Лорка взглянул на него с некоторым удивлением.
- Конечно нет. Виктор - гений пилотажа. Из всех космонавтов, каких я
знаю, а знаю я многих, пожалуй, лишь Тимур может с ним посостязаться. - И
все еще разглядывая Соколова, Лорка с улыбкой спросил. - А зачем бы я брал
его в экипаж, если бы не это качество?
Но дотошного Соколова не удовлетворил и этот разговор. Выбрав случай,
он подсел к Виктору и поинтересовался теперь уже у него - правда ли, что
Лорка пилотирует хуже, чем он, Виктор Хельг. Виктор нахмурился.
- Кто это вам сказал? - резко спросил он.
- Федор.
Виктор удивленно вскинул свои соболиные брови и расхохотался.
- Вот рыжий черт! - Задумался и уже серьезно сказал: - Вообще-то,
конечно, я пилотирую лучше, какой тут может быть разговор? Но... есть тут и
всякие но. Вы уж не сердитесь, Александр Сергеевич, но вам этих тонкостей не
понять. Не надо - вы же не пилот. И не космонавт.
- Ну-ну, - благодушно согласился Соколов и вдруг спросил: - А как вы
думаете, Виктор, почему Федор зачислил меня в разведотряд?
Виктор хмыкнул, критически разглядывая Соколова.
- Крепкое здоровье. Ясный ум, не затуманенный всякими превходящими
соображениями и эмоциями. Приятный характер. - Хельг засмеялся: - А еще
потому, что должен же меня развлекать кто-то в черных глубинах космоса!
Соколов помолчал, пожал плечами и подумал вслух:
- Вы-то хоть штурвал повертели, Виктор. А Федор? Так и просидел
балластом в своем командирском кресле - ничего ведь не делал!
- Рад бы сказать вам какой-нибудь комплимент, Александр Сергеевич, да
не могу. Темный вы еще человек в космических делах. Очень темный!
Соколов одобрительно усмехнулся.
- Так ведь и дела темные.
- Это верно, - согласился Виктор и уже серьезно, хотя и с некоторой
хитрецой, пояснил: - Как это говорится? Командир, Федор Лорка, нес на своих
плечах тяжелый груз ответственности.
Соколов склонил голову набок, обдумывая услышанное, и со свойственной
ему дотошностью уточнил:
- Ответственности - за что?
- За все. За работу двигателей, за то, чтобы раскачка не вышла из нормы
и не развалила нашу посудину. За то, что штурвал на подчистке держал я, а не
он и не кто-нибудь другой. За то, что мы не вмазались в какой-нибудь
дурацкий астероид или пылевое облако. И за все остальное. Я изложил понятно?
- Даже слишком.
- Ничего, это дело серьезное, его надо понять во всех деталях и
нюансах. Понимаете, Александр Сергеевич, когда командир суетится, когда его
деятельность так и лезет на глаза, значит, либо командир слабак, либо экипаж
ни к черту не годится. Чем меньше командир заметен в ординарных ситуациях,
тем выше его профессиональный ранг. Командир нужен для того, чтобы принять
мгновенное и правильное решение, когда дело пошло наперекосяк и пахнет
жареным - аварией или катастрофой.
Лорка, оказывается, краем уха слышал этот разговор, потому что вдруг
обернулся и сказал:
- Вообще-то говоря, Александр Сергеевич, на разгоне корабля можно было
бы обойтись и без командира и без экипажа - одной автоматикой. Поставить
десяток-другой лишних блоков, демпфировать околосветовую раскачку,
автоматизировать подчистку. Но, наверное, вы заметили, что не только на
гиперсветовом корабле, а и на любом другом транспортном средстве с людьми на
борту за пультом управления всегда сидит человек? Побочных обязанностей у
него может быть и больше, и меньше, но центральная задача одна: он должен
быть готов в любое мгновение отключить автоматику и взять управление на
себя. Обязательное включение человека в систему управления объясняется не
техническими, не экономическими, а моральными причинами. Нести бремя
ответственности за людей может лишь человек, аморально поручать это сколь
угодно высокоорганизованной машине.
Лорка помолчал, вспоминая свой визит в подземный зал энергостанции, и
грустно добавил:
- Конечно, можно создать и ответственную машину, которой можно доверять
так же, как и человеку. Но для этого ее надо наделить человеческой душой, ее
эмоциями, страстями, умением любить и ненавидеть. А это аморально, жестоко
уже по отношению к машине.
Боковым зрением Соколов вдруг перехватил взгляд Хельга. Виктор смотрел
на Федора Лорку, как ребенок иногда смотрит на своего старшего брата, может
быть, и не очень любимого, но надежного и уважаемого.
Глава 13
Показывая на зеленую кнопку-лампу, Виктор Хельг дикторским тоном
проговорил:
- Зеленый свет - значит, путь свободен. Ну, а если бы вход в жилой
отсек был запрещен - радиация, разгерметизация или какая-нибудь другая
опасность, - кнопка горела бы красным светом. Ясно?
- Да уж куда яснее. - Соколов подумал, погладил указательным пальцем
кончик носа и полюбопытствовал: - Ну, а если бы я по рассеянности или,
скажем, по злому умыслу все-таки нажал эту красную кнопку?
Хельг усмехнулся.
- А вы бы ее не нажали, в таких случаях она блокируется.
- Зачем же тогда вся эта игра в разноцветные огоньки?
- Чтобы какой-нибудь рассеянный пассажир не проявлял зряшней
настойчивости, не насиловал кнопку и не пытался взломать дверь. Космическая
техника безопасности, по образному выражению профессионалов, рассчитана на
дурака.
Соколов весело хмыкнул:
- То есть на меня?
- Ну, зачем так прямолинейно! Вы просто младенец, космический младенец.
А разве младенцев допустимо называть дураками?
- Н-да. А не великоват я для младенца?
- В самый раз, - успокоил Виктор и нажал кнопку.
Овальная дверь растаяла. В этом не было никакого волшебства. Соколов
успел заметить, что она спряталась в обойму подобно диафрагме объектива,
только движение это было очень быстро, почти неуловимо глазом.
- Прошу, - галантно сказал Хельг. - Вам, как детективу, полезно знать
самые укромные корабельные уголки.
Жилой отсек корабля представлял собой цилиндр овального сечения,
сделанный из гибкого и прочнейшего армированного нейтрида. В стартовом
положении, на разгоне и торможении эта гигантская труба свертывалась плотной
спиралью вперемежку с витками оранжерейного и технологического отсеков,
совершенно идентичной внешней конструкции. После выхода на стабильный
гиперсвет или в инерциальном полете корабль, волею экипажа, вытягивался в
длину в три раза. Плотная трехкомпонентная спираль отсеков при этом
распрямлялась как пружина, а сами отсеки словно разбухали, примерно вдвое
увеличивая свой диаметр, и становились пригодными для комфортабельного
использования и эксплуатации.
Шагая рядом с Хельгом по коридору жилого отсека, Соколов ощущал
странную ироничную раздвоенность своего "я". Ему нет-нет да и начинало
казаться, что рядом с Виктором шагает кто-то другой, его двойник, а сам он,
истинный Соколов, сидит в зрительном зале и с любопытством смотрит некий
приключенческий фильм. Секундами это ощущение было таким острым, что ему
приходилось делать активное волевое усилие, чтобы убедить себя в реальности
происходящего. В этой иллюзорности сущего была отчасти виновата обстановка:
коридор имел овальное сечение и заметно изгибался выпуклой дугой, поэтому
где-то впереди светящийся потолок натекал на пол. Потолок был именно
светящимся, похожим на чисто вымытое прохладными дождями безоблачное
синее-синее осеннее небо. Холодный его свет смягчался двумя окаймляющими
оранжевыми полосами. Небо и солнце! Что может быть лучше? По всей длине
коридора виднелись двери, врезанные в плоские ниши. Соколов знал, что они
вели в индивидуальные каюты, в спортзал, фильмотеку и клуб. Салатные стены
матово отражали свет, и эти отражения, оттенками разной насыщенности,
образовывали приятные глазу абстрактные узоры и орнаменты. Под ногами мягко
шуршал и пружинил ковер, который фактурой и цветом напоминал весеннюю траву.
Никаких украшений, никаких углов и выступов, все так зализано и заглажено,
что не за что ухватиться рукой.
Соколову вдруг пришла в голову озорная и пугающая мысль: стоит ему
сделать волевое усилие, сдвинуть брови, как все вокруг волшебно изменится -
сломается овальный коридор, приобретая привычную, прямоугольную форму,
заострятся плавные обводы дверных ниш, ровный небесно-золотистый свет,
разлитый по потолку, сконцентрируется в отдельных плафонах. А сам он
мгновенно перенесется из дальнего космоса на Землю, из ближайшей двери
выйдет жена и укоризненно спросит: "Где это ты пропадал так долго?" Соколов
улыбнулся этому необычному чувству, и все-таки где-то в самой глубине души,
вопреки логике и разуму, теплился жутковатый червячок сомнения - вдруг этот
сказочный обтекаемый мир действительно можно разрушить одним движением
бровей.
- А вот и ваша каюта, - отвлек Соколова от размышлений голос Виктора. -
Заметались? Или уже тоска по родине?
Эксперт засмеялся своим странным мыслям и вслух сказал:
- Хуже. Тоска по чародейству.
- Ну, это пустяки. Сезам, откройся! - торжественно возгласил Хельг и
нажатием на кнопку-лампочку "уничтожил" дверь. - Прошу!
Жилые каюты размещались в пространственных карманах отсека, которые
формировались лишь на марше при полной развертке корабля. При стартовой и
финишной свертке эти карманы ликвидировались, поэтому Соколова удивили и
относительно большие размеры кают, и, главное, обилие расставленной в ней
мебели. Вдоль одной стены тянулась широкая низкая тахта. Слева от нее стоял
рабочий стол для чтения микрокниг и просмотра микрофильмов, а справа - некое
устройство, похожее сразу и на универсальный музыкальный инструмент,
симфо-нолу, и на пульт управления компьютером. Чуть подальше -
шкафчик-тумбочка и дверь, ведущая в туалет, посредине комнаты круглый
столик, а возле него стул и два мягких кресла. Стена напротив тахты была
совершенно свободной. Соколов догадался, что это гигантский экран
корабельного стереовизора. Каюта была отлично освещена по коридорному типу:
небесно-синий потолок был окаймлен теплой оранжевой полосой. Светло-салатные
стены не имели никаких орнаментов, а вот зеленый антисептический
ковер-мусоросборщик был украшен россыпями золотистых и белых цветочков.
Пододвигая стул к пульту управления, Хельг поинтересовался:
- Как интерьерчик?
- Тесновато, - неопределенно ответил эксперт.
И в самом деле, мебель так загромождала каюту, что передвигаться по ней
приходилось с определенной осторожностью.
- Тесновато, - согласился Виктор, делая на пульте несколько
переключений. - Ничего, половину мебели мы сейчас изничтожим. Ан!
Столик, кресла и шкафчик мгновенно исчезли, только послышался сухой
шорох да на ковре произошло какое-то шевеление, точно пронесся порыв ветра.
- Вот и волшебство, по которому вы тосковали. Садитесь.
- Я тосковал по чародейству, - с подчеркнутой серьезностью поправил
Соколов и попробовал прочность тахты рукой. Хельг засмеялся.
- Садитесь, Александр Сергеевич, не опасайтесь.
Соколов критически оглядел каюту и посожалел:
- А шкафчик-то вы зря изничтожили.
- Это дело поправимое.
Виктор поколдовал за пультом, миг - и шкаф-тумбочка снова оказался у
стены.
- Электрофы?
- Они самые. Воплощение древней мечты о материализации духов.
Электрофами называли очень интересные и очень дорогие в производстве
синтетические материалы. Их фактура могла варьировать в очень широких
пределах: электрофы могли становиться и мягкими, как пуховая подушка, и
жесткими, как каменный монолит. Кроме того, под действием достаточно
сильного электрического поля и пропорционально ему объем электрофов мог
уменьшаться в десятки и даже сотни раз, полностью восстанавливаясь после
снятия напряжения. Это был идеальный материал для изготовления предметов,
которые надо было хранить в компактном, сильно уменьшенном виде. Но не
слишком ли он дорог для мебельного моделирования?
- Ну, как шкафчик, смотрится? В принципе, можно изменить его размеры и
форму. Это касается и кресел, и всего остального.
- Пусть стоит как есть. Мебельным чародейством я сыт.
- В таком случае обратимся к стенам. Так сказать, от содержания к
форме. Не кажется ли вам, что окраска несколько суховата?
Соколов еще раз оглядел каюту. Да, стены были суховаты. Никаких
украшений, орнаментов, рисунков; теплые и нежные стены как таковые. Да что
украшения, даже окна, иллюминатора в каюте не было. И хотя о казематах
Соколову приходилось только читать, именно это слово само собой пришло ему
на ум - красивый, благоустроенный каземат.
- Да-да, - угадывая его мысли, проговорил Хельг, - проведя в этой
камере месяца два-три, вы будете кричать: "На волю! В пампасы!" - и биться
головой об эти милые стенки. Кстати, они прекрасно амортизируют, так что это
занятие почти безопасно. - Он принял заговорщицкий вид. - Хотите побывать на
берегу моря?
Вопрос был чисто риторический, Виктор и не стал дожидаться ответа.
Несколько переключений на пульте, свет в каюте на мгновение померк, и
Соколов перенесся на берег моря, к самой кромке мелкого золотистого песка -
экран стереовизора сработал безупречно. Маленькие волны с шорохом
подкатывались к самым его ногам, так что хотелось задрать их на тахту,
золотистый песок темнел, покрываясь лопающимися пузырьками пены, быстро
процеживал воду и приобретал прежний веселый цвет. Уходя вдаль, морская
гладь сначала темнела, приобретая почти фиолетовый цвет, а потом опять
светлела, туманилась и незаметно сливалась с небесной голубизной. Легкий
ветер шевелил волосы Соколова, наполняя каюту острой влажной свежестью.
Совсем близко взмахнула крылом чайка, так что Соколов отшатнулся. На него
равнодушно взглянул круглый розовый глаз. "Эг! Эг!" - послышался удаляющийся
картавый крик. Иллюзия морского побережья была настолько полной, что
Соколову время от времени приходилось делать усилие, заставляя себя
вспомнить, что он находится вовсе не на лоне природы, а в каюте
гиперсветового корабля.
- Ожившая голография, - пробормотал он.
- Не только ожившая, - наставительно поправил Хельг, - но еще и
озвученная, и ароматизированная. В общем, композоника.
Да, это была композоника, художественное полотно синтетического
искусства - единство света, объема, движения, звуков и запахов, созданное
объединенными усилиями искусства, науки и инженерии.
Композоника родилась в космосе как прикладное искусство. Она родилась
вместе с кораблями-рейдерами, которые уходили на многие месяцы и годы. Даже
солнца не было там, где пролегали их маршруты, - только слабый свет звезд
сопровождал их в дороге. От холода и вакуума безжизненного космоса экипаж
защищали лишь стены да обшивка корабельного корпуса. И эти стены маячили
перед глазами людей ежедневно и ежечасно - недели, месяцы, годы. Сочетание
постоянства интерьера, пусть даже красочного, и скрытых за стенами помещений
опасностей рождало у людей стойкое нервное напряжение. А напряжение
приводило к странным и тревожным сдвигам в психике. Из надежного, по-своему
родного дома корабль незаметно превращался в ненавистную тюрьму, из которой
хотелось выбраться любой ценой. Все, что ежедневно попадалось на глаза, -
мебель, приборы, оборудование, даже украшения, - начинало вызывать
нарастающее раздражение, злость и, наконец, истерию, которая в тяжелых
случаях заканчивалась настоящими психозами.
Соколова отвлекли от раздумий слова Виктора.
- Я вижу, уважаемый эксперт, морские пейзажи вызывают у вас меланхолию.
- Верно. Хочется поплавать, может быть, даже утонуть. А ведь
невозможно!
- Хотите, я вас утоплю? Только не в воде, а в свете?
- Валяйте! - махнул рукой Соколов.
Миг - и море исчезло, точно это была паутина, которую смахнули
небрежным движением руки. Каюта превратилась в радужный, мерцающий,
колыхающийся мир. Это был трепетный свет, только что пробудившийся к жизни.
Он струился сверху, с потолка, скользил по стенам и угасал на полу, его
холодные голубоватые тона постепенно теплели и рассыпались золотистыми,
огненными и рубиновыми искрами.
- А можно и так.
Каюта стала обычной, только стены ее теперь украшал затейливый
абстрактный орнамент.
- Или так.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг