будто он уже выпил спирту: Элка Кустодиева была похожа на полированный
зеркальный буфет с дверцами, полками и разными отделениями, она была такой
крупной, спокойной и домашней, что на нее в самом деле можно было положиться
или что-нибудь поставить.
- Ага, за спиртом пришли, - сказала Элка. - Не входите, батюшка, у меня
грязно. Идите к себе, я сейчас принесу. Дверь и окно почему не закрыли? Все
настежь, сквозняк, я вошла и закрыла.
Вот оно что! Вернулись к Гайдамаке, открыли окно и сделали у окна засаду.
Элка принесла бутылку спирта и ушла за стаканами, луком и маслом. В окне видна
была вся Европа - Стокгольм, Париж, опять же вид на Мадрид. Элка, плача,
нарезала лук, заправила и полила капусту маслом. Стали пить. Элка разбавляла
спирт водой, Гайдамака пил чистый и запивал водой, отец Павло спирт водой не
разбавлял и не запивал. Поп стеснялся и говорил с Элкой о театре - Чехов,
Сартр, Метерлинк, Ионеску, о каких-то стульях и носорогах, от. Гайдамаку так и
тянуло прыгнуть в окно. Элка пошла за второй бутылкой, а в открытую дверь
заглянула голова участкового инспектора Шепилова в милицейской фуражке и
сказала:
- Привет, командиры! Пьете?
- Пьем, от, - ответил отец Павло, вопросительно взглянув на Гайдамаку.
- Люблю, - сказал Шепилов.
- Заходи, Шепилов! - обрадовался Гайдамака. - Ну напугал, я думал - опять
негр.
Отец Павло раздумчиво произнес:
- ...и примкнувший к ним Шепилов.
- Верно, верно, батюшка, - хмуро улыбнулся Шепилов. - "Антипартийная
группа в составе Молотова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним
Шепилова", - процитировал он. - Люблю, когда знают историю и помнят мою
фамилию. Куда фуражку-то снять, командир?
- Брось на диван.
- А где диван?
Дивана не было.
Шепилов повесил фуражку на дверную ручку, положил на стул милицейскую
кожаную папку и сел на нее.
- Геморрой, что ли? - спросил поп.
- Да, батюшка. Свербит. Не люблю. Работа такая. Сижу много, - ответил
Шепнлов.
- Ты паспорт негру подписывал? - спросил Гайдамака.
- Какому негру? О чем ты? - не понял Шепилов, но Гайдамака не успел
пуститься в подробности, потому что пришла Элка со второй бутылкой спирта:
- Привет, Шепилов! Примыкай к нам.
- Люблю. Не откажусь.
Шепилову рассказали о ходящем по воздуху негре. Он подошел к окну,
потрогал раму, заглянул вниз.
- Ну, окно, - сказал он. - Ну, в Европу.
Ему налили штрафных полстакана, по забыли предупредить, что спирт. Он
выпил и задохнулся, надулся, выпучился, погнал соплю, чуть не выпрыгнул в
окно. Били его но спине, наматывали на вилку капусту, заталкивали в рот.
- Не люблю. Предупреждать же надо!
Еще два захода, и спирт закончился - даже у Элки.
- Что я вам, цистерна? - обиделась она на вопрос о дальнейшей бутылке.
Выпившая Элка была-таки похожа на цистерну, все посмеялись, она не
обиделась.
Стали снаряжать Шепилова за водкой. С примкнувшим Шепиловым хорошо было
пить - сегодня ему выдали два оклада с отпускными, а водку в "Гастрономе" он
брал без очереди как участковый инспектор. Долго решали: сколько бутылок
брать? Решили: две. Но отец Павло задрал палец в потолок и напомнил правило
"последняя плюс одна". Это правило гласило, что "последней бутылки ВСЕГДА не
хватает, и потому ВСЕГДА нужно покупать еще ПЛЮС ОДНУ, совсем последнюю", - то
есть если решили взять одну, надо покупать две, если решили взять две, надо
покупать три и т.д. Шепилов с Гайдамакой подивились мудрости отца Павла и
согласились с ним. Элка сказала: "А ну вас к черту, я спать хочу" - и ушла
спать. Отец Павло дернулся было пойти за ней, но удержался.
Шепилов вернулся быстро - с тремя бутылками водки и с тремя плавлеными
сырками.
- Батюшка, а знаете ли вы апорию Зенона? - спросил Шепилов, когда выпили
первую бутылку.
- Знаю, - ответил отец Павло. - Про Ахилла, который никогда не догонит
черепаху, от.
- Тогда послушайте апорию Зенона в современном варианте, - сказал Шепилов.
- Как Ахилл никогда не догонит черепаху, так бутылка водки и плавленый сырок
никогда не закончатся.
- Да ну? - удивился Гайдамака.
- Ну да. Смотри, водка на двоих разливается в три стакана, а сырок делится
на три части. По две части выпивается и съедается, оставшуюся третью часть
водки и третий кусок сырка опять делят на три части. Опять выпивают и
закусывают, оставшиеся водку и кусочек сырка опять делят на три части... И так
до бесконечности.
- Га-га-га! - захохотал поп. - А ты умница, Шепилов!
- А на троих? - задумался Гайдамака.
- Можно и на троих, но тогда водку и сырок надо делить на четыре части.
- Ну, математик!
ГЛАВА 20
ГРАФИНЯ Л. К.
Если, милая, захотите любить негра или арапа,
то не стесняйтесь, выписывайте себе негра.
Ни в чем себе не отказывайте.
Л. Чехов Бабье царство
В холодном небе над Севастополем кружили два африканских аиста, но
Гамилькар впервые засомневался - какой национальности эти белые птицы с
черными закрылками, офиряне они или русские? Он жевал апельсин, протирал руки
апельсиновой кожурой, чтобы отбить стойкий запах ночной похоти, и разглядывал
восходящее русское солнце. В Африке не бывает долгих рассветов. Африканское
солнце, что поближе к экватору, всегда встает бодро, сразу, вертикально и
непредсказуемо, как мужской половой потенциал, - раз-два и готово. У крымского
же солнца был русский характер - здесь оно вставало медленно, нехотя, дрожа с
похмелья, не зная, чем заняться днем. Уже светло, а солнце еще укрывалось
облаками, показывая лишь красный краешек. Может быть, потом, к полудню,
раскочегарится и придет в себя.
Гумилев оказался прав - сейчас в Севастополе толклась без дела целая Белая
армия Александров, медведи тоже водились - одного драного и ours mal-lechel*1
Гамилькар увидел на цепи в балагане, и хотя снега в конце сентября не
наблюдалось, но было так холодно, что белые мухи могли прилететь в любую
минуту. Гамилькар не боялся снега, он видел его на Килиманджаро; более того,
африканские слоны Ганнибала перешли снежные Альпы и ворвались в ненавистную
Италию еще за два тысячелетия до русского Александра Суфороффа.
- Русский генералиссимус всего лишь повторил подвиг Ганнибала, - говорил
Гамилькар и, чтобы не обидеть Гумилева, добавлял: - Но и вашему Суфороффу
следует отдать должное, он тоже хорошо воевал в Альпах.
- Да, отдать человеку должное всегда следует, - соглашался Гумилев.
Гамилькар провел эту ночь с известной петербургской аристократкой графиней
Л. К. (фамилия не называется по понятным причинам), вдовой известного всей
России полковникам, героя Брусиловского прорыва. Гамилькар увидел и снял
графиню вчера вечером под полковую музыку прямо на Приморском бульваре,
чувствуя на себе удивленные и злобные взгляды русских морских офицеров. До
драки не дошло лишь потому, что на толстую стареющую графиню никто не
претендовал, а петербургские дамы ей даже сочувствовали:
- Ah, chere L.K., que ne vous reconnaissais pas. J'imagine, combien vous
avez souffert*2.
Все понимали, что для графини этот черный шкипер являлся последней
надеждой, да и морским офицерам не было резона в такие смутные времена
ввязываться в сухопутные драки, чтобы не остаться забытыми на севастопольской
гауптвахте перед оскаленными наступающими большевиками.
"Quelle belle personne! Bien faite et la beaute du diable, - подумал
африканец, пристально разглядывая графиню. - Quel pied, quel regard! Une
deesse!"*3
Внезапно Гамилькар услышал любовный призыв Черчилля. Тот почувствовал
присутствие дикого купидона. В кронах севастопольских акаций лениво зашуршала
в ответ своим локатором взрослая самка.
"Значит, дикие купидоны все-таки залетают в Крым, - подумал Гамилькар. -
Интересно, окольцована ли она? Жаль, что темно, не видно".
Гамилькар почувствовал спиной, как самка лениво натянула между лапками
свой природный арбалет - перепонку с ядовитой иглой. Гамилькар обладал
наследственным иммунитетом и не боялся купидоньего яда; к тому же поздней
осенью купидоны меланхоличны и не опасны.
Шкипер не только разбирался в женщинах, но и был в них разборчив.
Общедоступными женщинами он брезговал, белых женщин избегал и за любовью
обращался к ним лишь при крайних, невыносимых личных затруднениях, по
пышнотелая графиня сразу приворожила его, пришлась по вкусу. Вообще в
первобытных племенах во всем мире мужчины предпочитают крупных полных женщин
на южноафриканский манер - "чем больше, тем лучше"; более того, его
физиологическая особенность в боевом состоянии была так огромна, что
Гамилькару не удавалось полноценно общаться даже с невестой (офирские женихи
дефлорируют невест до бракосочетания, сразу после помолвки) и редко удавалось
подыскать себе женщину под размер. Это был рослый негр, но с несоразмерно
огромным кюхельбекером, не уступавшим известной всей России елде Святого Луки.
Фаллос у Гамилькара был такой, что возникала проблема со штанами, он не
умещался, рвался из клеш, как птица из клетки, шкиперу приходилось
собственноручно портняжничать, кроить какие-то особые ширинки и мешочки, вроде
средневековых гульфиков, для содержания своего фаллоса как в походном, так и
боевом состояниях.
Военный оркестр играл "Дунайские волны", а графиня Л.К., такая толстая,
огромная и соблазнительная, в нерешительном ожидании стояла под зонтиком у
входа в павильон, но к пей никто не подходил. У графини была та же
физиологическая проблема, что и у Гамилькара, - она тоже не могла, не умела
подыскать для себя соразмерного друга.
Черчилль и дикая самка продолжали любовную игру в кронах акаций, но вяло.
"Ничего у Черча не получится", - подумал Гамилькар. Черчилль целился в сердце
графини, по она стояла боком к нему, к тому же прикрывалась зонтиком. Не
пробить. Самка прицелилась в сердце шкипера со спины. Гамилькар подышал на
свой сердоликовый перстень и придумал, что сказать.
- J'ai des vues sur vous pour ce soir*4, - тихо сказал Гамилькар, подходя
к графине со спины, но она его давно уже видела.
Графиня очень испугалась и медленно пошла от негра вниз по Приморскому
бульвару.
- Ecoutes, chere... Attende!*5
Офирянин решил, что эта красотка не понимает по-французски, по по-русски
он не мог составить такую сложную фразу. Он опять подышал на перстень и тоже
медленно пошел за графиней, перебирая четки из разноцветного жемчуга и сочиняя
по-русски что-нибудь попроще, а графиня видела спиной, как негр идет за ней, и
слышала его шаги. Черчилля привлекала необъятная кормовая часть графини.
Шкипер тихонько свистнул, и ленивый Черчилль решил не взлетать и выстрелил на
авось. Отравленная игла попала в правую ягодицу графини, но не вонзилась, а
лишь уколола кожу и упала от движения платья.
- Оу!*6 - воскликнула графиня, инстинктивно потерла правую ягодицу и
почувствовала на коже припухлость.
- Я хочу тебя... любить, - с запинкой сказал Гамилькар за спиной графини.
Графиня молчала. Ей было больно, жгло ягодицу - будто пчела укусила. Этот
негр ее чем-то уколол или ущипнул. Возможно, это африканский способ
ухаживания. Нельзя быть такой недотрогой в такие времена, надо что-то
ответить...
- Mais laissez-moi donc, monsieur; mais etes-vous fou? - сказала графиня.
- Voyez autour de combien jolies demoiselles?*7
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг