таится вся "информация врожденности", записанная чередовани-
ем групп атомов углерода, водорода, кислорода, азота и фос-
фора.
Дни Ведущего конструктора были заняты. Он работал над АН-
ГЕВОЗМом ночами. Он завел особый блокнот и в минуты отдыха
исписывал его страницы колонками формул и цифр. Он углубился
в дебри генетики. Он конструировал микротомы и сверхбыстрые
микроцентрифуги (эти устройства, впрочем, тут же пригодились
для других разработок). Он искал способы мгновенного замора-
живания клеток. Он подбирал составы, чтобы одновременно ок-
рашивать в разный цвет молекулы рибонуклеиновой и дезоксири-
бонуклеиновой кислот.
Нужно было, наконец, собрать немалый сравнительный мате-
риал, потому что в конечном счете задача решалась статисти-
чески. На каждого, кто не отказывался уделить ему миллимет-
ровой величины лоскут ткани своего тела, Ведущий конструктор
составлял подробнейшую характеристику: достижения, темпера-
мент, наклонности, физиологические особенности - всего почти
полтысячи пунктов. Последними шли в этом списке скорость
нервных процессов и биотоки действия различных групп мышц.
Все эти сведения он вводил в память счетной машины.
У него был немалый исследовательский опыт. Сотрудники ла-
бораторий, которые он возглавлял, не считались со временем и
не задавали недоуменных вопросов. Дирекция научного центра
давно освободила его от мелочной опеки. Можно ли представить
себе более благоприятные условия? И всетаки лишь через 10
лет наступил наконец тот день, когда Ведущий конструктор
посчитал задачу решенной.
...Зал вычислительного центра. Стеклянные стены. Под по-
толком лампы дневного света. Бессильно опустив руки, Ведущий
конструктор сидит у пульта машины и слушает, как генератор
звукового контроля упрямо повторяет "Камаринскую". Это зна-
чит: введенные данные нелогичны. Машина отказывается их при-
нять.
Снова и снова он перебирает в памяти ход исследования.
Укол в руку ланцетным шприцем. Лоскут ткани ложится на
предметный столик. Дальнейшее аппарат делает сам: препариру-
ет клетки, отделяет одну за другой хромосомы, вытягивает
спиральные нити составляющих их белковых структур...
И вот уже десятки тысяч восемнадцатизначных чисел влива-
ются в память машины.
Итак, укол в руку...
Но почему "Камаринская"?
Ответ прост. Память машины набита сведениями о многих вы-
дающихся инженерах, ученых, и теперь, когда последним прове-
рочным тестом он вводит в нее данные о себе, оказывается,
что это противоречит всему тому, что машине известно.
Однако он и действительно хороший конструктор! Хотя бы
потому, что сумел создать АНГЕВОЗМ!
Надо идти с другого конца. Сведения о себе следует запи-
сать первыми, сказав машине: "Я - эталон. У всякого, кто по
рождению инженер, ученый, распределение мононукдеотидов
должно совпадать с моим. Не совпадает - они неудачники".
Он это и сделал.
Ответ был категоричен: "Да. Неудачники".
"Но кто же в таком случае я? - смятенно подумал Ведущий
конструктор. - Спросить и об этом машину!.."
Тянулись минуты. Ведущий конструктор стоял спиной к пуль-
ту и по гудению генератора звукового контроля отмечал, что
вычисление идет трудно, с возвратами к началу задачи. Нако-
нец, и, как всегда, неожиданно, пришла тишина.
"При значительной общей одаренности, - прочитал он на эк-
ране дисплея, - в некоторых разделах человеческой деятель-
ности, переходящей в весьма значительную, имеются врожденные
способности величайшего артиста балета. Шапки долой - перед
нами гений".
"Шапки долой - перед нами гений". Некогда эту фразу ком-
позитор Шуман в одной из своих музыковедческих статей адре-
совал композитору Брамсу. Он, Ведущий конструктор, ввел ее в
машину, характеризуя специалиста в области гравитационных
полей. Машина отдала эту фразу ему.
Балетный артист!
Нажатием кнопки он приказал повторить определение. Ре-
зультат не изменился.
Тогда он изъял из памяти машины слова "артист", "балет",
"гений".
Машина ответила так: "Индивидуум, которому свойственно
уникальное строение нервной системы, сочленений и мускулату-
ры, обеспечивающее совершенное чувство ритма, особую чистоту
передачи нервных импульсов и высочайшую четкость реализации
мышечных усилий".
Это значило то же самое.
С непривычной тяжестью в плечах он перевел глаза на стек-
лянную плоскость стены и увидел, что уже рассветает.
...Из вычислительного центра он вышел, кегда начало всхо-
дить солнце. Деревья, крыши зданий, алюминиевые переплеты
окон пылали красным холодным золотом.
"Конструктор... экспериментатор, - думал он, идя по до-
рожке, усыпанной желтым песком и стиснутой пышными клумбами
георгинов. - На самом деле ни то и ни другое".
Каждый балетный спектакль и даже любую уличную пляску он
всегда принимал как праздник, - это верно. И уже с первых па
видел весь рисунок танца: его середину, финал... И ему всег-
да казалось, что всякую музыку - симфонии, сюиты, сонаты,
концерты можно представить в виде движений и получится связ-
ная картина, полная глубокого смысла. Верно и то, что, осо-
бенно в молодости, он часто во сне видел себя танцующим...
Ведущий конструктор остановился.
Но значит, он самым настоящим образом обокраден? Он, ко-
торый прожил уже шесть десятков лет и ни разу не почувство-
вал себя несчастным?
Ему вспомнилась одна из конструкторских работ. Шла война.
Фронт подкатывался к сердцу страны. Группа молодых ученых в
кратчайший срок создала новый бронебойный снаряд. Чудо тех-
ники! Так о нем говорили. А ну, если вычислить, насколько
это их изобретение приблизило день победы?
Ведущий конструктор беспомощно оглядывался. Ах да! Он
привык думать у пульта машины. Все сразу же проверять чис-
лом.
"Вернуться и рассчитать?" - Он улыбнулся. - Но если бы в
ту зиму мне стало известно, что мое место на балетной сцене,
разве я ушел бы из конструкторского бюро?"
...Ночью Ведущего конструктора вызвали радиограммой. Уже
через час самолет уносил его в горы.
Там, на краю земли, он трое суток почти без сна осматри-
вал сооружения, давал советы, подписывал акты и все время с
удовлетворением думал о том, как удивительно полно совпали в
этой разработке мечта конструктора и ее воплощение. Об АНГЕ-
ВОЗМе он вспомнил только во время полета назад: "Да было ли
это? Верно ли, что лишь крохи общей одаренности сделали меня
инженером и ученым с такими заслугами, за которые мне еще
при жизни поставлен на родине бронзовый бюст?"
Его вдруг словно встряхнуло.
"Но все же каков тогда истинный мой талант? - У него за-
нялся дух. - И каких высот самовыражения, а значит, счастья
и счастья сумел бы я достичь, следуя этому призванию? Каких
же? Каких?.."
Экран погас.
Зубцов усмехнулся уголком губ:
- Фантастика?
- Уже нет.
- Понимаю. - Он снисходительно кивнул. - Хочешь сказать,
что могла бы меня проверить на такой машине, да тоже нельзя.
Вдруг получится, что я по призванию лапоть. И как тогда быть
с этим твоим взаимным уважением? Думаешь, не усек?
Не отвечая, Дарима Тон взяла Зубцова за запястье. Почти
тотчас экран осветился. На нем были слова: "Биологически -
ярчайше выраженная способность к мысленному оперированию по-
нятийными и предметными образами без какого-либо отрыва от
физической природы как объектов, так и явлений. Аналоги: Тэн
Кемп, Юлиан Василевский, Вери Нгор".
Некоторое время Дарима Тон тоже вчитывалась в эти слова и
- вдруг рванулась к экрану, вглядываясь в него так, будто не
могла поверить своим глазам.
- Ты!
Она обернулась. Ее лицо восхищенно сияло. От этого она
еще более похорошела, расцвела.
- Ты!
Зубцов ничего не понял из того, что прочитал на экране, и
отшатнулся, ошеломленный этим ее стремительным поворотом и
тем, как она теперь смотрела на него, каким голосом говори-
ла.
- Ты знаешь, кто это? - спросила Дарима Тон.
- Кто?
- Кемп, Вери Нгор.
- Откуда же!
- Величайшие изобретатели! В нашей эпохе с их именами
связано все самое удивительное: космические города, новейшие
технологии. И они твой аналог! Но почему же ты сейчас здесь,
в этом месте, а не в научном центре страны?
Зубцов обиделся:
- В каком таком месте? Бочку-то на меня чего катишь? Счи-
таешь, не ценят? Да если хоть на какой скважине ЧП, ко мне
среди ночи: "Федор Иванович! За вами машина..."
Дарима Ток не сводила с него все того же восхищенного, но
теперь уже и требовательного взора. Он продолжал:
- Хочешь? Какой угодно агрегат перемонтирую! И пусть он
будет не проще, чем эта твоя экспериментальная камера. Я по
аварийке раму для газовой турбины устанавливал - махинища! -
а ночь, вьюга была. Потом проверяли: микронная точность. Так
и на заводском стенде не получается. А что у меня в руках
было? Ключ да кувалда.
Она мучительно свела к переносице брови.
- Ключ да кувалда! Но ты понимаешь, что это такому чело-
веку, как ты? Свайная баба для пианиста! Твоим рукам рабо-
тать с прецизионными сервосистемами! Всякую твою техническую
мысль должны подхватывать миллионы специалистов! А ты... Ты!
И еще не знаешь об этом! Но ты же должен! Ты не имеешь права
это в себе потерять.
Все ее отношение к нему стало другим. Сомнений не было.
Теперь она смотрела на него не только с восхищением, что
случалось и прежде, но и как на человека, суждения которого
преисполнены самого высокого смысла.
- Скажи, - попросил он и подивился тому, насколько вдруг
тон его собственного голоса тоже переменился, - что я мог бы
сейчас для тебя сделать? За то время, которое ты еще будешь
здесь?
- Ты все уже делаешь, - покорно ответила она. - Ты понял
главное: тому, кто идет по времени, очень нужен душевный по-
кой.
- Покой! - со злостью вырвалось у Зубцова. - Покой! Но
это так мало!..
В 2 часа 30 минут следующего дня она улетела. Все было
проще простого. Они стояли у вагончика.
- Надо же, - сказал Зубцов, - взять и вот так, налегке,
появиться.
- Почему налегке... - Дарима Тон рассмеялась. - Знаешь,
как много вмещается в одной голове! - Привстав на цыпочки,
она провела по его кудрям ладонью. - Ты хороший человек.
Спасибо.
Зубцов улыбался. На самом деле ему было тяжело настолько
и такая безысходность владела им, что он едва удерживался,
чтобы не закричать от сознания собственной беспомощности.
Воздух начал вздрагивать, как будто друг о друга ударя-
лись листы железа. Сперва едва слышно, потом сильнее, гром-
че, чеканной. День на какието мгновения потемнел. На том
месте, что и вчера, появился сноп бьющих в небо радужных
струй. Дарима Тон приблизилась к этим струям, шагнула в них.
Обернулась к Зубцову.
- До свидания, Федор! - услышал он ее звонкий и уже уда-
ляющийся голос.
Все исчезло.
Зубцов посмотрел на лес, на белые облака, неподвижными и
плотными клубами висящие в голубом небе, на солнце, на зеле-
ный вагончик. Все это выглядело нестерпимо резким, словно
очерченным тонкими ослепительно яркими линиями.
Он подошел к скважине. Манометры показывали свои законные
45 атмосфер.
Зубцов поднялся в вагончик, включил транзистор. Кроме
разрядов, в эфире ничего не было.
Почему все же она так и не стала что-либо передавать с
ним ученым? Потому ли только, что ее появление в нашем вре-
мени не было предусмотрено? Или другое посчитала, будто это
лишено смысла. Но тогда опять - почему?
Он сидел, облокотившись о столик, вслушивался в треск
разрядов и думал: "Дарил покой!.. А если бы вместо меня был
бригадир? Или тот же Тимофей Кращенко в своем комбинезоне с
иголочки? Сумел бы сделать кто-нибудь из них для этой гостьи
из будущего больше, чем я? И что еще сделать, если она поя-
вится снова?.. Или никогда не появится. Атомным взрывом по-
лыхнула где-то в далеком прошлом. Я все равно буду ждать ее.
Хоть неделю. Хоть годы. И еще одно. Как же быть теперь с
этим новым знанием о себе: величайший изобретатель... Такой,
как творцы космических городов!.."
Он поднял глаза на новогодний плакат. Экрана на месте его
уже не было. Или был? Да-да! Искрилась прозрачная пленка.
Значит, Дарима Тон возвратилась?
По экрану перемещались, уходя под обрез его верхнего
края, слова.
"Но что это? - с испугом подумал Зубцов. - Рассказ, напи-
санный по способу две тысячи девятьсот девяносто восьмого
года, одним из действующих лиц которого буду я? И каким же
предстану я в этом рассказе? Ведущим конструктором? Герои-
ческим парнем? А если трепачом? Пьянью?.."
Он стал торопливо читать.
"Трибуны стадиона были полны. Они цвели алыми стягами. От
упругих звуков оркестра вздрагивал воздух. И все тысячи вос-
торженных взоров скрещивались в одной-единственной точке -
там, где на зеленом просторе спортивного поля стояла девушка
в белых брюках и белом жакете, отороченном горящим, как зо-
лото, кантом.
Он знал, кто это. Знал, в какой путь она отбывает. И он
видел ее одновременно как бы с двух расстояний: очень изда-
ли, в глубине чаши стадиона, но вместе с тем так, будто сто-
ял совсем рядом с нею, и потому различал малейшие движения
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг