и шоколад. И даже елки к Новому году. И льдина у них толстая, как... как
дом. Они получше всех живут!
Я говорил и уже никак не мог остановиться. Расписывал, какая у них
прекрасная жизнь. Что они просто объедаются шоколадом и задыхаются от жары
в своих домиках. Я говорил назло. И я, и мама, и Зинка читали в газетах,
что у них два раза лопалась льдина и они в пургу перетаскивали палатки на
другое место. Папа писал веселые письма. Но и я, и мама, и Зинка понимали,
что он пишет неправду, чтобы мы не волновались. И я волновался за своего
отца. И пускай она за моего отца не волнуется.
- Достаточно, Шмель, - сказала Елизавета Максимовна. - Больше говорить
не о чем. Приедет мать, мы пригласим ее на педсовет. Или... или вот что.
Лучше мы пошлем твоему отцу радиограмму прямо на льдину.
- Вы не имеете права! - крикнул я.
- Мои права - не твоя забота. Иди и закрой плотнее дверь. Мне нужно
поговорить с Линой Львовной.
Я посмотрел на Лину Львовну. Она сидела и рассматривала ту же
фотокарточку. Она была вся красная, но на меня не смотрела.
Я повернулся и ушел из пионерской комнаты. А мог бы не уходить, потому
что пионерская комната - наша комната. Она для ребят. Никто не имеет права
отсюда меня выгонять. Но мне было обидно на Лину Львовну за то, что она все
время молчала. Она струсила. Я больше с ней разговаривать не хочу. И я на
все это чихать хотел с высокого места.
Про собрание
На это собрание я бы за тысячу рублей не пошел, если бы не боялся, что
Елизавета Максимовна пошлет телеграмму на льдину. Интересно, почему так
получается: не хочешь идти, а все равно идешь. Я ведь знал, что будут
ругать. Меня на каждом собрании ругают, будто я хуже всех. Может быть, я
просто родился недисциплинированный, а потом стану таким
дисциплинированным, что у них слюнки потекут. Папа говорит: "Человек все
время меняется". И я тоже меняюсь. Раньше я был еще и похуже, а сейчас стал
лучше. А буду еще лучше. Может быть, лучше всех. А как человек себя ведет -
это еще ничего не значит. Мы вот играем в войну. Одни бывают фашистами, а
другие - нашими. Так что же, те, которые изображали фашистов, когда станут
взрослыми, будут фашистами, что ли?
А я про шпионов люблю читать. Может быть, я шпионом буду?
И еще я ненавижу, когда врут по-настоящему. Если сказать, что видел
собаку, у которой хвост на носу, а нос на хвосте, то это будет неправда, но
вроде шутки. А если тебя спросят: "Ты учил урок?" - а ты не выучил, но
говоришь: "Выучил" - то это будет настоящая брехня.
Когда меня спрашивают, я всегда говорю, как было. Но у меня все полу
чается как-то неудачно.
Например, мне говорят:
- Готов отвечать?
Я говорю:
- Нет.
- Почему?
- Не выучил.
- Почему не выучил?
- В хоккей играл.
Ребята начинают смеяться. Учитель сердится. А я - виноват? Я сказал
правду. Я на самом деле играл в хоккей. Чего ж тут смешного?
Учитель говорит:
- Разве ты не понимаешь, что это безобразие: играть в хоккей вместо
уроков?
Я отвечаю:
- Понимаю. Но у меня так вышло.
Ребята опять смеются. А я виноват, что у меня так вы шло? Я не
забывал, что надо уроки делать. И я не буду врать, что я там заигрался и
забыл или что у меня бабушка заболела. Я все помнил. Только мне со двора
уходить не хотелось. И я сказал правду. Значит, нужно мне поставить
двойку - и все.
Но меня начинают спрашивать:
- Если понимаешь, то почему не делаешь?
- Тебе что - хоккей важнее уроков?
- Ты что, и дальше намерен так поступать?
Я очень не люблю отвечать на такие вопросы. Хотя ответить ничего не
стоит. Сначала нужно сказать: "Я понимаю, что это нехорошо". Потом:
"Извините, пожалуйста". И под самый конец: "Честное слово, больше не буду".
Тогда получится, что я осознал свою вину и хочу исправиться. А я еще
не знаю, исправлюсь я или нет. Или, может, я завтра под трамвай попаду и
снова уроков не выучу... Тогда мне опять скажут, что я не держу своего
слова.
У нас в классе есть Вовка Дутов. Он всегда говорит: "Извините,
пожалуйста, это в последний раз". Но с этим последним разом он уже два года
сидит в шестом классе. Он скоро дырку просидит на своей парте. А у меня
только две тройки: по ботанике и по поведению. Но все равно на собраниях
меня ругают.
На прошлом тоже ругали.
Сначала все было ничего.
Елизавета Максимовна сидела за столом, Лина Львовна села за мою
парту - наверное, хотела, чтоб я ее простил. Но я нарочно от нее
отвернулся.
Елизавета Максимовна постучала по столу карандашом, и мы стали
выбирать разные должности.
- Ребята, вы должны отнестись к сегодняшнему собранию серьезно,
вдумчиво, по-пионерски, - сказала Елизавета Максимовна. - Если кто-нибудь
хочет высказаться, не стесняйтесь, говорите прямо. Начнем со старосты. Как
вы думаете, хорошо работала в прошлом году Вика Данилова?
Ребята молчали. Никто не хотел начинать первым. Потом Вовка Дутов
запыхтел. Он всегда пыхтит, прежде чем сказать что-нибудь. Елизавета
Максимовна посмотрела на него.
- Ну, Дутов?
- Хорошо, - сказал Вовка.
- Значит, возражений нет? Данилова остается старостой. Кто за это
предложение?
Все подняли руки. А я не поднял. Я не был "против", но "за" я тоже не
был. У нас в классе вообще никакой работы не ведется. Один раз только
стенгазету сделали: вырезали из "Огонька" картинки и наклеили на лист
бумаги. Сверху написали: "За отличную учебу". Только там никакой учебы не
было. Вырезали одни самолеты и еще про служебных собак.
Данилова тоже работы не вела. Она из класса всех выгоняла в переменку.
Если уж она так хорошо выгоняла, то пожалуйста... Я бы еще лучше выгнал.
- А ты, Шмель, почему руки не поднимаешь? - спросила Елизавета
Максимовна. - Ты - против?
Я говорю:
- Нет, Елизавета Максимовна, не против. Я не согласен, что "хорошо".
Данилова нас из класса выгоняла. Если даже она очень хорошо выгоняла, то
все равно больше ничего не делала.
- А ты сам что делал? - крикнула Вика. - Я тебя больше всех выгоняла.
Я повернулся к Вике и говорю:
- Ну и что? Если бы я из класса сам выходил, тебе вообще было бы
делать нечего. Вот и получилось бы, что ты плохо работала. А так, из-за
меня, ты хорошо работала.
Ребята засмеялись. И Лина Львовна засмеялась. А Елизавета Максимовна
сказала:
- Тебя, Шмель, почему-то не выбирают. Садись на место и не мешай.
- Я не мешал, вы сами спросили.
- Хорошо, хорошо. Довольно разговоров.
Я сел и показал фигу Вовке Дутову. А он погрозил мне кулаком. Тогда я
быстро нарисовал в тетрадке человека с еловой шишкой вместо головы и опять
показал Дутову. Он запыхтел и снова погрозил кулаком.
Пока я рисовал, Борьку выбрали председателем совета отряда за то, что
он клеил газету. Он и в прошлом году был председателем, потому и газету
сделал. За Борьку я голосовал - все-таки мы с ним живем на одной лестнице.
В это время открылась дверь, и вбежал Владик, наш вожатый - весь
красный и волосы мокрые.
- Уф! - сказал он. - Извините, Елизавета Максимовна, что я опоздал.
Только что тренировка кончилась.
- Нужно уметь рассчитывать свое время, - сказала Елизавета
Максимовна. - Садись. Мы сейчас звеньевых выбираем.
- Не могу, - сказал Владик. - Я только на минутку... у меня кончилось
по волейболу... Сейчас будет по баскетболу... Соревнования! Я потом
прибегу. - И Владик исчез.
Елизавета Максимовна строго взглянула на Лину Львовну. Лина Львовна
посмотрела на открытую дверь. Но там, где только что стоял Владик, никого
не было, одни пылинки кружились в луче солнца.
Лина Львовна встала и закрыла дверь.
- Будем продолжать, - сказала Елизавета Максимовна. - Лина Львовна, у
вас есть какие-нибудь предложения?
Лина Львовна встала из-за парты и принялась теребить концы галстука.
Наверное, раньше она так же стояла перед Елизаветой Максимовной, когда
отвечала урок.
- Я не знаю... - тихо сказала Лина Львовна. - Мне бы хотелось... пусть
ребята сами... пусть подумают и выберут. Мне кажется, им даже думать лень.
Они привыкли, что им подсказывают. Ну и...
- Кто же им, по вашему мнению, подсказывает? - спросила Елизавета
Максимовна.
- Ну... я... и другие...
- Хорошо, - спокойно сказала Елизавета Максимовна. - Но давайте об
этом мы с вами поговорим после собрания. И без посторонних.
- Они не посторонние... - едва слышно сказала Лина Львовна.
В классе было так тихо, что если бы Лина Львовна не сказала, а только
подумала, мы бы и то, наверное, услышали. Ребята прямо замерли на местах. А
мне даже показалось, что Елизавета Максимовна сейчас выгонит Лину Львовну
из класса. Но Елизавета Максимовна сделала вид, что не расслышала. Я сижу
на второй парте, и мне было видно, что она изо всех сил старается показать,
будто ничего не случилось. Только ничего у нее не вышло. Я сразу понял, что
она злится. Потому что она сначала стала поправлять прическу, а у нее
прическа и так всегда гладкая - ни один волосок в сторону не торчит. Потом
она полистала журнал. А журнал листать нечего - это ведь не урок. Я по себе
знаю: если тебе нужно сдерживаться, то обязательно или нос зачешется, или
кашлять захочется и вообще начинаешь без толку руками возить.
Но Елизавета Максимовна все-таки сдержалась. Она даже улыбнулась
чуть-чуть. Только смотрела она не на нас, а куда-то вверх, на стенку. Там у
нас висит портрет Дарвина. Наверное, Дарвину она и улыбнулась.
- Ну что же, ребята, - сказала Елизавета Максимовна. - Я жду. Пора
заканчивать. Нам нужно выбрать звеньевых и редактора газеты. Предлагайте
кандидатуры.
Ребята сидели молча и посматривали то на Елизавету Максимовну, то на
Лину Львовну. А Лина Львовна сидела рядом со мной и рисовала на бумажке
звездочки. Она нарисовала восемь звездочек и стала их зачеркивать.
- Я думаю, что звеньевыми можно поставить Летицкого, Никифорову и
Дутова, - сказала Елизавета Максимовна.
Ребята засмеялись и все сразу посмотрели на Вовку Дутова. Мы думали,
что она шутит. Вовка Дутов - второгодник. У него тройки пополам с двойками.
Правда, он здорово в футбол играет, особенно головой. Мы его так и зовем:
"Вовка - футбольная головка". Он длиннее всех в классе. И сильнее всех. Ну
и что? Из-за этого звеньевым выбирать? Он даже и сам удивился, что его
назвали. Надулся и запыхтел.
- Ты что-то хочешь сказать, Дутов? Ты не согласен? - спросила
Елизавета Максимовна.
Дутов поднялся с места.
- Я?
- Ну конечно, ты.
- Пых... - сказал Дутов. - Пых... Согласен.
- Видишь ли, Дутов, - сказала Елизавета Максимовна. - Конечно,
следовало бы подождать, пока ты исправишь свои двойки. Но... класс
оказывает тебе доверие. Класс надеется, что ты изменишь свое отношение к
учебе. Может быть, новые обязанности помогут тебе в этом. Как ты на это
смотришь, Дутов?
- Пых... - сказал Дутов. - Я... изменю... Пых...
Все снова засмеялись. Но Елизавета Максимовна сказала, чтобы мы сидели
тихо и не превращали собрание в забаву. Она еще сказала, что нехорошо
смеяться над товарищем, а надо ему помочь. Как будто мало Дутову помогали!
И учителя с ним сидят все время... Он сам учиться не хочет. Он говорит, что
после восьмого класса его возьмут в футбольную команду мастеров.
Всем было так смешно, что уже хотели голосовать за Дутова, чтобы
посмотреть, какой из него получится звеньевой. Я взглянул на Лину Львовну и
увидел, что она поднимается с места. У нее было такое обиженное лицо, как
будто ее ударили. Она стояла очень серьезная и очень бледная. И я даже
испугался, что она заплачет.
- Елизавета Максимовна... - сказала Лина Львовна. Елизавета Максимовна
сразу как будто окаменела. Она сидела очень прямо и смотрела на портрет
Дарвина.
- Елизавета Максимовна, - уже громче сказала Лина Львовна.
Елизавета Максимовна медленно повернулась к Лине Львовне.
- Я вас слушаю.
- Елизавета Максимовна, мне нужно с вами поговорить. Я прошу вас...
давайте выйдем в учительскую.
- Выйти? - удивилась Елизавета Максимовна. - Почему такая срочность? -
Она взглянула на Лину Львовну и вдруг быстро поднялась из-за стола. - Ну
хорошо, идемте.
Они вышли в коридор и закрыли дверь.
Ребята сразу повскакали с мест и окружили парту Дутова. Его в классе
никто не любит. У нас говорят: если Дутову голову поменять на футбольный
мяч, а вместо мяча дать футболистам Вовкину голову, то ни учителя, ни
футболисты не заметят разницы. Но его не любят не за то, что он глупый, а
за хитрость. При учителях он - тихий-тихий. Учителя думают, что он
неспособный, но зато послушный. И Дутов в классе сидит тише всех. Только он
все запоминает. Не уроки, конечно, а кто что про него сказал. А после
уроков подойдет и - раз кулаком или портфелем! Да еще обязательно
подкараулит, когда человек идет один. С ним один на один никто не может
справиться.
Мне-то вообще неважно, кто будет звеньевым - все равно никто работы не
ведет. Но уж Дутов - извините, пожалуйста!
Когда мы обступили Дутова, он завертел головой, запыхтел, а сказать
ничего не может.
Тогда Вика Данилова спросила:
- Дутов, ты правда хочешь быть звеньевым?
- А твое какое дело!
- Конечно, мое дело, - сказала Вика. - Ведь я же тебя выбираю.
- Ну и выбирай.
- А я не хочу тебя выбирать.
- Сама ты дура, - сказал Дутов.
Ребята засмеялись. Только смеялись они как-то не очень весело - как
будто их нарочно заставляли смеяться.
- А я тоже не хочу! - крикнул Алик Летицкий.
- Сам дурак, - ответил Дутов.
Теперь никто не засмеялся. Это уже получалось вроде игры. Все стали
говорить: "И я не хочу! И я..." Дутов сначала отвечал, а потом перестал. В
общем, половина класса у нас получились дураки, а остальные - неизвестно
кто.
Тогда я сказал:
- Ребята! Алё! Знаете что...
Договорить я не успел. Сзади кто-то запустил в Дутова учебником.
Книжка пролетела над партой и ударила Вовку по затылку.
Дутов вскочил. Он стоял, оглядывая ребят, и никак не мог догадаться,
кто это сделал. Дутов стоял и краснел. Даже затылок у него стал красный. И
вдруг он схватил самого ближнего и изо всей силы рванул за гимнастерку.
Гимнастерка разорвалась, а пуговицы запрыгали по полу.
Это был Гера Попов. Он самый тихий у нас в классе. Он даже не говорил
ничего. Только его парта - рядом с партой Дутова, и когда все ребята
встали, то встал и он.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг