ему не было известно. Наверно, и она родилась в цирке, и кто
знает, сколько поколений циркачей в нашем роду? И, веришь, я
горжусь этим! Обидно только, что ты не стала цирковой ар-
тисткой".
"Ты же знаешь, папа, почему..."
"Да что теперь говорить об этом!.. Но ты хоть понимаешь,
что не могу я без цирка? Что возвращаюсь не для того, чтобы
посрамить свое имя, а твердо веря в успех? Я ведь не только
открыл в себе мима, но и приготовил свой номер. Подсказал
его мне Илья. Он и сконструировал Гомункулуса. Он ведь очень
талантлив, наш Илюша!"
И тут вдруг раздаются всхлипывания Ирины Михайловны, а
затем ее дрожащий от волнения голос:
"Да, да, он талантлив! Вы все талантливы: он, ты и даже
мой муж. Одна только я бездарность и неудачница! .. Ничего
из меня не получилось, не получается и режиссера. Ничего не
могу придумать такого, что вдохновило бы моих клоунов..."
- Может быть, выключить, папа? - робко спрашивает Илья,
заметив, как волнуется отец. У него и у самого щемит сердце.
Но отец лишь отрицательно качает головой и старается не
смотреть в глаза сыну. Ему нестерпимо жалко Ирину. Да и за
Михаила Богдановича очень тревожно. В его годы пробовать се-
бя в новом жанре более чем рискованно...
А из магнитофона все еще раздается его возбужденный го-
лос:
"Ты молода, Ирина. У тебя все впереди. Да и не одна ты
теперь будешь. Сообща мы непременно придумаем новую програм-
му для всей нашей клоунской братии. А теперь давай-ка по-
завтракаем и пойдем вместе в цирк..."
Некоторое время отец с сыном сидят молча. Каждый по-свое-
му переживает и оценивает услышанное.
- Пожалуй, это .к лучшему, что они наконец объяснились, -
замечает наконец Андрей Петрович. - Я верю в твоего деда -
он умный и энергичный человек, и если действительно "нашел
себя" в жанре мима - все будет хорошо. Маме тоже станет лег-
че - он и ей поможет в ее режиссерской работе.
- Но признайся, ты все-таки не очень в этом уверен? -
пристально глядя в глаза отца, допытывается Илья. - Я дедуш-
ку имею в виду, его успех...
- Откровенно говоря - да, не очень, - неохотно признается
Андрей Петрович. - Публика помнит его, как талантливого буф-
фонадного клоуна и не известно, как еще примет в совершенно
новом для него жанре.
- Почему же в совершенно новом? Я хорошо помню дедушку,
когда он еще выступал. В его номерах были и мимические сце-
ны.
- Эпизодики, а теперь на этом нужно построить целый но-
мер. Ты видел хоть, как это у него получается?
- Нет, он этого никому не показывал. Проделывал все нае-
дине с зеркалом. Но я знал, что он репетирует новый номер.
Он не скрывал этого от меня, просил только держать в тайне.
Иногда советовался даже. Тогда-то я и подсказал ему идею ки-
бернетического партнера - робота в образе фантастического
Гомункулуса. А потом и сконструировал ему его. Кибернетичес-
кий партнер, помоему, вполне в духе времени. Дед ведь очень
начитанный, он сразу понял всю новизну такого партнера. Он,
правда, хотел сначала работать в образе Мефистофеля, власт-
вующего над душой Гомункулуса. Но я посоветовал ему вопло-
титься в образ средневекового алхимика, творящего с помощью
Гомункулуса чудеса.
Илья говорит все это увлеченно, почти зримо представляя
себе все многообразие возможностей подсказанной деду идеи. А
Андрей Петрович будто впервые замечает теперь хорошо сложен-
ную фигуру сына, широкие плечи, крепкие руки, безукоризнен-
ную точность движений. Почти не глядя, берет он со стола
чайную посуду, ловко споласкивает ее под краном и с каким-то
удивительным изяществом вытирает полотенцем.
"Наверное, сказывается в этом унаследованная им сноровка
и навыки многих поколений цирковых актеров, - невольно дума-
ет Андрей Петрович. - Кем была его прабабушка? Наездницей,
которой приходилось сохранять равновесие на бешено мчащемся
коне, или эквилибристкой на проволоке?"
Нервы, мускулы, вестибулярный аппарат - все должно быть
безукоризненным у людей этой профессии, ибо не только успех,
но и сама их жизнь зависит от этого совершенства.
И так из поколения в поколение. Дед Ильи был ведь универ-
салом. Владел всеми жанрами циркового искусства. Мать тоже
была воздушной гимнасткой и работала бы на трапеции до сих
пор, если бы не сорвалась однажды во время исполнения слож-
нейшего апфеля - спада на качающейся трапеции со спины на
носки. Упала она хотя и в сетку, но так неудачно, что врачи
не разрешили ей больше работать гимнасткой... Тогда отец ее,
знаменитый коверный Балага (имя это образовал он из усечения
своей фамилии - Балаганов), стал обучать Ирину клоунаде. Го-
да два была она его партнершей, а потом ее послали на курсы
режиссеров. И вот с тех пор испытывает неудовлетворенность.
А Илья? У него от цирка только спортивная фигура да лов-
кие руки, столь необходимые физику-экспериментатору. Любые,
самые замысловатые приборы, иной раз почти ювелирной тонкос-
ти, изготовлял он, будучи еще студентом. Есть у него и
упорство в достижении цели, столь свойственное многим цирко-
вым артистам. Андрею Петровичу известно это не только по
своему тестю и жене, но и по судьбам их друзей. Многим из
них приходилось преодолевать боязнь высоты, падать, ломать
кости ног, бедер,, подолгу лежать в больницах и начинать все
сначала. Позавидуешь такой непоколебимости!
- Вот и дедушка и мама называли меня только что талантли-
вым, - прерывает размышления Андрея Петровича Илья, - а ты,
папа? Не разделяешь их мнения или считаешь, что хвалить меня
не педагогично? Я имею в виду мой эксперимент, вызвавший ан-
тигравитационный эффект.
Отец долго молчит, нервно постукивая пальцами по столу.
Илья терпеливо ждет, убирая посуду в кухонный шкаф.
- Уж очень загадочен этот эффект, - задумчиво произносит
наконец Андрей Петрович. - Подобен чуду, а я не верю в чуде-
са.
- Ну, так давай вместе разбираться, искать объяснения, -
живо поворачивается к нему Илья. - А то ведь и сам ничего не
предпринимаешь, и мне не даешь возможности начать серьезное
изучение открытого мною явления.
- Напрасно ты так думаешь, Илюша, - укоризненно качает
головой Андрей Петрович. - Я уже не первый день занимаюсь
теоретическим обоснованием твоего эффекта.
- Но почему же только сам? У тебя ведь нет для этого даже
достаточного времени...
- Не торопись, Илюша. Я не хочу, чтобы над нами смеялись.
Вспомни ту шумиху, которая была поднята чуть ли не во всем
мире вокруг аппарата американского изобретателя Нормана Ди-
на. Не только французский журнал "Сьянсэви", но и некоторые
ученые мужи утверждали тогда, будто Дин обосновал новый
принцип механики, позволяющий построить летательный аппарат
без использования отдачи реактивной струи.
- Но ведь не все и не все отрицали тогда в аппарате Дина.
Многие считали, что достигнутый им эффект не противоречит ни
одному из законов Ньютона, а лишь уточняет их. А что ты ска-
жешь о наших изобретателях "безопорных движителей"?
- О инженерах Толчине и Зайцеве?
- Да. О инерцоидах Толчина и универсальном импульсном
движителе Зайцева.
- Я не считаю себя достаточно компетентным в вопросах ме-
ханики. Мне известно, однако, что Комитетом по делам изобре-
тений и открытий заявки на безопорные движители не принима-
ются к рассмотрению, так же как и на злополучные перпету-
ум-мобиле.
- А вот доктор физико-математических наук Протодьяконов
сказал недавно об инерцоидах Толчина, что они заставляют за-
думаться о верности некоторых положений механики. И добавил:
"Я бы не поверил, что эти опыты осуществимы, если бы не ви-
дел их собственными глазами..."
- Я не читал его высказываний, - хмуро говорит Андрей
Петрович, - не сомневаюсь, однако, что эксперимент Толчина
не был достаточно "чистым". Боюсь, что желаемое принимается
тут за достигнутое и превратно толкуются побочные эффекты.
- Но должно же быть как-то истолковано "поведение" меха-
низмов Толчина и Зайцева и объяснено с точки зрения совре-
менной механики? А этого никто пока не сделал с достаточной
убедительностью. Да и только ли это? Разве мало еще неясно-
го? Это ведь в конце прошлого века, когда все казалось таким
простым и доступным, лорд Кельвин мог заявить, что здание
физики уже построено. Его смущали лишь два небольших облачка
на ясном горизонте науки. Одним таким облачком был опыт Май-
кельсона, не имевший в ту пору объяснения, вторым - катаст-
рофическое расхождение между существовавшей тогда теорией и
опытными данными, полученными при изучении теплового равно-
весия между нагретым телом и окружающей средой. А потом, как
ты знаешь, из первого опыта родилась теория относительности,
а из второго - квантовая механика.
- Напрасно ты утешаешь себя этими примерами, Илюша, -
снова укоризненно покачивает головой Андрей Петрович. - К
тому же они были бы уместны лишь в споре с невежественным в
истории науки человеком.
- Прости, папа, - смущается Илья, - я не хотел тебя оби-
деть. Но и ты пойми мое состояние... Пока не решу этой за-
гадки, не смогу ничего больше делать. Вот уже вторую неделю
я не в состоянии притронуться к своей диссертаций. А то, что
полученному мною эффекту нет пока объяснения, меня не расхо-
лаживает. Ведь этот эффект - "Его величество Факт", как сам
ты любишь выражаться.
- А я не уверен пока, что это действительно "Его вели-
чество Факт", - упрямо качает головой Андрей Петрович. - Я
не только старше тебя, но и опытней и знаю, как невероятно
трудно в наше время открыть что-нибудь принципиально новое.
И смущает меня не то, что ты открыл это случайно, - в науке
такое бывало. Случай нередко даже помогал многим открытиям.
Он помог Беккерелю обнаружить радиоактивность, а Рентгену -
лучи, названные впоследствии его именем. Нас, однако, должно
волновать сейчас не это. Нам необходимо точно знать - дейс-
твительно ли перед нами "Его величество Факт", нет ли тут
какой-нибудь ошибки?
- Ну, так поручи кому-нибудь повторить мой эксперимент! -
восклицает Илья.
- Если бы ты не был моим сыном, а я не был бы директором
научно-исследовательского института, так бы я и поступил. Но
ведь то, что ты мой сын, а я директор института, - уж это-то
бесспорный факт. И именно поэтому я не могу официально пору-
чить кому-либо повторение твоего эксперимента. Не делай, по-
жалуйста, удивленного лица, наберись лучше терпения и выслу-
шай меня до конца.
Андрей Петрович встает и продолжает разговор, прохажива-
ясь по кухне:
- Я ведь говорил уже, что пытался теоретически объяснить
полученный тобою эффект, и уем больше размышлял об этом, тем
больше убеждался, что в таких масштабах эксперимента он во-
обще не может быть обоснован с достаточной основательностью.
Нужно, следовательно, ставить его фундаментально. А для это-
го необходима целая экспериментальная группа опытных научных
работников, а главное - мощная энергетическая база. Вот и
посуди теперь сам: могу ли я при отсутствии твердой уверен-
ности, что твой эффект повторится, пойти на такой риск сей-
час, когда все мои сотрудники заняты выполнением срочных за-
даний Академии наук?
- Но что же тогда делать?
- Спокойно продолжать работу над диссертацией и терпеливо
ждать более подходящего времени для проверки твоего антигра-
витационного эффекта.
- Нет, папа, - не глядя на отца, упрямо произносит Илья.
- Спокойно работать над диссертацией я больше не могу. А ес-
ли ты боишься подорвать свой авторитет возможной неудачей
при повторении моего опыта, я осуществлю его в необходимых
масштабах где-нибудь еще... И у меня найдутся хотя и не та-
кие опытные, как твои, но зато более заинтересованные в ус-
пехе моего эксперимента люди.
Михаил Богданович возвращается домой в первом часу. Он не
садится в троллейбус, а идет пешком - мороз сегодня не такой
жестокий, как вчера. В цирке ему было очень жарко (наверное,
от волнения), и теперь хочется немного остыть, собраться с
мыслями. То, что главный режиссер раскритиковал пантомиму
"Средневековый алхимик" не очень огорчает его. Может быть, и
в самом деле все это старовато.
"И зачем вам этот алхимик? - огорченно сказал ему главный
режиссер. - Нафталинчиком от него попахивает. Жаль только
вашего труда. Чувствуется, что поработали вы над этим обра-
зом - немало. Очень выразительным получился. Только ведь это
совсем не то, что нам сейчас нужно. Для современной клоунады
скорее бы подошел образ чудака профессора, этакого рассеян-
ного ученого, типа жюль-верновского Паганеля. И знаете, это
мысль! Манеж всегда слишком уж был перенаселен людьми без
определенных профессий - простаками, плутами и неудачниками.
А образ профессора - это уже в духе времени. Вот и давайте
подвергнем вашего средневекового алхимика скоростной эволю-
ции, превратив его в современного доктора каких-нибудь на-
ук".
"Да, пожалуй, - робко согласился с главным режиссером Ми-
хаил Богданович. - Образ алхимика действительно не очень
удачен, - а сам я, как мим? Вот же что для меня сейчас самое
главное, Анатолий Георгиевич?"
"Ну, что вы спрашиваете, дорогой мой? - широко развел ру-
ки главный режиссер. - Разве вы пришли бы ко мне, не почувс-
твовав в себе мима? Теперь можно лишь удивляться, что я сам
не открыл его в вас раньше. Это ведь у вас не вдруг. Вы
всегда были отличным мимом. Но вы тогда были молоды и обла-
дали еще и талантом превосходного акробата, столь необходи-
мым настоящему буффонадному клоуну. Вот это-то и заслонило
от меня все ваши прочие способности. А теперь, когда уже не
попрыгаешь, не крутнешь сальто-мортале, не взберешься так же
ловко, как прежде, на трапецию или на батут, мы сосредото-
чимся на искусстве пантомимы и разовьем то, что многие годы
дремало в вас. Пишите заявление и давайте работать! Будем
готовить программу к открытию нового здания цирка. Раньше я
вас не выпущу. Класс вашей работы должен быть не ниже, а вы-
ше того, в котором вы кончили было свою карьеру на цирковой
арене".
Вспоминая теперь этот недавний разговор с главным режис-
сером, Михаил Богданович счастливо улыбается, не обращая
внимания на прохожих. Он будто помолодел лет на десять. Идет
пружинящей походкой, ощущая удивительную легкость во всем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг