- Ну тогда посиди. Я с ребятами закончу.
А Борька и Вика посмотрели на меня и ничего не сказали, будто меня не
знают.
- Так, значит, вы ждали, ждали... - сказал парень Вике.
- Ага, - ответила Вика. - Не только мы, все ребята ждали. И Алексей
Иванович тоже. А потом посмотрели - они совсем сломанные.
- Алексей Иванович сказал, что им на свалке место, - добавил Борька.
У меня сразу лоб вспотел. Значит, они не про мальчика и девочку, они
про станки пришли разговаривать. А Борька мне ничего не сказал. Ну ладно, я
ему припомню.
- Так что же вы теперь думаете делать? - спросил парень.
- Не знаем.
Тут я уже не мог вытерпеть. Если не знаешь, так и не ходи в редакцию.
Лучше письма пиши. Про мальчика и девочку.
- Их засудить надо - вот что делать, - сказал я. Парень повернулся ко
мне.
- Кого засудить?
- Шефов.
- А ты здесь при чем? - спросил парень.
- Он из нашего класса, - сказала Вика.
- Вот оно что. - Парень засмеялся. - Значит, тебе тоже без станков
плохо?
- Очень плохо, - сказал я. - Просто жить невозможно.
Они все трое засмеялись. И я тоже засмеялся, хотя мне и не хотелось с
Викой смеяться. Но я просто удержаться не мог.
- Ну ладно, - сказал парень, - пошутили мы с вами, а теперь давайте
думать...
В это время позади меня скрипнула дверь. Но я смотрел не на дверь, а
на парня и заметил, что он сразу съежился. Лицо у него стало обиженное, как
у маленького. Я обернулся и увидел Указателя.
Сначала я испугался. Я думал, что он меня специально выслеживает,
когда я в газету приду. Но Указатель на меня даже не посмотрел. Он
заулыбался и протянул руку.
- Приветствую вас, Игорь Владимирович.
Игорь Владимирович сморщился, будто ему в рот клюкву положили.
- Здравствуйте.
- Рад видеть вас в добром здравии.
- Спасибо.
- Я к вам по делу. Вот, так сказать, новые плоды трудов моих. Надеюсь,
на этот раз подойдут. Мне кажется, это то, что нужно.
Указатель не говорил, а прямо орал, как будто с глухим разговаривал.
Игорь Владимирович даже вздрагивал.
- Ребята, - попросил Игорь Владимирович, - обождите, пожалуйста,
минутку в коридоре.
Я говорю:
- Мы же первые пришли.
Это я нарочно сказал. Я мог бы хоть целый час ждать. Просто мне
Указатель не нравится.
Указатель вытаращил свои глаза и спрашивает:
- Тебя как зовут?
- Костя меня зовут.
- Фамилия?
Тут я совсем разозлился. Мне даже как-то обидно стало, что он меня не
узнал, и я уже хотел спросить у него разрешения посмеяться. Но Игорь
Владимирович тихонько мне глазами показывает на дверь: "Выйди, пожалуйста",
Тогда я говорю:
- Идем, Борька, я тебе тоже труды плодов моих покажу.
Мы вышли, но дверь я не закрыл и стал слушать, как Указатель читает
свои стихи. Вот какое было стихотворение:
Жил да был мышонок Петя
В чудной клетке на окне.
Все его любили дети,
Очень нравился он мне.
Непослушный был мышонок,
Дисциплины он не знал.
Только вышел он из дверцы,
В лапы кошке он попал.
Пионерам скажем мы:
Знайте, знайте, детки,
Если хочешь долго жить,
Не вылазь из клетки.
Указатель кончил читать и сказал:
- Жду вашего суда. По-моему, тема важная и, так сказать, пионерская.
- Да... конечно... - пробормотал Игорь Владимирович. - Только вот... Я
не совсем понимаю, почему вы советуете пионерам сидеть в клетке.
- Ну, Игорь Владимирович, Игорь Владимирович! Не ожидал. Разумеется,
клетка - это в переносном смысле. А главная мысль - нужно быть
дисциплинированным. Нельзя совершать недозволенных поступков. Разве вы
против этой мысли?
- Я - за, - ответил Игорь Владимирович. - Но...
Дальше я не расслышал, потому что к нам подошел какой-то человек со
значком "Ленинградская правда". Он заглянул в щелку и сразу отшатнулся.
Потом он осторожно прикрыл дверь, погрозил мне пальцем и спросил:
- Давно сидит?
- Кто?
- Вон тот.
- Минут десять.
- Стихи читал?
- Ага.
- Про кого?
- Про кошку и мышку.
В это время по коридору проходил еще один, тоже со значком, только на
значке было написано: "Смена".
- Женя, - сказал "Ленинградская правда", - удирай, пока цел.
- А что?
"Ленинградская правда" кивнул на дверь.
- Опять пришел.
- А у тебя уже был? - спросил "Смена".
- Был. Я ему про птичку вернул, он мне про мышку оставил.
- Вот черт, - сказал "Смена". - Сейчас его из "Искр" спровадят, он ко
мне придет. А я как раз уйти не могу - приемный день.
- Сочувствую, - сказал "Ленинградская правда". И они ушли.
Я снова открыл дверь. Указатель стоял посреди комнаты и кричал:
- Вы систематически отказываетесь печатать мои стихи! Повторяю:
систематически!
- Но ведь стихи-то плохие, - жалобно сказал Игорь Владимирович.
Указатель прямо завертелся на месте.
- А вы только хорошие печатаете? Вот я выписал: "У меня зазвонил
телефон. - Кто говорит? - Слон". Это от 14 октября сего года. Что это,
по-вашему! Когда вы видели, что слоны говорят по телефону? Или вот: "Когда
же ты снова пришлешь к нашему ужину дюжину новых и сладких калош!" Что это,
по-вашему? Дети должны верить, что можно питаться калошами? Вы
представляете, что будет, если каждый пионер съест по калоше!
Тут уже заорал Игорь Владимирович:
- Это же Чуковский! Понимаете? Чу-ков-ский!
А Указатель почему-то ответил тихо:
- Вот именно. Товарищ Чуковский пишет всякие небылицы, вы их
печатаете. Вам приносят стихи о дисциплине, вы их не принимаете. Разрешите
доложить, Игорь Владимирович, я буду жаловаться.
- Пожалуйста, - сказал Игорь Владимирович.
А Указатель - еще тише:
- Вплоть до Центрального Комитета...
Указатель повернулся и помчался к двери. Мы еле успели отскочить. Он
выбежал из комнаты, пронесся наискосок по коридору. Там была дверь с
надписью: "Смена". Туда он и забежал. А мы зашли к Игорю Владимировичу.
Он сидел за столом и держался за щеку, будто у него зубы болят.
- Вам, ребята, чего?
- Это же мы, помните? Насчет станков.
- Ничего я сейчас не помню, - сердито ответил Игорь Владимирович. - Вы
садитесь. Вспомним.
Мы сели, помолчали немного. Потом Борька говорит:
- А я его знаю, он в нашей квартира живет.
Игорь Владимирович даже на стуле подскочил.
- В вашей? Может быть, он тебе родственник?
Борька сразу испугался:
- Нет, не родственник! Честное слово, не родственник.
- Тебя как зовут?
- Боря.
- Слушай, Боря, - сказал Игорь Владимирович очень ласково, - а как
там... вообще... Ну, как у него здоровье? Болеет часто?
- Он никогда не болеет. По утрам гимнастику делает. Он двухпудовую
гирю выжимает: левой восемь раз, а правой одиннадцать. Я сам видел.
- Ага. Значит, не болеет, - вздохнул Игорь Владимирович. - Ну ладно,
пусть выжимает...
По-моему, взрослые хитрее всех. Я же видел, что Игорю Владимировичу
прямо убить хотелось Указателя, но он при нас ругать его не стал и еще вид
сделал, будто ничего не было. Это потому, что взрослый взрослого при
ребятах никогда ругать не станет. Они авторитет потерять боятся. Игорь
Владимирович даже сразу про станки вспомнил.
- Знаете, ребята, - сказал он. - Я вам постараюсь помочь. Даю слово.
Не знаю, что выйдет, но постараюсь. Только сегодня не могу: голова у меня
просто чугунная.
Наверное, он честно говорил. Потому что вид у него правда был как у
больного. Мне даже его жалко стало. Я говорю:
- Мы в другой раз придем. Верно, Борька?
Борька головой закивал. А Вика будто ничего и не понимает:
- Игорь Владимирович, а сегодня совсем нельзя?
Девчонки, они вообще настырные. С ними много разговаривать - только
хуже. Я ткнул Вику локтем в бок - сразу поняла.
- Или лучше завтра, - сказала Вика и - мне локтем в живот.
- Пожалуйста, - обрадовался Игорь Владимирович. - Давайте завтра. Я
вас буду ждать в это же время. А сейчас идемте, провожу до лифта.
Только вышли в коридор, на другой стороне открылась дверь с табличкой:
"Смена". Оттуда, пятясь, появился Указатель. Он крикнул кому-то в комнату:
- Вплоть до Центрального Комитета! - и пронесся мимо нас - меня даже
ветром обдало.
Когда мы вышли на улицу, Вика стала говорить, что мы зря ушли и что
надо было сходить к главному редактору. Она так говорила, будто она одна
все понимает, а мы - вообще ноль без палочки. Я даже разозлился. И тогда я
сразу придумал. Я, когда злюсь, очень быстро думаю. Я говорю:
- Данилова, Владимир Иванович станки делает?
- При чем тут Владимир Иванович?
- Вот и я говорю - ни при чем. Только мы у него помощи просили.
- Ну и что же?
- А ничего. И у Игоря Владимировича просили. Может быть, он станки
делает? Ты мне лучше ответь на одни вопрос: у тебя своя голова есть?
- Не умничай, Шмель.
Я говорю:
- А ты не умничаешь?
- И не думаю даже.
Тогда я говорю:
- Это потому, что тебе умничать нечем. У тебя своей головы нет. А у
меня есть - вот я и умничаю. Зато я и придумал чего-то.
Борька меня просит:
- Костя, ты покороче не можешь?
- Нет, не могу. Я когда много молчу, у меня голова болит. Ты лучше
скажи: станки откуда привезли?
- Ну, с завода.
- Вот и надо на завод идти, а не в редакцию.
- Нас туда не пустят.
- А может, и пустят. Только надо всем идти. Может, этот толстый, если
все придут, испугается.
Про директора
Весь день на уроках я думал о толстом директоре. Я даже разговаривал с
ним мысленно. Я сказал ему:
"Дайте, пожалуйста, другие станки".
А он будто бы ответил:
"Не дам".
"Вам что, жалко?"
"Не твоего ума дело".
Это мне Зинаида всегда говорит: "Не твоего ума дело". Только говорит
она так, когда ответить не может. Я ее спрашиваю:
- Зина, почему ты маме сказала, что в библиотеку идешь, а у самой
билеты в кино?
- Не твоего ума дело.
- Нет, моего. Ты мне всегда говоришь: "Врать нехорошо. За столом
чавкать некрасиво". А сама врешь и чавкаешь, потому что всегда с книжкой
ешь. Значит, тебе врать и чавкать хорошо, а мне - нехорошо?
- Отстань. Не твоего ума дело.
Вот и весь разговор. Как будто у нее уж такой ум большой, что она
умнее всех и ей можно врать и чавкать. А на самом деле я знаю - ей просто
сказать нечего. Взрослые всегда так: не любят, если за ними ребята следят.
А когда их спросишь чего-нибудь неприятное, говорят: "Вырастешь - поймешь".
Да еще погладят по голове, будто я им страшно понравился. А я не люблю,
когда меня по голове гладят. Я не маленький и не кошка. Это кошку гладят,
чтобы она мурлыкала. А я мурлыкать не умею. И вообще я не люблю, когда со
мной как с маленьким говорят. У мамы с папой есть один знакомый. Он, когда
меня увидит, всегда говорит:
- А-а, вот он, наш герой!
Я спрашиваю:
- Почему это я герой?
- Ну как же! - кричит он. - Конечно, герой! Ведь ты танкистом будешь?
Я говорю:
- Почему это танкистом! Даже и не думал про танкистов.
Папа мне подмигивает: "Помолчи, Костя". Я ему тоже подмигиваю: "Ладно,
помолчу". А знакомый все спрашивает: про отметки и сколько я голов забил.
Уж лучше не спрашивал бы, если не знает. Я в футбол не играю, а в шайбу. Мы
и летом на асфальте в шайбу играем. А он все добивается, чтоб я ему ответил
про героя и когда я в космос полечу. Тогда я на кухню ухожу.
Вообще с ними неинтересно разговаривать. Не со всеми, конечно. С
Владимиром Ивановичем - пожалуйста, он веселый. С Алексеем Ивановичем -
пожалуйста, он честный. И с Линой Львовной - она всегда слушает и не
перебивает. Ей про что угодно можно рассказывать.
А толстый директор мне не понравился. Он нас орлами называл, а ведь
это тоже вроде героев. Наверно, никаких станков он нам не даст.
После уроков мы с Борькой стали кричать, чтобы ребята остались.
Они сначала не хотели, но я сказал, что мы чего-то про станки знаем.
Борька вышел к доске и сказал, что у нас сегодня не собрание, а просто
так. Я когда услышал, что "просто так", меня будто что-то толкнуло. Я хотел
сказать: "Если просто так, то нечего оставаться". Это я по привычке. Но я
сразу вспомнил, что сам уговаривал ребят остаться. И ничего не сказал. А то
был бы один смех, и ничего бы не вышло.
Борька сказал ребятам:
- Давайте сходим на завод. Попросим, чтобы нам хорошие станки дали.
Они ведь обещали.
А ребята закричали:
- Он все равно не даст!
- Нас на завод и не пустят!
Тогда я тоже крикнул:
- А вы пробовали - пустят или не пустят?
- А ты пробовал?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг