Юрий Томин
Борька, я и невидимка
Библиотека Луки Бомануара - http://www.bomanuar.ru/
Spellcheck - Ольга Браз
На Марс!
В этой школе учился еще Петр Первый.
В длинных коридорах, притихших после звонка, шаги звучали особенно
четко, по-солдатски. На лестничных площадках каблуки цокали звонко, как
подковы. Оглушительно кряхтел под ногами паркет.
В других школах люди ходят в тапочках, оставляя ботинки в раздевалке.
А здесь - нет. Здесь все по ненормальному: дубовый рассохшийся паркет,
кафельные площадки, мраморные ступени, на которых визжит каждая попавшая
под ногу песчинка, коридоры длиной метров по сто.
И уборная, где можно спрятаться до перемены, - на втором этаже,
опять-таки в конце коридора.
Но второй этаж - другое, там только классы.
Костя на цыпочках крадется вдоль стены. От одной ниши до другой:
короткая перебежка и - стоп. Можно послушать, что делается в чужом классе.
За первой дверью ведут разговор два голоса - девичий, не уверенный,
тихий, и мужской - раздраженный.
- Синус - это есть... это...
- Отношение!
- Отношение...
- Ну! Катета!
- Катета...
- Какого катета?
- Катета... который...
"Пара", - безразлично подумал Костя и сделал еще одну перебежку. За
второй дверью, захлебываясь от нетерпения, отвечает урок какой-то отличник.
Он так торопился получить свою пятерку, что не обращал внимания на запятые.
Костя услышал примерно следующее:"Ещевдревностиученыезаметиличтостекляннаяпа#
лочканатертаяшелкомобладаетспособностьюпритягиватьмелкиепредметыипришликвыво#
оду..."
Костя сделал рывок.
Третья, последняя ниша, третья дверь.
- "Как хо-ро-ши майские ве-че-ра, когда..." Написали? "Ве-че-ра,
когда..."
"Перед "когда" - запятая", - машинально отметил Костя и с
удовольствием подумал о том, что там, в классе, кто-то этой запятой не
поставил.
До угла коридора оставалось шагов двадцать. По пути была еще одна
дверь, уже без ниши. Костя переступил с ноги на ногу и пошел, не отводя
взгляда от этой двери с сине-белой табличкой - "Зав. учебной частью".
Паркет постанывал, скрипел под ногами, и Костя, впившись глазами в
сине-белую табличку, даже замедлил шаги. Все равно он был обречен. Костя
хорошо знал свое счастье.
"Шмель, ты почему разгуливаешь во время урока?" - спросит Вера
Аркадьевна.
"За мелом", - ответит Костя.
"Ах, за мелом, - скажет Вера Аркадьевна. - Так вот..."
И Вера Аркадьевна уведет его в кабинет. Она будет говорить о том, что
миллионы людей трудятся для того, чтобы Костя мог учиться; и о том, что она
не знает, как быть с ним дальше; о том, наконец, что в его возрасте она
готовила бы себя к полету на ракете, а он, способный, но лентяй, не хочет
учиться. Вера Аркадьевна была уверена в том, что все ученики, даже девочки,
мечтают улететь на ракете.
И все это было правильно, все говорилось уже в сотый раз. И отвечать
было нечего.
Говорят, что перед смертью человек за одну секунду вспоминает всю свою
жизнь. Костя сделал три шага, и вспоминать было уже нечего. Все пронеслось
перед глазами в одно мгновение...
- Шмель, так какой же корень у кукурузы?
Костя прекрасно знает, что мочковатый. У всех у них: у кукурузы, у
ржи, у пшеницы - мочковатые корни.
Мочковатый - это значит: как мочалка, как старый, растрепанный веник,
как борода у козла, как щупальце осьминога. Триста слов может сказать Костя
про этот корень. Четыреста! Но среди них нет того, которое нужно. Он знает,
и учительница ботаники знает, что он знает. И все ребята знают - второй
урок ходят по рукам высохшие ломкие стебли. А у Шмеля просто язык не
поворачивается повторить это слово в десятый раз. И он говорит:
- Висюльками.
Ребята только этого и ждали. Они смеются. В руках учительницы
вздрагивает сухой кукурузий скелет.
- Шмель, будешь стоять за партой до конца урока. Пусть на тебя
полюбуются твои товарищи.
- Но ведь правда же - висюльками, - говорит Костя уже серьезно,
изумленный нечаянным открытием: это ведь очень точно - висюльками.
Ребята опять смеются. Они знают Костю. Они уже привыкли и смеются
раньше, чем Костя открывает рот. И, сами того не желая, они толкают Костю в
пропасть.
- А теперь, Шмель, ты будешь стоять до конца урока у двери.
Костя идет к двери. Вика Данилова смотрит на него с ужасом, как на
прокаженного. Урок продолжается. Половина класса смотрит на учительницу,
половина следит за Костей: что он будет делать?
И в самом деле, не стоять же так просто.
Костя слюнит палец и от глаза вниз по щеке проводит мокрую полосу. Это
значит, у него текут слезы. Еще раз проводит - теперь он уже рыдает, даже
вздрагивают плечи и морщится нос. Костя рыдает, а ребята хохочут. Им-то
что?
- А теперь, Шмель, ты будешь стоять до конца урока за дверью, -
говорит учительница, не оборачиваясь.
Костя выходит и слышит за спиной постепенно затихающий смех. Но стоять
у двери - безумие: может пройти завуч или даже директор. И Костя
отправляется в далекий путь до уборной на втором этаже. Теперь он смотрит
на дверь с сине-белой табличкой, и ему кажется, что какие-то звенящие нити
тянутся от него к этой двери. Она обязательно откроется... Вот сейчас! Еще
шаг... И она открылась.
- Шмель, ты почему гуляешь во время урока? - спросила Вера Аркадьевна.
- А я... за мелом.
- Зайди в кабинет.
Вера Аркадьевна села за стол, а Костя остался стоять посреди комнаты.
- Опять выгнали?
- Почему выгнали? - пробубнил Костя.
- Я не знаю почему, это ты должен знать.
- А что мне, за мелом сходить нельзя? - вяло возразил Костя. Он
понимал, что выкручиваться бесполезно, и сейчас сопротивлялся просто по
привычке.
- Сколько раз на этой неделе ты ходил за мелом?
Костя промолчал.
- Уже два раза ученик Шмель ходил за мелом. Это - третий. Верно?
Ученик Шмель молчал. Да и что сказать? Такое уж Костино счастье. В
третий раз на этой неделе выгоняют его из класса, и ни разу не удалось
добраться до уборной. Сначала встретилась Елизавета Максимовна, потом Лина
Львовна и вот теперь - завуч.
- Я уже не знаю, Шмель, что с тобой делать. Ну скажи сам - что мне с
тобой делать?
Костя молчал, тоскливо глядя на картину, висящую за спиной Веры
Аркадьевны. Мальчик в белой рубашке с пионерским галстуком, подбоченясь,
трубил в горн. При этом он улыбался. Картина называлась "Горнист", хотя и
без того было ясно, что это не водолаз или кто-нибудь там еще.
Костя молчал и чувствовал, что в нем просыпается ненависть к Петру
Первому, ради которого выстроили эту школу с длинными скрипучими
коридорами. Именно из-за него, царя дурацкого, стоит Костя перед столом и
не знает, что ответить на вопрос Веры Аркадьевны. А если и ответит, то ему
зададут новые, и если он в конце концов раскается, то будут опять вопросы,
что бы проверить, действительно ли он распаивается или все это просто так.
- Ты ведь способный мальчик, Шмель, ты можешь учиться отлично, если
захочешь, - сказала Вера Аркадьевна. - Тебе все дано: тысячи людей
работают, чтобы ты мог учиться. А ты... Какой у вас сейчас урок?
- Ботаника.
- Вот видишь. Разве без знания ботаники можно стать хорошим агрономом
или садоводом? А вдруг ты и сам станешь учителем ботаники?
- Я?! - На лице Кости такое отвращение, что Вера Аркадьевна начинает
сердиться.
- Да, да, ты. Эта профессия ничуть не хуже других. Тебе уже пора
подумать о своей будущей профессии. Ты ведь не маленький. Еще год, два,
три... Время летит быстро. И я думаю... - Морщинистое лицо Веры Аркадьевны
добреет. - Я думаю, что где-то уже строится ракета, на которой полетят в
космос твои ровесники. Может быть, кто-нибудь из твоего класса. А может
быть, и ты, а? Но нет. - Вера Аркадьевна с сожалением покачивает головой. -
Тебя не возьмут на ракету. Полетят люди дисциплинированные и, прежде всего,
обладающие прочны ми знаниями. Кстати, и знающие ботанику тоже.
Костя уныло смотрит на горниста. Ботаника, ракета... и опять ботаника.
Вот если бы вдруг ожил и затрубил горнист на картине, было бы здорово! Вера
Аркадьевна упадет в обморок и все забудет. Костя не хочет быть учителем
ботаники. Он сам не знает, чего хочет. Просто еще не думал об этом.
- Неужели тебе не хотелось бы слетать на Марс? - И Вера Аркадьевна
смотрит на Костю так, словно пропуск на Марс у нее в кармане.
Горнист на картине оживает. Его розовое лицо и галстук наливаются
светом. Он чуть шевельнул головой. "На Марс! - трубит он. - На Марс!" Костя
широко открывает глаза. Снится, что ли? Да нет, просто солнце вышло из-за
облака и осветило картину.
- На Марс, Шмель, на Марс, а? - повторяет Вера Аркадьевна.
И тут Костю вдруг осеняет.
- А знаете, Вера Аркадьевна, - говорит он, - мне один раз снилось. Я
лечу... и кругом одни звезды! Я даже одеяло сбросил. Честное слово!
И Вера Аркадьевна верит. Она уже сорок лет работает в школе. Тысячи
таких, как Костя, прошли через ее руки. Но по-прежнему ей всегда легче
поверить хорошему, чем плохому.
- Вот видишь, Костя, - говорит она, - ты ведь все понимаешь. Иди,
извинись перед учителем. Иди и обещай, что это - последний раз.
Не столько в словах ее, сколько в голосе - доброта и мудрость старой
женщины, которой гораздо приятнее похвалить или простить, чем наказать или
выругать.
А Костя, собачий сын Костя Шмель, если не умом, то чутьем понимает
это. Он опускает глаза, будто ему и в самом деле стыдно. Он переступает с
ноги на ногу и чуть наклоняет голову, будто и вправду чувствует себя
неловко.
- Я обещаю, Вера Аркадьевна. - Он степенно идет к двери,
оборачивается. - Спасибо, Вера Аркадьевна, - произносит Костя, вроде бы и
некстати, а на самом деле так кстати, что Вера Аркадьевна только машет
рукой и уже больше ничего не говорит.
Дверь открывается и закрывается. Сине-белая табличка остается за
спиной. Звенит звонок.
Костя идет по скрипучему коридору, лихо печатая шаг. На лестнице он
ложится животом на перила и мчится вниз, грохоча ботинками по мраморным
ступеням.
Он вбегает в буфет, где уже выстроилась ребячья очередь.
- Алё! Вы на Марс? - орет он. - Кто последний - я первый! Вчера
занимал! - и с разбегу вклинивается в очередь.
Про антенну
Сегодня после уроков в класс прибежал Владик - наш вожатый из восьмого
"Г". Он спортсмен и очень подвижный. Даже когда он стоит, то кажется, что
все равно бегает. Вообще-то он - ничего, потому что никому не дает никаких
поручений. Заглянет в дверь, спросит:
"Ну, как дела?"
Ему отвечают:
"Так себе".
"Хорошо!"
"Плохо".
А Владик скажет:
"Ну и молодцы. Жми дальше", - и опять убежит.
Но сегодня Владик убежал не сразу. Мы уже расходились, но Владик
загородил дверь и сказал, чтобы мы остались.
Я спросил:
- А зачем?
- А затем, что вы не ведете никакой работы и мне из-за вас влетело.
- А зачем вести работу?
- Потому что вы пионеры.
- А зачем мы пионеры?
- Ты что, ненормальный? - сказал Владик.
А я снова сказал:
- Зачем ненормальный?
Я уж знаю: если все время задавать один и тот же вопрос, то можно
разозлить любого человека. Вообще-то Владик - ничего, но мне просто
интересно, что я могу разозлить кого хочешь.
Владик, конечно, разозлился.
- Тебя, Шмель, - сказал он, - сегодня опять выгнали из класса, можешь
и сейчас уходить.
- Могу? - спросил я.
- Можешь!
- А остаться могу?
- Как хочешь.
- А уйти тоже могу? - снова спросил я.
Тут Владик покраснел. Он сжал кулаки. И ребята перестали смеяться. Ну,
и я замолчал.
- Так, значит, ребята, - сказал Владик, - нужно чего-нибудь придумать.
А то у вас пионерская работа отстает. Я, как вожатый, за вас отвечаю, а у
меня и без вас дел хватает. Даже сегодня - соревнование. Давайте думать
быстрее.
Ребята помолчали, помолчали, потом Алик Летицкий предложил:
- Давайте бумагу собирать.
- Нет, лучше железо, - сказал Мишка Летицкий.
Алик и Мишка - близнецы. Они просто терпеть не могут, что похожи друг
на друга. Им надоело, что их все время путают. Поэтому они всегда спорят и
даже в школу ходят по разным улицам.
Владик обрадовался:
- Очень хорошо. Давайте - бумагу. Знаете, сколько из нее тетрадей
можно сделать?
- Лучше железо. Бумагу уже собирали, - возразил Мишка.
- Железо тоже хорошо, - согласился Владик. - Стране очень нужно
железо. Вот... А у меня сегодня соревнование. Давайте решать быстрее. Все
равно собирать чего-нибудь нужно.
- А ты лучше помолчи, - повернулся Мишка к Алику. - Железо тоже
собирали.
- Не стоит спорить, ребята, - сказал Владик. Он все время бегал вдоль
доски и поглядывал на часы. - Какая разница, чего собирать? Пускай половина
собирает бумагу, половина - железо. А потом подведем итоги. Договорились?
Я сидел и думал: ничего мы не договорились. Мне-то все равно: хоть
железо, хоть бумагу, хоть Исаакиевский собор. Конечно, потом ребята будут
говорить, что я не активный. А учителя говорят, что я даже слишком
активный. Тут не разберешь. Если все пойдут - и я пойду. А не пойдут - и я
не пойду. Или можно еще так: все пойдут, а я - нет. Или так: все - нет, а я
пойду.
В общем, пока я думал, встал Борька Таланов.
- Знаешь, Владик, - сказал Борька, - а может, лучше сделать антенну?
- Какую антенну?
- Такую... Телевизионную, направленную. Чтобы можно было принимать
разные города. Москву, например, или Киев...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг