идеальное человеческое тело, предназначенное для парения в
воздухе.
Очень артистичны и Машины братья, Сергей и Алеша. Но в
них не ощущается такой грации и непосредственности,как у Ма-
ши. Да и работают они хотя и очень точно, но без души, без
той радости, которую сама она испытывала всякий раз, совер-
шая под куполом цирка пассажи и пируэты, в которых законы
физики сливались с законами пластики.
А какого труда стоила ей непринужденность и свобода дви-
жений в воздухе! Сколько неудач и страхов пришлось преодо-
леть! Лишь для того, чтобы научиться падать в сетку, ушел
почти год, ибо это было сложно и небезопасно. Упав на бок,
можно сломать руку, падение на живот грозило переломом поз-
воночника. Повредить позвоночник легко и в том случае, если
после сальто-мортале упадешь на голову. Даже падение на но-
ги, при отсутствии необходимого опыта, может оказаться пла-
чевным. Безопаснее всего падать на спину, но научиться этому
не так-то просто.
Ее учитель, старый цирковой артист, говорил ей в те труд-
ные годы учебы: "Падая, береги не только свои кости. Главное
- помни все время, что на тебя смотрят сотни глаз и ты долж-
на радовать их красотой и ловкостью своего тела. Никогда не
забывай об этом и старайся не плюхаться в сетку, подобно
мешку с овсом".
Она никогда не забудет своего требовательного учителя.
Это он научил ее математически точному расчету взаимодейс-
твия с партнерами, позволяющему после заднего сальто-мортале
прийти в руки ловитору. Много труда понадобилось ей, чтобы
постичь все эти тонкости и научиться летать так же свободно,
как и ходить по земле, не думая, что нужно для этого делать.
"Тренируйся до тех пор, пока воздух не станет для тебя
таким же привычным и надежным, как земля", - постоянно поу-
чал Ирину ее наставник.
Наблюдая теперь за репетициями Зарницыных, Ирина Михай-
ловна все чаще замечает, что лишь Маша проводит их с увлече-
нием. А братья работают неохотно, будто отбывают повинность.
Вот и сейчас с огорчением всматривается Ирина в их лениво
раскачивающиеся красивые тела, и ей без слов понятен укориз-
ненный взгляд их сестры.
Увлеченная наблюдением за работой Зарницыных, Ирина Ми-
хайловна не замечает, как подходит к ней главный режиссер.
- А что, если бы вам, Ирина Михайловна, - весело говорит
Анатолий Георгиевич, - заняться режиссурой воздушных гимнас-
тов? Вижу, они вам больше по душе, чем клоуны.
- Вы это серьезно?
- Настолько серьезно, что даже с директором это согласо-
вал, - улыбается главный режиссер.
- Тогда, если можно, для начала одних только Зарницыных?
- умоляюще смотрит на Анатолия Георгиевича Ирина Михайловна.
- Сегодня же займитесь именно Зарницыными. Что-то они мне
не нравятся.
- Спасибо, Анатолий Георгиевич! Они меня тоже беспокоят.
Радостная выходит Ирина Михайловна с манежа в фойе, при-
вычно оглядываясь по сторонам.
Все для нее будто преобразилось теперь в этом огромном и
не очень уютном в дневную пору здании. Тот, кто видел цирк
лишь по вечерам, когда он залит ярким светом и заполнен
людьми, тому днем, при слабом освещении, все тут покажется
будничным и неуютным. Но сама Ирина Михайловна никогда не
ощущала этого. Цирк для нее всегда был почти храмом.
Даже в те утренние часы, когда ареной завладевали сначала
хищники, а потом лошади, она любила ходить по округлым кори-
дорам-фойе, прислушиваясь к глухому щелканью шамбарьера
дрессировщика, грозному рычанию зверей, ржанию коней. А ког-
да после репетиции кто-нибудь из униформистов степенно про-
гуливал по фойе разгоряченных лошадей, Ирина Михайловна лю-
била потрепать конские гривы, с удовольствием вдыхая острый
запах пота взмыленных животных.
Вечерами же, во время представлений, ей доставляло боль-
шое удовольствие наблюдать за публикой, такой многообразной,
какой не бывает, наверно, ни в одном театре. И у Ирины Ми-
хайловны всегда замирало сердце, когда вся эта масса людей,
заполняющих огромную во- гнутую чашу зрительного зала, еди-
нодушно ахала вдруг, пораженная ловкостью, а иногда и неве-
роятностью совершенного трюка.
И именно это долгое импульсивное "ах-х!..", а не бурные
аплодисменты, почти всегда потрясало ее до слез. Восклицание
это вырывалось против их воли даже у самых сдержанных зрите-
лей, умеющих владеть собой, скрывающих или стесняющихся пуб-
личного проявления своих чувств. Она замечала также, что
звучало это "ах" не всегда и не часто. Ирина Михайловна ви-
дела работу многих отличных иллюзионистов, оснащенных совер-
шеннейшей аппаратурой. На них смотрели, разинув рот, пожима-
ли плечами, разводили руками и всегда награждали бурными ап-
лодисментами. Может быть, кто-то даже и ахал... Но причиной
такого единодушного, неудержимого "ах" всегда было совер-
шенство человеческого тела, его почти фантастические возмож-
ности.
Хотя у Ирины Михайловны и не ладилась работа с клоунами,
она должна была признать, что такой же успех имели иногда и
их остроумные трюки.
Раздумывая теперь над всем этим, она проходит несколько
раз по фойе и уже собирается вернуться на манеж, как вдруг
сталкивается с Машей Зарницыной.
- Вот вы-то мне как раз и нужны! - обрадованно восклицает
Ирина Михайловна. - Надеюсь, вы никуда не торопитесь? Ну,
тогда давайте потолкуем. Скажите мне, Маша, что такое проис-
ходит с вашими братьями? Они считают, что все уже постигли,
или просто ленятся? Я это не из праздного любопытства спра-
шиваю - меня только что назначили вашим режиссером.
- Я очень этому рада, Ирина Михайловна! - крепко пожимает
руку своему новому режиссеру Маша. - Вашей работой на трапе-
ции я, еще будучи девчонкой, восхищалась... и даже завидова-
ла. Честное слово!
- Ах, Маша, не надо об этом! Все это, к сожалению, в
прошлом...
- Я знаю, вы сорвались... - взволнованно и торопливо про-
должает Маша, - но ведь можно же снова...
- Нет, Маша, для меня это исключено, - грустно улыбаясь,
перебивает ее Ирина Михайловна. - Да теперь и поздно уже, не
те годы...
Ирине Михайловне неприятен этот разговор, и она хочет
прервать его, но, посмотрев в восторженные глаза девушки,
видимо действительно помнившей ее выступления в группе воз-
душных гимнастов, решает поговорить с ней откровеннее, рас-
положить ее к себе.
- Надеюсь, вы понимаете. Маша, как нелегко мне было выс-
лушать приговор врачей... Да и сейчас... Может быть, не нуж-
но было их слушать, а последовать примеру Раисы Немчинской.
Она, как вы знаете, упала во время репетиции. В результате -
осколочный перелом локтевого сустава и три перелома таза. А
потом восемь месяцев больницы и вполне обоснованные сомнения
врачей в возможности возвращения ее к прежней профессии. И
все-таки она вернулась в цирк и стала одной из лучших воз-
душных гимнасток. А я не смогла... Не хватило силы воли. Ни-
когда себе этого не прощу...
- Но в цирк вы все-таки вернулись, а вот мои мальчики хо-
тят уйти...
- Быть этого не может! Они же отличные артисты, с чего
это вдруг взбрела им в голову такая мысль? Да они просто шу-
тят.
- Нет, не шутят, - печально качает головой Маша. - Это
серьезно. Они и мне этого пока еще не говорили, но я знаю -
уйдут... Из-за меня только и работают пока, понимают, что
без них развалится наш номер. А я без цирка просто не мо-
гу... Это они хорошо знают, потому и не решаются сказать мне
о своем уходе.
- Ну что вы так разволновались, Машенька? - кладет руку
на плечо девушки Ирина Михайловна. - Они же очень любят вас.
И потом, зачем им уходить? Они хорошие гимнасты, а другой
профессии не имеют.
- Они хотят учиться, - немного успокоившись, объясняет
Маша. - Давно уже готовятся к этому. Как только я засну,
сразу же за учебники и все шепчутся, проверяя знания друга
друга. А я не сплю, притворяюсь только, почти все их,разго-
воры слышу. В университет они хотят, и непременно на физи-
ко-математический.
- Господи, - вздыхает Ирина Михайловна, - просто с ума
все мальчишки посходили из-за этой физики! Но ничего, пусть
еще попробуют сначала сдать - знаете, какие конкурсы на эти
факультеты?
- Они сдадут, - убежденно произносит Маша. - Я их знаю.
Ах, если бы они с таким же рвением готовили наш новый номер,
как готовятся к экзаменам в университет!
- Не печальтесь, Машенька, мы непременно что-нибудь при-
думаем, - ласково успокаивает ее Ирина Михайловна. - Поста-
раемся чем-нибудь отвлечь их от физики.
- Ох, едва ли! Вы еще не знаете, что такое физика.
- Я-то не знаю! - смеется Ирина Михайловна. - Да у меня
муж доктор физико-математических и сын почти кандидат тех же
наук. Мало того - отец готовит новый номер с кибернетическим
партнером.
Илья вот уже несколько дней ищет подходящего момента,
чтобы с глазу на глаз поговорить с отцом, а когда наконец
собирается начать такой разговор, неожиданно приходит дед с
каким-то долговязым рыжеволосым парнем.
- Андрей Петрович, Илюша, познакомьтесь, пожалуйста. Это
наш цирковой художник Юрий Елецкий.
Парень смущенно протягивает огромную руку и басит, замет-
но окая:
- Какой там художник - просто маляр. Малюю примитивные
цирковые плакаты.
- Ну ладно, Юра, нечего кокетничать, - сердится на него
Михаил Богданович. - Вы же знаете, что талантливы, ну и не
напрашивайтесь на комплименты.
Елецкий краснеет и все больше теряется перед незнакомыми
людьми, которых он считает к тому же знаменитыми физиками.
- Не слушайте вы, пожалуйста, Михаила Богдановича, наго-
варивает он на меня. Какой я талант? Митро Холло уверяет,
что от моей живописи разит нафталином, а сам я - гибрид зау-
рядного средневекового живописца с современным фотографом.
Андрей Петрович удивленно переглядывается с Ильей, ничего
не понимая, а Михаил Богданович поясняет:
- К нам ходит творить абстрактную живопись еще один ху-
дожник - Митрофан Холопов, подписывающий свои шедевры - Мит-
ро Холло. А славится этот Холло среди молодых художников не
столько мастерством, сколько теоретическим обоснованием абс-
тракционизма в живописи. Я-то лично просто авантюристом его
считаю, а вот он, - сердито кивает Михаил Богданович на
Елецкого, - робеет перед ним, стесняется почему-то своей ре-
алистической манеры.
- Зачем же робеть? - возражает Юрий. - Робеть мы перед
ним не робеем, но в споре он нас сильнее, потому что мы его
Репиным, а он нас Эйнштейном.
Андрей Петрович, все еще не понимая, с какой целью привел
Михаил Богданович этого парня, ссылается на неотложные дела
и уходит в свой кабинет. А заинтригованный Илья с любопытс-
твом присматривается к Елецкому.
- А мы вот что давайте сделаем - чаю выпьем, - неожиданно
предлагает он. - Или вы что-нибудь более крепкое предпочита-
ете? - вскидывает он глаза на молодого художника.
- Да нет, зачем же более крепкое, - смущенно басит худож-
ник. - Чай - это самое подходящее для меня. Я волжанин, люб-
лю чай.
- Ну так мы тогда это в один миг! Ты займи чем-нибудь
гостя, дедушка, а я все сейчас организую.
И он уходит на кухню, а Михаил Богданович продолжает,
слегка повысив голос, чтобы его мог слышать Илья.
- Этот Митро Холло в споре с молодыми художниками, отста-
ивающими реализм, буквально за пояс их затыкает. Их аргумен-
тация Репиным да Суриковым и в самом деле выглядит какой-то
очень уж старомодной в сравнении с его теориями, оснащенными
псевдонаучной терминологией.
- Зачем же псевдо, - снова возражает Елецкий. - Термино-
логия самая настоящая, действительно научная. Я, собственно,
зачем и пришел к вам, Илья Андреевич, - обращается он к
Илье, вернувшемуся из кухни, - чтобы вы помогли нам разоб-
раться, какое отношение к живописи имеет теория относитель-
ности Эйнштейна. Митрофан Холопов в каком-то подвале дискус-
сию устраивает по этому вопросу. Там будут главным образом
те, кто именует себя ультраабстракционистами. От нас же, ре-
алистов, только Антон Мушкин да я. Соотношение примерно два
к десяти. Я бы и не пошел, но Антон отчаянный спорщик - ни
за что не хочет от этой встречи отказываться. Он ведь не
столько художник, сколько искусствовед.
- Я знаю этого паренька, - замечает Михаил Богданович,
расставляя на столе чайную посуду. - Очень тщедушный на вид,
но чертовски азартный. Лезет в драку, невзирая на численное
превосходство противника. Абстракционисты эти к нам в цирк в
последнее время повадились. Узрели там какую-то динамическую
натуру, позволяющую им манипулировать со временем... Как это
они называют, Юра?
- Вводить время внутрь пространственного изображения, -
уточняет Елецкий, доставая записную книжку. - Разрешите, я
вам процитирую, как они это трактуют? Специально записал на
всякий случай.
Он торопливо листает страницы и, найдя нужную, читает:
- "Практика изображения в одной картине двух различных
аспектов одного и того же объекта, объединение, например,
профиля и полного фаса в портрете, или изображения того, что
видит один глаз, смотря прямо, а другой - сбоку, означает
введение времени внутрь пространственного изображения". Ви-
дите, как это у них закручено? Антон Мушкин утверждает,
правда, будто вся эта премудрость позаимствована Холоповым
из статьи английского историка искусств Арнольда Хаузера.
- А Холопов ни за что не хочет признаться, - добавляет
Михаил Богданович, - что спекулирует чужими идеями, а Антона
Мушкина с его сторонниками прямотаки заплевал. Надо же еще,
чтобы фамилия у него была такая - Мушкин. Они его иначе, как
Букашкин, и не называют. В общем, Илюша, должен ты им, Юре и
Антону, помочь - пойти на эту дискуссию и разоблачить спеку-
ляцию наших доморощенных абстракционистов теорией относи-
тельности Эйнштейна.
- Но ведь я не специалист по эстетике, - смущенно пожима-
ет плечами Илья. - Может быть, вы кого-нибудь другого?..
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг