Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
откликнулись. Перед тем как войти в избу, она наказала мне постоять  у
крыльца и никуда не уходить.
    Тут  ко  мне  подошла  пятнистая  собачка.  Мне  очень  захотелось
погладить ее. Когда я протянул к ней руку,  она  со  злобным  урчаньем
бросилась на меня. На мой  крик  из  дома  выбежали  мать  и  хозяйка.
Собачонка не то укусила, не то лапой оцарапала мне левое ухо;  по  шее
у меня обильно текла кровь.  Мать,  хозяйка  и  еще  какие-то  женщины
потащили меня к одной старушке, у которой было  регальное  масло.  Что
это за масло -- я до сих пор не знаю и слова такого больше никогда  не
слыхал.
    Не пойму, чем я прогневил этого песика. Быть может, его  рассердил
мой необычный вид -- лоб-то у меня был перевязан? А может быть,  такие
уж хозяева у него были: есть люди, которые держат  собаку  не  потому,
что любят собак, а потому, что не любят своих двуногих собратьев. Мать
потом сказала мне, что на душе моей, видно, был какой-то грех  --  вот
собачонка и цапнула меня; собаки,  мол,  кусают  или  заведомо  плохих
людей, или тех, даже неплохих, которые недавно, вольно  или  невольно,
обидели кого-нибудь. Она считала, что  дурных  зверей  нет  вообще  на
свете и что хищные звери не виноваты в том, что  они  хищные:  убивают
других животных они вовсе не по злобе, а потому,  что  иначе  умрут  с
голоду.  Кое-какие  люди  умышленно  преувеличивают  кровожадность   и
прожорливость хищных  зверей,  нарекают  некоторых  из  них  вредными,
городят на них всяческую напраслину, -- это все для того, чтобы  найти
оправдание своей жестокости по отношению к ним.
    К тем народам и племенам, которые живут охотой потому,  что  иначе
не могут добывать себе пищу, мать относилась  с  уважением,  но  охоту
ради охоты презирала и даже ненавидела и однажды сказала мне,  что  "в
нашем роду были и авантюристы, но охотников, слава богу, не водилось".
Она утверждала, что зверь, даже самый сильный и  крупный,  все  же  во
много раз слабее "двуногого с двухстволкой", и потому,  в  большинстве
случаев, убийство зверя -- вовсе  не  акт  доблести,  а  нечто  совсем
противоположное, приближающееся к палачеству. Мать была убеждена,  что
со временем люди станут умнее и добрее и откажутся от  так  называемой
"спортивной" охоты. Увы, пророчество ее пока что не сбылось.  Двуногий
с двухстволкой по-прежнему шастает по горам и лесам, и  вина  старшего
брата перед младшим все растет.
    ...Что касается регального масла, то  целебного  действия  оно  не
оказало. Через день под ухом у меня вздулся огромный волдырь.  Хорошо,
что воинская часть вскоре вернулась в городок -- и фельдшер  тоже.  Он
сделал мне компресс. Несколько дней я ходил с  двумя  повязками:  одна
над глазом, другая -- под ухом. Мать  по  этому  поводу  сказала:  "На
бедного Макара все шишки валятся".  Слова  эти  показались  мне  очень
смешными, и я их сразу запомнил. Смысл же пословицы до меня  тогда  не
дошел.

                         12. ДНИ В КУЖЕНКИНЕ

    Из военного городка отца вскоре  перевели  на  станцию  Куженкино,
невдалеке от Бологого. И сразу все пошло по-иному, по-хорошему,  сразу
началось  теплое  лето.  Здесь  со   мной   не   происходило   никаких
неприятностей. Единственное,  что  поначалу  пугало,  --  это  резкие,
внезапные гудки маневровых паровозов: железнодорожные  пути  пролегали
совсем близко от нас. Локомотивы незаметно, прячась за деревьями сада,
подкрадывались к дому -- и гудели. Потом я к этому привык; теперь  мне
уже нравилось делать для самого себя вид, будто я пугаюсь. В паровозах
этих было что-то вроде бы живое, и они как бы играли со мной.
    Мы занимали  весь  второй  этаж  в  двухэтажном  деревянном  доме,
облицованном  досками,  окрашенными  в  уютный  темно-вишневый   цвет.
Крыльцо выходило на огород, где между грядами часто  скакали  лягушки.
Как-то раз одна из них прыгнула мне  на  ногу  (летом  я,  разумеется,
ходил босиком, как все дети в те времена), и я не то испугался, не  то
выразил чем-то неприязнь. Отец,  стоявший  рядом,  поймал  лягушку  и,
осторожно придерживая ее на ладони, велел мне  хорошенько  рассмотреть
ее. Он сказал, что это существо безобидное и  хорошее  и  обижать  его
могут только болваны отпетые. Разглядев лягуху, я понял, что в ней нет
ничего противного и плохого. Наоборот, она  показалась  мне  доброй  и
симпатичной -- и даже красивой;  действительно  ведь,  в  лягушках,  в
ящерицах есть какая-то природная завершенность, точность выполнения.
    В самом конце огорода, там, где начинался сад, находился  круглый,
обложенный  шершавыми  бетонными  кольцами  колодец,  приближаться   к
которому мне настрого  запретили  из-за  его  невысокого  бортика.  Но
однажды  я  тайком  заглянул  туда.  В  круглом,  близком   и   совсем
неподвижном зеркале отражалось мое лицо, ветка дерева и  небо.  Я  там
был куда красивее, ветка куда зеленее, а небо куда синее, чем на самом
деле.   Все   в   отражении   казалось    четче,    выразительнее    и
многозначительнее, чем в оригинале. Позже я  узнал,  что  голубятники,
когда они ждут возвращения своих  голубей  из  полета,  смотрят  не  в
высоту, а ставят таз с водой и глядят в воду: так им  видней  то,  что
происходит в небе.
    Когда я  отошел  от  колодца,  мне  очень  захотелось  спросить  у
взрослых, что это за чудеса в воде, почему там все  видится  по-иному.
Но я чувствовал, что мне будет очень трудно объяснить родителям,  чего
именно я от них хочу.  А  главное,  тогда  пришлось  бы  признаться  в
нарушении запрета. Поэтому я просто обо всем умолчал. В сущности,  это
умолчание было моей первой (запомнившейся мне) ложью. Когда я украл  у
матери  серебряные  рубли,  то  сделал  это   не   подумавши.   Теперь
прегрешение было мельче, но оно было умышленное: подходя к колодцу,  я
заранее знал, что подходить нельзя. Но должен  признаться:  хоть  я  и
понимал, что поступил нехорошо, сознание  вины  не  слишком  отягощало
меня.
    Вообще в Куженкине жилось мне легко, да и родителям тоже, как  мне
казалось.  Взять  хотя  бы  еду:  с   ней   обстояло   дело   неплохо.
Приставленный  к  отцу  ординарец  (мать  по  старинке  называла   его
денщиком) был охотником. Отец часто  отпускал  его  на  охоту,  и  тот
приносил нам подстреленных зайцев. Зайчатина была  крупным  подспорьем
в питании. Кроме того, отец доставал где-то рыбий жир, и на  нем  мать
жарила картофель. Это было очень вкусно.
    Отец  занимал  на  станции  какую-то  важную  должность,   имеющую
отношение  к  железнодорожному  транспорту.  К  нему  часто  приходили
военные, всё командиры; он часто ездил в Бологое. Но  все  же  личного
времени у него здесь было куда больше, чем когда он служил  в  военных
городках.
    Однажды он принес мне белые деревянные кубики,  нарисовал  на  них
буквы и  стал  учить  меня  грамоте.  Я  становился  на  колени  перед
маленьким зеленым табуретом, опершись на него локтями, а отец ходил по
комнате и время от  времени  наклонялся  надо  мной  и  передвигал  на
табурете кубики, называя буквы. Потом он сам кубиков уже не трогал,  а
только диктовал слова, которые я должен составить. Не  помню,  сколько
таких уроков он преподал мне, но, по-видимому, именно тогда я и освоил
чтение,  потому  что  по  букварю  учиться   мне   в   дальнейшем   не
понадобилось.
    Но все же с Куженкином у меня связаны не  "читательские",  а,  так
сказать, устные воспоминания. Там отец не раз  повторял  для  меня  не
знаю чьи стишки, которые начинались так:

                        Повар сливочки слизал
                        И на кошечку сказал.

    Оклеветанную кошечку судят, велят отрубить ей голову. В этом месте
я начинал плакать, затыкал уши, хоть и  знал  уже,  что  все  кончится
хорошо: невиновность кошечки будет доказана и не ей, а повару  за  его
клевету оттяпают голову. Должен сознаться, что это  суровое  торжество
справедливости мне очень нравилось.
    Да и позже мне  (умозрительно)  нравились  такие  жесткие,  прямые
решения в отношении тех,  кто  поступает  плохо,  жестоко  с  другими.
Однажды -- это было уже по возвращении нашем в  Ленинград  --  бабушка
одернула меня, нарушила прямолинейность моих суждений и осуждений. Мне
попалась приключенческая книжка, где среди  прочих  персонажей  был  и
палач, и его к концу повествования автор оставил в  живых.  Я  заявил,
что самолично бы отрубил этому злодею башку. Тогда  бабушка  Аня  сухо
сказала мне:
    -- Чтобы казнить палача -- нужен новый палач...  Значит,  ты  тоже
хочешь стать палачом? А потом...
    Она  замолчала,  предоставив  мне  самому  логически  развить  это
"потом".
    Но вернусь в Куженкино. Там мать часто читала на память  стихи.  Я
запомнил тогда только четыре строчки:

        Мухи, как черные мысли, весь день не дают мне покоя,
        Жалят, жужжат и кружатся над бедной моей головою.
        Сгонишь одну со щеки, а на глаз уж уселась другая,
        Некуда спрятаться, всюду царит ненавистная стая...

    Через несколько лет я наткнулся  на  это  стихотворение  в  книжке
Апухтина, прочел целиком -- и удивился: почему  мне  из  многого,  что
декламировала мать, запомнилось именно это четверостишие? Быть  может,
эти строчки были привязаны мною к каким-то  окружавшим  меня  реальным
вещам, может быть к самым обыкновенным летним мухам, -- вот и  влетели
в память?  Мы  иногда  запоминаем  отвлеченное  благодаря  тому,   что
подсознательно связываем его  с  какими-нибудь  простыми,  преходящими
событиями и впечатлениями. Потом эти простые,  первичные  вещи  память
отбрасывает, как садовник убирает подпорки, когда посаженное им дерево
прочно укоренилось в почве; или как строители снимают опалубку,  когда
бетон затвердел и сооружение обрело монолитность.
    В начале этой главы я сказал о паровозных гудках. Однако  помню  я
только впечатление от гудков, а как звучат они, не помню. У меня очень
скверная звуковая память, и мир прошлого для меня  беззвучен.  Зато  я
хорошо запоминаю цвета и оттенки. Возле деревянной  лестницы,  ведущей
со второго этажа вниз, располагалась прихожая, где было две  двери.  В
ту дверь, что вела в кухню,  вместо  филенки  было  вставлено  матовое
стекло, по которому шли синие, зеленые и розовые геометрические узоры,
тоже непрозрачные, матовые, не очень яркие. Перед этой  дверью  я  мог
стоять часами, радостно выпучив  глаза  на  такое  чудо  искусства.  И
позже, когда мы уехали из Куженкина, это расписное стекло  долго-долго
оставалось для меня эталоном красоты.
    С той поры миновало больше пятидесяти лет. Не скажу,  что  я  стал
знатоком живописи, но я хорошо знаю наши картинные галереи, побывал  в
Лувре, дважды смотрел Дрезденскую галерею; в моей скромной  библиотеке
нашлось место и для книг по искусству -- а все-таки  куда-то  в  самое
донце памяти невыцветающими красками впечатано и это  дверное  стекло.
Иногда вспомнишь его -- и время сразу  становится  объемным,  и  жизнь
предстает в детски праздничном свете.
    Таковы  мои  впечатления  о  Куженкине.  Много  позже   мать   мне
рассказала: в Куженкино ехать отец не  хотел,  такое  передвижение  по
службе он воспринял с обидой. Его назначили на это более  спокойное  и
легкое место потому, что был он уже серьезно болен. И на  самом  деле,
здесь его здоровье улучшилось. Но только временно.

                          13. В СТАРОЙ РУССЕ

    Документы -- это протезы памяти.
    В моем домашнем архиве хранятся некоторые бумаги  давних  лет.  Не
буду сейчас погружаться в минувшие века (самая старая дата  под  одним
из семейных документов -- 26 июля 1728 года). Оглянусь в прошлое всего
на полвека.
    Передо мной четвертушка шершавой  бумаги.  Синеватый  расплывчатый
машинописный шрифт. В левом верхнем углу: "КОМАНДИР СТРЕЛКОВОГО ПОЛКА.
19 сентября 1919 года. Д. Кр. Армия". Ниже -- лиловая  печать.  Дальше
идет текст. Переписываю его, сохраняя стилистические особенности.

    Настоящим  удостоверяю   что   тов.   Шефнер   Сергей   Алексеевич
проживавший  (следует  наш  полный  петроградский  адрес)  призван   в
действующую армию во вверенный мне  полк,  а  потому  его  квартира  и
находящиеся в ней имущество как защитника родины наводятся под охраной
декретов Совета Народных Комиссаров.
    Что подписью с приложением печати удостоверяется.
    Командир полка (неразборчиво; похоже, что Чистяков).
    Адъютант полка (совсем неразборчиво).

    Эта бумага,  как  явствует  из  надписи  в  правом  верхнем  углу,
адресовалась в Домовый Комитет Бедноты, но хранилась  она  у  бабушки.
После ее смерти в 1927 году документ находился у матери.  Мать  умерла
в 1942 году, а в 1946-м, вернувшись из  армии,  я  разобрал  уцелевшие
бумаги и в числе других  нашел  эту  справку.  Из  нее  видно,  что  с
сентября 1919 года отец служил  в  Старой  Руссе.  Слова  "действующая
армия" понимать буквально не следует: по-видимому, в те годы все части
Красной Армии, вне зависимости от  их  дислокации,  аттестовались  как
действующие. Из пенсионных документов матери и с ее слов я  знаю,  что
отец тогда занимал должность товарища (то  есть  помощника)  командира
полка. По-видимому, он был помкомполка по связи, потому что из другого
документа, датированного 12 октября 1920 года,  видно,  что  отец  был
начальником полковой школы связи (Кадра Новгородского Территориального
Полка г. Старая Русса).
    По переезде в Старую Руссу мы первое время жили в казарме, занимая
угловую комнату в  первом  этаже.  Странная  то  была  комната:  очень
длинная  и  очень  узкая,  прямо  коридор.  Стены  ее  покрашены  были
темно-коричневой краской. Поперек, деля ее на  две  части  и  оставляя
сбоку небольшой проход, стоял коричневый шкаф. К тыльной стороне этого
шкафа отец собственноручно прикрепил большой плакат,  на  котором  был
изображен Николай Второй со всеми клейнодами и регалиями -- но в  виде
паука.
    Я спал на диванчике, когда-то обитом красноватым шевро; кожу давно
кто-то срезал, только ее ошметки торчали по краям. Когда я просыпался,
глаза мои первым  делом  упирались  в  зеленого  царя-паука.  От  него
отходила паутина, охватывающая почти всю поверхность бумаги. По  краям
в овалах были изображены боевые эпизоды -- как Красная Армия  воюет  с
врагами.
    Не думаю, что плакат этот отец  повесил  для  подтверждения  своей
лояльности: в комнату никто из посторонних никогда не заходил.  Позже,
по возвращении в Ленинград, я слышал от матери и от некоторых знакомых
ее, посещавших нашу  квартиру,  что  отец  в  качестве  офицера  связи
принимал в феврале 1917 года какое-то участие в свержении царя.  А  из
запомненных мною разговоров отца с  матерью  я  знаю,  что  о  Николае
Втором он  отзывался  плохо,  считал,  что  тот  бессмысленно  погубил
гвардию на болотах.
    Конечно, революционером отец не был. Возможно,  будь  на  престоле
царь поталантливее да поудачливее, он бы вполне устроил отца.  Но  для
военных Николай Второй был не только царем, но и Верховным и как глава
войск  оказался  вовсе  бесталанным,  вконец  уронив  себя  в   глазах
значительной части офицерства. Советская власть, быть может, и  не  во
всем нравилась отцу, но он честно служил ей: это была твердая  власть,
она представляла  Россию  и  к  военным  специалистам   относилась   с
почтением. При ней отец потерял чин,  но  отнюдь  не  должность  и  не
служебное положение. Что касается поместий и владений,  то  тут  он  с
революцией ничего не утратил: недвижимой собственности у него не было.
    Окно нашей комнаты выходило на казарменный плац. Это мне было  уже
не в новинку. Новым было только то, что там не  всегда  учились  строю
красноармейцы. Несколько раз  я  видел,  как  туда  приходили  команды
призывников. Новобранцы без строя  располагались  на  плацу  и  ждали,
когда их отведут в баню и выдадут казенное  обмундирование.  Это  были
всё деревенские парни, многие  в  пестроватой  домотканой  одежде.  На
ногах у некоторых были онучи и лапти. С озабоченным видом  сидели  они
на своих самодельных дощатых сундучках, -- на сундучках висели  замки,
почему-то очень большие, чуть ли не амбарные. Другие прохаживались  по
плацу, положив на землю холщовые серые мешки. Всем этим  ребятам  было
явно не по себе. Через много  лет,  впервые  очутившись  в  казарме  в

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг