом
прозрев, он увидел в ней не женщину и даже не девушку, а девочку. Конечно,
Ян Кирсипуу говорил ему об этом. Но одно дело слушать слова другого, и
верить и не верить ему, и совсем другое вдруг самому увидеть эту девочку,
еще живущую частью своей души в придуманном мире туманных грез и до конца
не осознанных желаний, еще не успевшую по-настоящему шагнуть в жестковатый,
но ясный в определенности своих отношений взрослый мир. Кто в детстве не
мечтал о чистой и самоотверженной, вечной любви? История Виктора и Лены
трогала сердце Ивана. Но так же как история Пирама и Тисбы, придуманная
Овидием в укор растлению и распутству римской знати, она была придуманной,
слишком театральной для действительной жизни, ненастоящей. Сердце Ивана
было полно жалости, но была, в этом чувстве и доля неловкости. Ему было
неловко представлять себе Лену рядом с Виктором в тени старой шелковицы,
растущей на берегу ручья среди развалин, покрытых пылью минувших
тысячелетий. Неловко за их искренние, но наивные клятвы в вечной любви. Той
самой, никем и никогда до конца не понятой любви между мужчиной и женщиной,
о которой они лишь мечтали, не зная ее сути. Дети! Сущие дети,
приблизившиеся к любви как к красивой, но пугающей игрушке, которую очень
хочется и очень страшно взять в руки. И надо же было случиться такой
нелепости, что эта больше выдуманная, чем настоящая любовь, попала в чужом
и чуждом земным законам синем мире, в самую настоящую, а не выдуманную
трагедию! Где же справедливость? Да и есть ли она вообще?
- Я думал,- негромко сказал вслух Иван,- Шекспир сам придумал историю
Ромео и Джульетты. А он только повторил ее! И повторил по-своему,
по-другому.
- Все повторяется по-другому! А значит и не повторяется по-настоящему.
Помедлив, Лобов осторожно спросил, стараясь не обидеть девушку:
- Нужно ли тогда возвращаться в прошлое? Еще и еще раз терзать сердце?
Лена подняла на него карие глаза, и Иван подивился неожиданному
спокойствию ее взгляда.
- Прошлое... Мне кажется, что с тех пор, как мы стояли с Виктором под
старой шелковицей, прошло не полтора года, а целая жизнь. Я уже не та Лена
Зим, что раньше! Иногда мне хочется сменить имя. Прошлое... оно прошло, я
выросла из него, Иван. Поэтому и хочу проститься с Виктором. Но это мое
прошлое! Не слишком ли я легко расстаюсь с ним?
- Не надо бояться солнца, Лена.
Девушка непонимающе смотрела на Ивана.
- Солнца?
- Солнца,- подтвердил Лобов.- Я не большой любитель поэзии. Но Пушкина
я люблю. Я люблю и финал его Ариона. По-моему, это по Овидию, впрочем, не
уверен в этом.
С новым интересом глядя на Лобова, Лена переспросила:
- Арион? - и покачала головой. - Не помню!
Немного смущаясь, он всегда смущался, когда ему случалось
декламировать стихи - непривычным для него было это занятие, Иван прочитал
вполголоса:
- Погиб и кормщик, и пловец! Лишь я, таинственный певец, на берег
выброшен грозою. Я гимны прежние пою и ризу влажную мою сушу на солнце под
скалою, - Иван помолчал и улыбнулся девушке.- Так что не надо бояться
солнца, Лена. Всем нам приходится тонуть в бурях! А потом сушиться под
какой-нибудь скалою, распевая прежние гимны.
Поездка в Месопотамию по-новому сблизила Лену и Лобова, но сблизила в
русле все тех же дружеских отношений, может быть, сердечных, но все-таки
только дружеских. Как ни странно, дальнейшему развитию отношений мешала
именно их дружественность. У настоящих людей, у порядочных, искренних в
своих чувствах мужчин и женщин барьер дружбы на пути к любви часто
оказывается гораздо более жестким, чем это может показаться на первый
взгляд. А то и непреодолимым! Чтобы перешагнуть этот незримый барьер, нужна
некая бесшабашность, толика смущающегося самим собою бесстыдства. Характеры
Лобова и Лены были чужды тому и другому, поэтому их отношения, скорее
всего, так и остались бы дружескими, если бы они не хитрили, хитрили
довольно искусно, хотя делали это бессознательно, инстинктивно. Нимало не
считая свое поведение преднамеренной хитростью. Любовь вообще хитра по
своей природе и склонна к самым удивительным превращениям, из-за чего порою
не сразу распознается даже теми, кто ею уже безнадежно болен. В своей
неосознанной хитрости любовь может оборачиваться подчеркнутой холодностью,
досадой, демонстративной вежливостью и непонятной злостью, ученическим
восхищением и пылкой ненавистью. Не отдавая в этом отчета, хитрили между
собой и Лена с Иваном, инстинктивно охраняя неторопливо расцветающую
любовь: несмотря на сердечность и теплоту установившихся отношений, они так
и не перешли на ты!
Когда Иван предложил Лене погостить на елшанском биваке, девушка,
расспросив, что представляет собой этот бивак, просто испугалась.
- Это невозможно!
- Почему?
- Неловко,- пояснила она уже мягче.- Там все свои. И вдруг я! Неловко
будет - и всем вам, и мне самой.
- Вы наша крестница, Лена, - напомнил Лобов.
- Понимаю. Но к этому надо привыкнуть.
- Вот и привыкнете.
- Пока привыкну, испорчу вам каникулы, - она прямо взглянула на
Ивана. - Я же их совсем не знаю - ни Алексея, ни Клима!
- Они мои друзья,- напомнил Лобов.- А стало быть и ваши друзья.
Лена затрясла головой и, поправляя рассыпавшиеся волосы, призналась:
- Не знаю. Неловко все это!
- В конце концов глайдер всегда стоит на биваке. Не понравится, - по
первому же слову отвезу вас куда, угодно: хоть в профилакторий, хоть даже
на Луну!
Лена невольно улыбнулась. Соображение, высказанное Иваном, и решило
вопрос о посещении бивака на Елшанке.
VIII
К середине двадцать третьего века человек взял под контроль и
приспособил для своих нужд большую часть планетарной суши. Неконтролируемые
территории, сохранявшие первозданно-естественное состояние, располагались
лишь в северном и южном полярных регионах, в труднодоступных высокогорьях,
и в некоторых пустынях, вторичное освоение которых до поры до времени
откладывалось. Контролируемая человеком суша, где на удалениях в сотни и
тысячи километров друг от Друга были разбросаны громады мегаполисов и
массивы энергетических, сырьевых и транспортных баз, в общем и целом
представляла собой гигантский лесопарк. Лесопарковый массив, конечно же,
вторгался и внутрь мегаполисов, перекраивая на свой лад пространство между
высотными зданиями-гигантами. Но это вторжение носило скорее декоративный,
нежели утилитарный характер, внутригородские парки были слишком малы по
сравнению с населением мегаполисов. Для отдыха и садово-огородных
любительских занятий предназначались садово-парковые зоны, окаймлявшие
мегаполисы и по площади своей во много раз превосходившие собственно
городскую территорию. Садово-парковые зоны мегаполисов постепенно
переходили в лесопарковый массив с гнездами садово-огородных и полевых
участков, с очагами заповедников, резерватов и планетарных парков.
Резерваты по составу своей фауны и флоры были, конечно же, богаче
лесопарка, но уступали заповедникам, занимая в этом плане срединное
положение. Особенно живописные участки резерватов, в том числе и бывшие
национальные парки, были превращены в парки планетарные - любимые места для
праздничного отдыха и развлечений. Часть планетарных резерватов,
отличавшихся разнообразием ландшафтных условий, была передана дальнему
космофлоту.. Отчасти для полноценных контактов с Землею-матушкой во время
каникулярного отдыха, отчасти для подготовки экспедиций по исследованию и
освоению других планет земного типа. В одном из таких больших
космологических резерватов, Оренбуржском, тянувшемся с востока на запад, по
среднему течению Урала, у торнадовцев была своя постоянная база - елшанский
бивак.
Оренбургский биологический резерват называли еще Евразийским, потому
что правобережная его часть лежала в Европе, а левобережная относительно
Урала- в Азии. Персональный бивак экипажа "Торнадо" располагался в
азиатской зоне резервата, в излучине Елшанки - небольшой, но изобилующей
глубокими заводями с холодной ключевой водой реки. Елшанка текла по степи,
местами переходившую в песчаную полупустыню. Весной эта степь зеленела и
буйно цвела маками и тюльпанами - белыми и всех других теплых расцветок
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг