ведь вам никто. Почему?
- Не знаю. Я решил, что должен тебя спасти, - и все. Может, надеюсь на
тебя. Но, видишь ли, это было мое решение. А теперь посмотри. В
Северороссии много достойных дворян, служащих правителю. И этот правитель
решил, что должен поддержать царя Ивана в борьбе с Литвой и Польшей. Не
знаю, имеет это политический смысл или нет. Но эти дворяне, вместо того
чтобы заниматься хозяйством и растить детей в своих поместьях, пошли
воевать в Латвию, которая им сто лет в обед не нужна. А польский король
решил, что усиление Московии опасно, и множество честных и умных польских
дворян сели на коней и поехали в ту же Латвию, которая им нужна не больше,
рубить московитов и северороссов. Если кто-либо откажется, будет объявлен
изменником. Я никого не осуждаю и не поддерживаю, но участвовать в этом не
хочу.
- Но так живет весь мир!
- Живет и будет жить, - подтвердил Басов. - Очень скоро придет время,
когда воины великих держав будут отправляться на другой конец света, чтобы
сразиться с другими солдатами, приехавшими из такого же далека, причем за
земли, о которых их родители даже не слышали и которые лично им вовсе не
нужны. И это без конца. Научись люди жить в мире, они могли бы
путешествовать везде, торговать, обмениваться знаниями и жить в десятки раз
лучше.
Но они предпочитают резню и нищету, ибо считают, что легче отобрать у
соседа кусок хлеба, чем заработать на свой каравай. Я не в силах этого
остановить, но могу в этом не участвовать.
- Но как же путь воина? Он ведь и состоит в честном и бескорыстном
служении.
- Путь воина несколько в другом, - покачал головой Басов. - Для меня
воин - это отношение к жизни, а не род занятий. Воин идет по пути побед и
поражений, зная, что все на земле преходяще. Он всегда честен, и прежде
всего перед собой. И неважно, дворянин он или крестьянин. Возможно, у нас
еще будет время об этом поговорить. А убивать невинных и грабить их дома -
это путь убийцы и грабителя, а не воина.
- И вы спокойно предлагали мне пойти на службу к правителям, думая
так? - удивился юноша.
- Конечно, - усмехнулся Басов. - Мой долг учителя - предупредить тебя
обо всем, что сопутствует этому пути. Теперь выбор за тобой. Если ты
пойдешь туда, я расскажу тебе, как надо действовать, чтобы не быть
обманутым, чтобы не поступить на службу к правителю, обреченному на
поражение. И отпущу. Если останешься, то продолжишь со мной занятия
фехтованием.
- Вы видите смысл жизни в совершенствовании искусства фехтования? -
спросил Федор.
- Не совсем. Искусство боя - и фехтование в частности - это маленькая
модель мира. Мир слишком велик, чтобы изучить его во всех проявлениях. Но,
изучив модель и поняв те общие принципы, которые связывают ее со всем
остальным многообразием жизни, ты можешь познать мир. Этим я и занимаюсь.
- Я пойду с вами, - решительно сказал Федор.
- На этом пути никто не обещает тебе ни денег, ни славы, ни власти, -
предупредил Басов. - Ты можешь их обрести, но можешь и потерять из-за
приверженности своему выбору, как потерял сегодня я. В любом случае они не
доставят тебе удовольствия, потому что цели у тебя будут иные.
- Все равно. Я согласен.
Глава 37
МАЛЕНЬКИЙ СЕМЕЙНЫЙ ДОМИК
Декабрьская вьюга мела снег по улицам маленькой Нарвы, забиралась в
дымоходы и выла там, пугая суеверных горожан. В небольшом уютном доме
депутата нарвского магистрата купца Петра Назарова царил уют. Негромко
потрескивали дрова в камине. Еловые лапы, украшавшие гостиную, наполняли
комнату неповторимым новогодним ароматом - рождественские елки еще не вошли
здесь в обычай, однако Петр, вспомнив о традициях своего мира, предложил
жене украсить дом колючими ветвями. Анне с восторгом приняла идею и с
энтузиазмом принялась за дело. Кроме того, она так много хвасталась
соседям, что уже через несколько дней большинство зажиточных нарвских домов
были украшены таким же образом.
Сейчас Петр сидел в кресле, пил красное вино, присланное тестем в
подарок на Рождество, и наблюдал, как жена хлопочет по дому, раздавая
указания слугам. Через два дня должны были наступить рождественские
праздники, и сейчас Анне со всей эстонской обстоятельностью готовилась
встретить праздник - впервые в роли хозяйки дома.
"Интересно складывается судьба, - подумал Петр. - Мог ли я подумать,
что когда-нибудь меня ждет такое? Тихая, состоятельная, мещанская жизнь
эстонского бюргера второй половины шестнадцатого века... Удивительно! И
хорошо. Может, об этом я всю жизнь и мечтал?"
Мысли вернули его к тому моменту, когда он принял предложение купца
Пеери посватать его дочь. Любил ли он Анне? Да, она нравилась ему, даже
очень, но сердце все равно принадлежало Марине, оставшейся в другом мире. В
браке, как правило, один любит, а другой позволяет себя любить. Он любил
Марину... и сейчас позволил Анне любить себя. Почему? Может быть, видя в
этом браке возможность добиться той тихой спокойной жизни
западноевропейского бюргера, о которой давно мечтал. И в любом случае он
был искренне благодарен Анне за любовь и заботу, которые она ему дарила.
Изменил ли он Марине? Вопрос не давал покоя, пока Петр не принял твердого
решения: историк Назаров, обитавший в Петербурге две тысячи второго года от
Рождества Христова, умер. В том мире его больше нет, и путь назад заказан.
Это жизнь вторая. Инкарнация, в которой по роковому стечению обстоятельств
он помнит прошлое воплощение. Но жениться на другой женщине в ином мире и в
иной жизни - не измена. Здесь нет и не будет Марины. Она навсегда осталась
там, за чертой. Он не изменил - в той жизни. А эта - совсем другая.
Мысль о второй жизни навела его на иные рассуждения. Выиграл или
проиграл свою судьбу тот Петр Назаров? Та жизнь окончена - значит, можно
подводить итоги. Он добился многого как ученый. Это победа. Но он влачил
нищенское существование и не мог обеспечить семью. Это поражение. Вот что
следует исправить в этой жизни. Он станет богат и влиятелен. Будет жить по
высшим стандартам этого мира - ради жены, которая дарит ему семейный уют;
ради детей и детей его детей, которые когда-нибудь появятся на свет; ради
себя наконец. Но эта цель - не единственная. То, как он жил в том мире, -
не только следствие его личной слабости. Ему не повезло. Он родился в
стране, пережившей коммунистический террор и тиранию "единственно верного"
учения и отброшенной ими на обочину мирового прогресса. Здесь он не
допустит этого. Он добьется, чтобы люди, которым предстоит жить в двадцатом
веке этого мира, не ведали тех ужасов, которые испытал его мир. Здесь
обстоятельства уже сложились иначе: есть Северороссия, отличное
западноевропейское государство. И он, Петр Назаров, сделает все, чтобы
Россия будущего не мыкалась по закоулкам "особого пути", а твердо встала на
европейский.
Пока обстоятельства сложились не в его пользу. Что же, надо ждать.
Времена меняются. Впрочем, если сторонники тоталитарного общества,
фундамент которого закладывает в Москве царь Иван, одержат верх и здесь, он
отправится в Литву и Польшу. Пойдет к Курбскому. Он сможет изменить историю
так, чтобы в здешнем Петербурге в конце двадцатого века ученый, медик,
учитель не прозябал на нищенской зарплате. А пока...
Пока можно наслаждаться милым бюргерским бытом.
Петр подошел к жене, обнял и поцеловал в шею. Анне повернулась,
ответила сдержанной улыбкой, поцеловала его в губы и произнесла по-немецки:
- Подожди, дорогой. Сейчас я закончу заботы по дому и мы будем
ужинать. Сегодня бобовый суп.
Языком семьи Назаровых был немецкий. Нельзя сказать, чтобы Анне не
хотела учить русский, - скорее Петр предпочитал общаться по-немецки. Перед
свадьбой, к большому удовольствию семейства Пеери, он перешел в
лютеранство. Во всем этом он видел символы приобщения к западному образу
жизни.
Петр снова опустился в кресло и пригубил вино. Почему-то вспомнился
Басов. С месяц назад дошли вести, что владелец единственной в Петербурге
школы фехтования повздорил с какими-то московскими опричниками, в порыве
ярости зарубил нескольких и скрылся с одним из учеников. Петр не
сомневался, что учеником был Федор.
"Я знал, что этим кончится, - грустно подумал Петр. - Нельзя быть
таким неуживчивым. Нигде и никогда. Вообразил себя мудрым и великим - вот и
получил. Чего он добился? Не хотел ни во что влезать, и все-таки нашел бед
на свою голову - от судьбы не уйдешь. А ведь он, кажется, обжился здесь,
стал истинным дворянином шестнадцатого века с соответствующим менталитетом.
Система Станиславского... Не то, что я, грешный. Многого добился, а все
равно чувствую себя неуютно. И не в быте дело - хотя до сих пор, входя в
темную комнату, инстинктивно тяну руку к выключателю. Здесь другое: среда
не моя, век не мой. До сих пор я больше всего скучаю по интеллигентским
разговорам, по общению с себе подобными. Здесь таких нет. Эпоха Просвещения
в самом начале. Интеллигенция еще лет двести не появится. Боюсь, это
неистребимо - я типичный питерский интеллигент конца двадцатого века.
Таким, наверное, и помру - здесь, в начале века семнадцатого, если повезет
дожить".
Цокот копыт отвлек внимание. Группа всадников подъехала к дому и
остановилась. Через несколько секунд в дверь громко и нетерпеливо
постучали.
- Кого это черт к ночи принес? - недовольно проворчала Анне.
Через полминуты от входной двери послышался недовольный голос слуги,
потом удар - и по лестнице послышался топот множества ног. Петр вскочил.
Испуганная Анне инстинктивно прижалась к нему. Дверь распахнулась, и в
комнату ворвался десяток бородачей, одетых в заснеженные русские одежды
черного цвета. Старший вышел вперед:
- Купец Назаров, в Петербурге раскрыт заговор против правящего дома.
Заговорщикам удалось отравить княжича, но благодаря действиям нашего
сиятельного регента более они ничего не смогли сотворить. Заговорщики
схвачены. Ты обвиняешься в участии в заговоре. Следуй за мной.
- Я не виновен, - заявил Петр.
Не говоря больше ни слова, старший опричник размахнулся и нанес удар -
Петр упал навзничь, по лицу потекла кровь. Двое других тут же подхватили
его под руки и поставили на ноги. Третий снял со стены саблю и отступил в
сторону.
- Я требую, чтобы мне объявили, в чем именно я виновен, -
запротестовал Петр. - Я требую гласного земского суда. Вы не имеете права
так обходиться с вольным гражданином.
- Пес ты шелудивый и дерьмо пред слугами регента, - усмехнулся старший
и плюнул историку в лицо.
Анне заплакала и обхватила мужа руками. Ее тут же оторвали.
Арестованного схватили под руки и потащили к выходу.
- Дайте хоть одеться, - запротестовал он.
- По улице пробежишь - согреешься, - хохотнул кто-то.
Услышав громкий вскрик Анне, Петр повернулся и увидел, что жену
повалили на стол трое солдат и задирают ей подол. Будто бомба взорвалась в
мозгу - действуя совершенно автоматически, он резко ударил каблуком в свод
ноги одного из конвоиров, мгновенно высвободил руку из ослабевшего захвата,
ударил локтем в нос правого и кулаком между глаз - левого. "Откуда Басов
мог знать, что именно так сложатся обстоятельства?" - мелькнуло на
периферии сознания, но додумывать было некогда. Навалившись всем телом на
обмякшего от удара опричника, Петр прижал его к стене, выхватил из ножен
саблю и рванул к тем, у стола. Они в ужасе отпрянули. И лишь теперь за
спиной лязгнули клинки оставшихся у дверей - очевидно, к сопротивлению
арестовываемых они не привыкли.
- Через кухню - и к отцу! - крикнул Петр по-немецки, надеясь, что
нападающие не поймут.
- Без тебя не пойду!
- Я приказываю, спасайся! - зарычал Петр, яростно отбивая выпады
опричников.
Под их натиском он был вынужден отступать, но по звукам за спиной
понял, что Анне выскочила в заднюю дверь. Он отступил еще на несколько
шагов и, преграждая путь, встал в дверном проеме. Спастись шансов не было.
Только вспышка ярости позволила выдержать натиск опешивших от неожиданного
сопротивления опричников. Теперь же они собрались с силами, и атаки
становились все опаснее. "Главное, чтобы на улице ее никто не задержал, -
пронеслась мысль. - И еще - держать дверь как можно дольше". И в этот
момент чья-то сабля плашмя обрушилась ему на голову; ноги подкосились, а в
глазах померк свет.
***
Артем вынырнул из искрящейся, чистейшей воды и по мраморным ступенькам
выбрался из бассейна и увидел, что там его поджидает облаченный в легкую
тунику Генрих.
- Рад тебя видеть!
Генрих подождал, пока Артем закончит вытираться и соорудит из
полотенца некое подобие юбки, а потом обнял за плечи:
- И я рад.
Они вышли из ротонды, где помещался бассейн, и пошли по аллее,
пролегавшей среди многовековых деревьев с мощными стволами. Яркое солнце,
пробиваясь через их кроны, падало на лица собеседников множеством бликов.
- В Северороссии дела совсем плохи, - произнес Генрих.
- Не все коту масленица, - пожал плечами Артем. - Впрочем, скоро это
должно кончиться.
- Не так уж скоро. Вспомни, как воспринимается несколько лет
безвременья, когда ты на земле. Я хотел поблагодарить тебя за Университет.
Как тебе удалось убедить этого идиота, что он нужен?
- Честолюбив, как и все дураки, - улыбнулся Артем. - Достаточно было
одному из советников намекнуть, что наличие Университета ставит его вровень
с королем Франции, и светлейший регент сразу стал горячим поборником науки.
А насчет безвременья ты прав. Но уж больно долго они процветали. Вот и
стали заплывать жиром, а кое-кто даже начал поговаривать о богоизбранной
нации. Надо было прочистить им мозги, чтобы больше думали.
- Увы, ты прав. Но ситуация весьма опасна. Регент слишком глуп и может
довести страну до потери независимости. А сейчас это крайне нежелательно.
- Он достаточно глуп, чтобы восстановить против себя большинство
подданных. Долго на троне ему не усидеть. Кстати, ты знаешь, он хочет стать
королем - вернее, царем, по московскому образцу.
- Господи, опять король, - саркастически воздел руки к небу Генрих. -
Ну почему каждое ничтожество тщится присвоить себе самый громкий титул?
- Гордиться больше нечем, а похвастать хочется, - улыбнулся Артем. -
Впрочем, появление в Северороссии королевского престола было бы сейчас
логично. Они давно уже не захолустное княжество и играют важную роль в
Европе.
- Возможно. Впрочем, я далек от этого. Как там ребята, попавшие в
переплет?
- Наслаждаются прелестями века, в котором очутились. Один сидит в
темнице, другой скрывается от преследований.
- Кстати, о нем. Какой фехтовальщик! Я пять раз просмотрел его бой в
московском представительстве. Потрясающе! Знаешь, мне даже стало интересно
скрестить с ним мечи.
- Господи, Генрих! Ты еще и азартен, оказывается!
- Что делать, старые привязанности иногда напоминают о себе...
Потрясение, испытанное в том бою, уже не позволит ему быть обычным
человеком - ни в шестнадцатом веке, ни в двадцать первом. Да и делать ему
там, по-моему, больше нечего.
- Он шел на верную смерть, - подтвердил Артем, - и знал это. Каким бы
мастером клинка он ни был, а спасло его только чудо.
- Наверное, это неизбежно. Мы с тобой прошли через нечто подобное.
Чтобы посмотреть на мир другими глазами, нужно быть готовым его покинуть.
Впрочем, чудо здесь ни при чем. Ты же знаешь, человек, приготовившийся к
смерти, - противник смертельно опасный. А уж фехтовальщик такого класса...
Нет, ему точно там делать нечего.
- У него ученик, - напомнил Артем. - Погоди, может, он еще создаст в
том мире интересную школу.
- Трудно сказать... Хотя не верю я в эти школы. Ты же знаешь,
понимание приходит от сердца к сердцу и все такое. Но ради мальчишки я,
пожалуй, спешить не стану. А вот тот, второй... Зачем ты мучаешь парня?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг