Гамилькар свистнул Черчиллю, тот спланировал ему на голову, вцепился в
волосы, сложил крылья, и они покинули Офир в поисках Атлантиды, Эльдорадо и
Бахчисарайского фонтана. Тут же началась империалистическая война.
Империалисты всех стран накинулись друг на друга. Макконнен XII удалился в
Эдем*1. Атлантида была неизвестно где, а Эльдорадо - тем более. Наверно,
где-то в Южной Америке. Бахчисарай со своим фонтаном находился в Крыму. Путь к
филиалу рая перекрыли германские субмарины, а итальянцы кинули глаз на
беззащитную Африку. Пароходик Гамилькара "Лиульта Люси" колесил по
Средиземному морю под итальянским флагом, потому что Гамилькару, хотя и не
любившему итальянцев, пришлось, прикрываясь их флагом, принять участие в
империалистической бойне на стороне Антанты, чтобы под шумок спасти свою
родину от итальянского протектората, а самому заделаться офирским Pohouyam'ом.
Но сейчас он рвался в Россию, в Крым, в Бахчисарай, на Север, в тундру, не
все ли равно, где искать Эльдорадо? Чем Крым не Эльдорадо? - хотя здесь
чертовски холодно. Гумилев рвался к теплым морям, а Гамилькар - к Северному
Ледовитому ("Блядовитому", - говорил Гумилев) океану. Но турки закрыли и
Босфор, и Дарданеллы и не пропускали Гамилькара в Крым. Он ходил рядом с
проливами, пока однажды в неспокойном море рядом с "Лиультой" не всплыла
английская подводная лодка и на мостик вышел сам морской бог Уинстон Черчилль
в прорезиненном плаще, в адмиральской фуражке, с сигарой в зубах и с бокалом
коньяка в руке.
- Не разменяете ли сто долларов? - крикнул Гамплькар.
- Не слышу!
- Сто долларов! - Гамилькар помахал промокшей купюрой с портретом
Бенджамина Франклина. Это был пароль.
- Не захватил мелочи! - крикнул Черчилль. Это был ответ. Его бульдожий
тезка слетел с головы Гамилькара, перелетел с "Лиульты" на субмарину и уселся
на фуражку сэра Уинстона.
- Хороший, хороший, - засмеялся тот, макнул свой толстый мизинец в коньяк
и дал купидону облизать.
Потом сэр Уинстон прочитал рекомендательное письмо от Макконнена XII,
которое начиналось словами "Дорогой Тони!", сказал: "Wеll"*2, пригласил
Гамилькара в капитанский кубрик, имел с ним непродолжительную беседу и написал
ему рекомендательные письма для турецкого президента Ататюрка и для Верховного
Главнокомандующего России - Черчилль хотел было написать имя Врангеля, но
передумал, потому что Главнокомандующие в России часто сменялись - с просьбой
о всяческом содействии "подателю сего". На этом они распрощались. Сэр Уипстон
отдал честь, сказал: "That's аll"*3 и погрузился в пучину.
Сам черт мог ногу сломать в планах Гамилькара. Пепел древнего Карфагена
стучал в его сердце, боевые слоны Ганнибала вот уже два тысячелетия продолжали
идти на Север. Запада и Востока для Гамилькара не существовало, весь мир он
делил на Юг и Север, а все человечество - на черных и белых, с поправкой на
то, что и среди черных встречаются плохие люди, а среди белых попадаются
хорошие. Но сейчас волею судьбы его занесло освобождать Россию от каких-то
красных.
О России Гамилькар много слышал от своего русского друга, поэта и
натуралиста Nikolas'a Goumilyoff'a*4, когда тот в поисках рая в тайне от
царских властей по поддельному паспорту на имя гражданина Клауса Стефана
Шкфорцопфа посещал Офир. Гумилев действовал по наитию, полагаясь на судьбу и
на встречу с Гамилькаром, доплывал до Джибути, а потом с тяжелым мешком за
плечами по стратегической аддис-абебской железной дороге шел в столицу
Эфиопии, напевая известную железнодорожную песенку:
А поезд был набит битком,
А я, как фрайер с котелком,
По шпалам, бля,
По шпалам, бля,
По шпалам!.
Какой-то стрелочник-езда
Остановил вcе поезда -
Свобода, бля, Свобода, бля, Свобода!
Так, по шпалам, по шпалам, он добирался до Аддис-Абебы, уступая дорогу
дребезжащим поездам. Паровозы с граммофонными трубами пыхтели, фыркали,
лязгали, рассыпали искры и тащили по рельсам вихляющие крокодильи туловища
зеленых вагонов с открытыми купе посередине и с выходами в пустыню по обе
стороны. Путнику следовало отойти подальше от насыпи, потому что в открытых
выходах и тамбурах стояли эфиопы и, высунув свои могучие черные елдаки, с
ветерком удобряли насыпь желтыми струями - у африканцев считалось высшим шиком
облегчиться по ходу поезда, и потому вдоль железной дороги круглый год хорошо
росла трава и паслись овцы, страусы и одичавшие купидоны - в Африке ничего не
пропадает зря.
Офир был где-то рядом, здесь уже пахло Офиром. Но и на железнодорожной
обочине надо было смотреть в оба. Однажды он наблюдал гонку на беговых
купидонах - мимо него вдоль ж.д. со скоростью скорого поезда промчалась
кавалькада с черными ездоками без седел. Гонки на купидонах - национальный вид
спорта в Офире, еще первый президент МОК де Кубертен предлагал сделать дерби
на беговых купидонах олимпийским видом спорта, но Макконнен XII вежливо
оставил предложение без ответа. Гонки традиционно проходят вдоль железной
дороги Джибути - Аддис-Абеба по имени "Джибутийская ж.д.", а потом из
Аддис-Абебы по пустыне до Райских ворот.
Офир никогда толком не картографировался - в Аддис-Абебе Гумилев нашел в
продаже всего лишь одну карту Офира большого масштаба. Все маленькие
туристические карты, составленные англичанами по донесениям своего супершпиона
и временного британского консула в Эфиопии Грехема Грина, вполне откровенно
оповещали о своем невежестве: часть Офира представлена на них в виде огромного
белого пятна с бахромой названий вдоль границ и несколькими пунктирными
линиями, обозначающими (неправильно) предполагаемые русла рек. Некоторые
названия соответствовали действительности: деревни Мандрагоровые Яблоки и
Жареные Арахисы, другие были неточно или буквально переведены: поселок Не
Целуй Меня - что на суахили означает венерическую болезнь, и, значит, на карту
попросту был нанесен лепрозорий для сифилитиков. Зато в большой, когда-то
секретной карте, выпущенной военным министерством Италии перед нападением на
Эфиопию, наблюдалась даже какая-то лихость, она свидетельствовала о могучей
фантазии ее составителей. На ней были набраны крупным шрифтом надписи:
КАННИБАЛЫ, АМАЗОНКИ, АНАКОНДЫ, ну и, конечно, ГЕЕННА ОГНЕННАЯ (обыкновенная
самовозгорающаяся свалка под Нью-Ершалаимом). Эта карта не допускала белых
пятен и пунктирных линий и не признавалась в невежестве; зато она была так
неточна, что пользоваться ею было бесполезно, даже опасно в условиях войны
из-за ПОРОГОВ, ВОДОПАДОВ, ЗЫБУЧИХ ПЕСКОВ, НЕПРОХОДИМЫХ БОЛОТ И ДЖУНГЛЕЙ,
которых не было и в помине там, где они обозначались. Гумилева бы не удивило,
если бы на ней красовались изображения драконов, единорогов и людей с песьими
головами. Были названия весьма странные для этой местности - гора Косинога,
речка Кубанка, впадающая в Евфрат, деревня Гуляй Луг, поселки Каравай и
Горынычи.
Судьба Гумилева пока не подводила. В Аддис-Абебе он завернул за угол
императорского дворца и встретил Гамилькара. Сколько лет, сколько зим!
- Принес? - спросил Гамилькар.
- Как условились, - ответил Гумилев и вытащил из мешка "Толковый словарь
Даля", "Луку Мудищева" с предисловием Венгерова и "Полное собрание сочинений"
Пушкина в издании Анненкова, которое Гамилькар собрался переводить. Мешок
сразу похудел и обвис на плечах.
Они купили двух ленивых ослов и отправились в Офир. Гамилькар был похож на
Пушкина, они и подружились на любви к Пушкину. Лучшим стихотворением Пушкина
оба считали "Телегу жизни". В молодости Гамилькар учился в Кембридже и даже
перевел "Телегу" на офирский язык. Трясясь на осле, Гамилькар читал наизусть:
Хоть тяжело подчас с ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезет с облучка.
С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел, ыбенаматъ!
Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас; нам страшней
И косогоры и овраги;
Кричим: полегче, дуралей!
Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И, дремля, едем до ночлега -
а время гонит лошадей*5.
Гамилькару очень правилась последняя строка "А время гонит лошадей", ну и,
конечно же, эта таинственная "ыбенамать", которой не было в словаре Даля и
которую он произносил по-русски и слитно, не имея аналога в языке офир.
- Не ыбенамать, а ебена мать, - меланхолично поправил Гумилев, пиная
ленивого осла. - Впрочем, можно и слитно, можно и через "ы". Это дело можно
по-всякому. Между прочим, Пушкин обладал очень большим и нестандартным
кюхельбекером. Хоть ножки тоненькие, эротические*6, зато кюхельбекер у него
был знатный - то, что надо.
- Что это есть "кюхельбекер"?*7 - заинтересовался Гамилькар.
И Гумилев показал ему понятный, общечеловеческий жест согнутой в локте
рукой.
- О, понял! - восхитился Гамилькар и налил пальмовое вино из бурдюка в
большие кружки.
Так в увлекательных беседах проходило время.
- У нас, у русских, существует неосознанная тяга к Офиру, - говорил
Гумилев, когда они делали последний переход через пустыню перед въездом в
Офир, а на горизонте уже дрожали, как миражи, Лунные горы.
- Как и у офирян к России, - заметил Гамилькар. - Почему так?
- Не знаю. Наши страны ни в чем не похожи. Офир - это райский сад, Россия
- наоборот, райский зад. Львы, купидоны и Ганнибалы в России не водятся. А в
Офире нет снега, медведей и Александров.
Самого Гумилева звали Николаем, но в душе он, конечно, был Александром,
как Пушкин.
- Сходство в одном - ни Офир, ни Россию никто не мог завоевать, - сказал
Гумилев. - Всех захватчиков уничтожали или прикармливали. Не мытьем, так
катаньем. Для наших предков альтернативы не существовало: свобода родины и
никаких гвоздей! - Он ударил ленивого осла кулаком по башке, и тот, отбрасывая
копыта, припустил к райским вратам, которые наконец-то сверкнули на солнце у
подножья Лунных гор.
________________________
1 См. прим. 4 к главе 3.
2 Хорошо (англ.).
3 Вот и все (англ.).
4 Николай Гумилев (франц.).
5 За неимением шрифта "офир" стихотворение печатается кириллицей. (Прим.
издателя.)
6 Гумилев неточно цитирует Абрама Терца.
7 Kychelbecher - большой, очень большой кубок для вина или пива (нем.).
Приложение к главе 6
ГЕОГРАФИЧЕСКАЯ КАРТА СТРАНЫ ОФИР
Комментарий к карте Офира из "Дневника" Н. С. Гумилева.
Стихи в зачаточном прозо-состоянии:
Буйное Красное море, / страна схожа с разметавшейся африканской львицей. /
Север - болото без дна и края, / змеи, желтая лихорадка на лицах. / Мрачные
горы, вековая обитель разбоя, Тигрэ. / Бездны, боры, / вершины в снеговом
серебре. / Плодоносная Амхара, там сеют и косят, / зебры любят мешаться в
домашний табун. / Вечер прохладен, ветер разносит / звуки гортанных песен,
рокоты струн. / Было время, когда перед озером Гона / королевской столицей
возносился Эдом. / Живописцы писали царя Соломона / меж царицею Савской и
ласковым львом.
ГЛАВА 7
OTEЦ ПАВЛО
и
ГРАФФИТИ НА БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЕ
Граффити [итал. graffito - нацарапанный]
- надписи гл. обр. бытового характера,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг