задевало стенки клеток коры, отражалось от них, и тогда вспыхивало в памяти
давно минувшее.
Перед закрытыми глазами Чебукина встало лицо Тани, такое, каким он видел
его самый последний раз, в том году, когда по чрезвычайным обстоятельствам
освободилась кафедра эстетики, и ему, совсем молодому научному сотруднику,
нежданно-негаданно предложено было занять эту кафедру, при том, однако,
условии, что он расстанется с Таней.
Дело в том, что Таня в том же году и по тем же чрезвычайным
обстоятельствам лишилась одновременно отца и матери.
Неприятнейшее это условие высказано было деканом хотя и обиняком, но
недвусмысленно. И Таня была названа не женой, а подругой, поскольку брак с ней
по случайности не был зарегистрирован. И слово это, "подруга", было
произнесено так страшно и оскорбительно, что и теперь прозвучало в памяти, как
пощечина.
Чебукин искоса взглянул на биса.Лицо биса передернулось, сморщилось, но
сразу приняло прежнее выражение. Чебукин понимал, что и его собственное лицо
так же точно передернулось и сморщилось, а затем вернулось к обычному
состоянию.
А щуп между тем перестал задевать стенки, локатор вывел его в стрежень
извилины, и беспокоящие воспоминания больше не появлялись.
Чебукин уснул.
Когда он очнулся, алюминиевый купол был поднят, и снова глазу открывался
зал перезаписи. Впереди в кресле спокойно и важно сидел бежевый бис с уже
вполне утвердившимся выражением. Положив руку на плечо бису, стоял Люстиков.
- Вот и все, - сказал Люстиков, мягко улыбаясь. - Ведь ничего страшного.
Рабочий день оканчивался. Девушки-операторши подмазывались и, звеня
каблучками, сбегали по металличе-ским лесенкам. Одна из них - хорошенькая, с
кудряшками - приостановилась на мгновенье и посмотрела на биса. Тот ответил
продолжительным взглядом. "Ходок", - неприязненно подумал Чебукин, использовав
одно из словечек Колькиного лексикона.
- Месяца два или три продолжится синхронизация, - привычным скучным
голосом объяснял Люстиков. - В углах губ у вас вмонтированы микроскопические
микрофоны, в ушах - приемные устройства. Бис, который на время синхронизации
останется здесь, будет слышать то же, что и вы. У него появятся те же эмоции и
мысли, и он станет высказывать те же соображения. Посторонним будет казаться,
что это говорите вы, а в действительности они будут слышать биса, являющегося,
впрочем, вашим точным дубликатом. Если мысли и соображения биса в деталях
разойдутся с вашими мыслями - поправьте его,необходимые коррективы
автоматически запишет мыслеприемник. Когда синхронизация закончится и мы
достигнем полного единообразия ваших мыслей и мыслей, (Я са, этот последний
начнет самостоятельное существо^ ние. Обращаясь к бису, Люстиков распорядился;
- Продемонстрируйте мыслеприемник!
Чебукин-бис быстрыми, но не суетливыми движениям] расстегнул пиджак и
шелковую рубашку, нажал почт] невидимую кнопку на открывшейся металлической
стенк груди и снова опустил руки.
Шторная стенка раздвинулась.
Внутри горели триоды, смутно освещая множество кол денсаторов,
сопротивлений и крошечных металлически катушек, между которыми скользили
поблескивающи ленты.
Шуршание стало слышнее..
- Спасибо! - сказал Люстиков. - Попрошу пройти в второй, зал.
Шторки так же автоматически закрылись. Бис акк) ратно застегнул пуговицы,
поправил, галстук и подняла Чебукин также встал.
Вслед за Люстиковым Чебукин и Чебукин-бис пер< секли опустевший зал
перезаписи и очутились в длинно;
помещении, с рядом дверей на одной стороне.
- Сюда! - пригласил Люстиков, открывая треты справа кабинку, на которой
была прикреплена стеклянная дощечка с надписью:
ЧЕБУКИН ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ-БИС
ПРОФЕССОР ЭСТЕТИКИ
Бис зашел в кабинку. Помещение напоминало купе вагона: мягкий диван,
столик, кресло, умывальник укрепленным над ним зеркалом.
- До свидания, - холодно сказал Чебукин-бис развернул лежащий на столике
свежий номер журнала.
- До свидания, - так же принужденно ответил Чебукин.
Когда дверь за бисом захлопнулась, Чебукин почувствовал некоторое
облегчение и заторопился к выходу.
16.
- Как же, однако, вы умудрились прожить жизнь, будучи самим собой и никем
иным? - спросил я.
Он ответил мне тем же вопросом.
Из записок неизвестного
На улице Чебукин глубоко вздохнул. Светило нежаркое солнце.
- Пахнет хмелем и тлением, забвение временное шагает рука об руку с
забвением вечным, - вполголоса проговорил он, щурясь на солнце. То есть он,
собственно, только услышал эти слова, а сказал их бис через микроскопические
громкоговорители на полупроводниках, искусно вмонтированные в уголках губ.
"Профессор эстетики мог бы изобрести нечто более оригинальное и менее
выспреннее", - с неудовольствием подумал Чебукин.
В машине, ощутив привычную упругую мягкость сиденья, он несколько
успокоился, и опять-таки не он, а бис беззвучно проговорил:
- Чего-нибудь я как-никак стою. Не каждому положена персональная машина и
все прочее.
А в следующее мгновенье уже он сам поправил биса:
- Мыслителю и философу, а ведь мы с тобой значимся именно философами, не
следовало бы позволять себе столь затасканные суждения. Диоген, так сказать,
"вкатился" в бессмертие при помощи всего-навсего бочки, которая при меньшей
скорости и маневренности обладала, по-видимому, несомненными преимуществами.
Мысль, направившаяся по скользкому руслу, не замедлила подсказать, что
Сократ был отравлен, Аристотель умер в изгнании, Джордано Бруно сожжен,
Каллисфан, осмелившийся сказать Александру Македонскому, что историографу для
его славы царь не нужен, но зато царь никогда не был бы так знаменит без
своего историографа, был казнен, и множество более современных мыслителей
претерпели подобные же неудобства.
- Домой? - спросил шофер.
- В институт на совещание, - ответил Чебукин с философской печалью в
голосе. - Дела, дела; личную жизнь приходится оттеснять на задворки.
То есть опять-таки выговорил эту фразу бис, а он снова с досадой отметил
про себя выспренность, банальность и почти привычную неискренность его, биса,
лексики.
- Пустозвон, - пробормоталЧебукин, - чистейшая балаболка...
... Междуведомственное совещание уже началось. Председатель сразу приметил
появление Чебукина, кивнул ему и вскоре предоставил слово.
Василий Иванович заговорил легко и плавно, уверенно нащупав главную жилу.
Стоит ли повторять, что говорил не Чебукин, а бис, и. Василий Иванович,
может быть, впервые в жизни получил возможность взглянуть на себя со стороны.
"Раньше у меня никогда не было для этого времени, - со стесненным сердцем
подумал он сам. - Может быть, и лучше, что его не было. Еще лучше, если бы это
чертово время и не появлялось".
Речь на совещании шла о низком уровне эстетического оформления продукции
фабрики имени 8 марта. И Чебукин-бис через громкоговорители, укрепленные в
уголках губ собственно Чебукина, сразу же аргументированно и веско заявил, что
надо ударить по рукам коллектив фабрики за недооценку значения эстетического
уровня.
Чебукин слушал обстоятельную речь биса с чувством, с каким бессонной ночью
следишь за однообразным падением капель из крана. "Ударить по рукам". При этих
словах ему вспомнилось, что он никогда не видел продукции фабрики. Кажется,
это рояли и фисгармонии, а может быть сенокосилки и утюги? Нет, вероятнее
всего - галоши и соски...
"Впрочем, эстетика ведь необходима везде", - попробовал он успокоить себя.
И тут он вдруг забыл, от какого греческого корня происходит слово
"эстетика".
Когда-то знал и забыл...
"Хорошо бы посмотреть словарь", - подумал он и пошел к выходу, совершенно
не учитывая, что голос биса нерасторжимо связан с ним, Чебукиным-настоящим, и,
следовательно, тоже двигается к выходу.
Чебукин остановился, только когда его окликнули из президиума, и неловко
договорил, вернее сказать - дослушал свою речь, стоя посреди зала.
От длинных и плавных периодов биса возникало ощущение, будто бы он,
Чебукин, нечист, ощущение как бы зуда во всем теле и странная мысль, что самое
главное сейчас поскорее помыться.
17.
Человек, который бывает тягостно потрясен, узрев себя со стороны, не есть
конченый человек. Но именно поэтому подобное потрясение приближает его конец.
Камилл Ланье. Психология обыденной жизни
Очутившись в кабинете, Чебукин закрылся на два оборота ключа. "Словарь"
служил только поводом, последней каплей, а покинул он зал заседания из
необходимости убежать от всех и, прежде всего, от биса.
Последнее, впрочем, было невыполнимо.
Он сел в кресло и снова ощутил властную потребность заменить последние два
добрых дела - номер девять касающийся курьера, и номер десять, касающийся
сестры и пирога - добрыми делами менее спорными. Потребность такую
настойчивую, будто только осуществиэту замену, он сумеет остаться на
поверхности, выплыть из нереального, однако физически ощутимого серого моря в
котором он сейчас тонет.
Память, настроенная снисходительно, подсказала историю с защитой доцентом
Януаровым диссертации на тему "Мне так кажется - как судебное доказательство"
Тогда он, единственный из пятнадцати членов ученого совета, подал голос
против присуждения Януарову ученой степени.
"Для подобного поступка, особенно в то время, нужны были смелость,
правдолюбие. И этих основополагающих качеств у меня все же оказалось побольше,
чем у уважаемых коллег", подумал Чебукин и совсем было собрался заменить
курьера с незапоминающейся фамилией на черный шар против Януарова, когда
память, продолжавшая распутывать ниточку, внесла уточнения.
Чебукин вспомнил, как после оглашения результатов голосования коллеги один
за другим подходили к Януарову, дабы поскорее засвидетельствовать
непричастность к злополучному черному шару.
Он остановил профессора Рысина и спросил, не кажется ли ему унизительным
"хождение на поклон".'
Рысин отмахнулся:
- Януаров известный сикофант, зачем с ним связываться?
- Но и ты пошел вслед за Рысиным на поклон, - не преминула подсказать
память, снова настроенная обличительно.
- Я был последним! Значит, опять-таки проявил известное моральное
превосходство перед коллегами, - оправдывался Чебукин.
- Да, ты подошел последним, но...-продолжала обличать память, - но,
встретив холодный взгляд Януарова, испугался и стал приглашать его в гости,
бормотать нечто совсем непристойное относительно огромного вклада в науку и
необходимости обмыть этот вклад. Тогда Януаров действительно догадался о твоей
причастности к черному шару и железным голосом отчеканил: "Вы забываете, с кем
имеете дело". (Это звучало угрожающе и двусмысленно).
- Нет, нет, - проговорил Чебукин, перебивая память, к черту Януарова,
ничего не поделаешь, пусть девятым номером пока останется курьер... Но неужто
и в самом деле не было в моей жизни ничего более достойного наименования
"доброе и смелое дело"?
Зазвонил телефон, и, узнав голос Ирины, своей аспирантки, Чебукин
обрадовался возможности отвлечься от неприятных размышлений.
- Да, - сказал он с готовностью.-Я очень рад. У третьей колонны?.. Буду
через тридцать минут...
18
- Вы мне надоели. Уйдите! - сказало Отражение.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг