А.Шаров
После перезаписи
фантасмагория
1
В реальной действительности встречаются события почти фантастические.
Серьезный исследователь не вправе отворачиваться от них.
Камилл Ланье. Психология обыденной жизни
Василий Иванович Чебукин лег спать в прескверном настроении, что случалось
с ним не часто. И из-за пустяка, в сущности. По пути из ванной, всегда
радовавшей его кафелем, прохладой и целесообразностью, перебежала ему дорогу
кошка Маша, принадлежавшая Ольге, дочери от первого брака. Машка не была
вполне черной кошкой - белые носочки на лапках, белое пятно на лбу, - но все
же черный цвет в ней преобладал.
Чебукин остановился перед Ольгиной комнатой и громко сказал:
- Машка действует мне на нервы; если уж у тебя не хватает моральной
решимости расстаться со столь прелестным существом, могла бы не выпускать ее в
немногие часы, когда я отдыхаю.
Ольга не ответила, но он отчетливо слышал, что она стоит за дверью и
тяжело, обиженно дышит.
Старшую дочь Чебукин не любил, отчасти из-за того, что развод с ее матерью
был обусловлен некоторыми чрезвычайными обстоятельствами. Без чрезвычайных
обстоятельств не обойдешься, но здоровее избегать всего, что напоминает о них.
Чебукин потоптался на месте - "Суеверие, но есть и тяжелее грехи..." Он
попыталсяуспокоить себя:
"Что, собственно, может стрястись? Люстра на голову свалится? Нереально,
да и сплю я не под люстрой".
Все же в спальню он не пошел, а заглянул в столовую где Колька, согия и
насвистывая, возился, как всегда, удочками. "Оболтус, - подумал Чебукин. - В
двадцати семь ни профессии, ни идей. Современный папуас со знанием иностранных
языков. Я в его годы..." Мысль складывалась скучно, он отбросил ее и устало
сел в глубокое кресло.
- Мерихлюндия, предок? - спросил Колька, не лишенный проницательности
дикаря. - Пожертвуй наследнику полторы косых в новом летосчислении на
спиннинг, вакхические игры и ремонт машины. Доброе дело рассеет тоску.
Чебукин отрицательно покачал головой.
- Опять Машка? - с той же проницательностью поинтересовался Колька. -
Напрасно ты недооцениваешь добрые и, подчеркиваю, бесплатные услуги
мадемуазель Мари. Нелюбезный твоему сердцу мой друг и мыслитель Анджей Люсьен
Сыроваров учит, что черные кошки в наш тревожный век единственно надежный
компас. Подобно капитолийским гусям, они, предвещая опасность, дают время
подготовиться. Пожарной машине предопределено провидением с воем сирены
оборвать нить твоей жизни. Но чу! - черная кошка перебежала дорогу, и ты
спокойно возвращаешься к теплу парового отопления. Ты торопишься на
сатурналии, где волей судеб коварная соблазнительница разобьет хрупкий и уже
надтреснутый сосуд семейного счастья, но чу! - вестница беды перебежала дорогу
и т. д. Будь другом, предок, выдели полторы косых!
Чебукин снова отрицательно покачал головой и с кривой усмешкой возразил:
- В квартиры пожарники не въезжают.
- Какая убогость фантазии, майн либер фатер, - воскликнул Колька с
некоторой злобой в голосе. - С доисторических времен, когда терпение и труд
создали нетленность мужского мышления, и до нашей эпохи, когда губная помада и
перманент обеспечили нетленность женской красоты, не было доктора наук со
столь нищей фантазией. Квартира?! Разве стены - защита от лучей, судьбы,
психических полей, потусторонних влияний, угрызений совести?..
- Конкретнее! - перебил Чебукин. - Что все-таки может со мной
приключиться?..
- Конкретнее? Изволь... - Колька задумался: ему хотелось нанести удар ниже
пояса. - Конкретность - моя сильная сторона... Ну что ж, изволь, "ты этого
хотел", как говорили римляне. Сегодня четырнадцатое? Железное течение реки
времен вслед неумолимо примчит пятнадцатое. И в девять часов постучится судьба
в лице Вениамина Анатольевича Маниловского. Судь-ба!.
Колька собрал снасти и удалился.
Чебукин тоже пошел спать. Он лежал под пуховым одеялом, плотно зажмурив
веки, а в голове, не давая уснуть, вертелось странное и горькое слово
"судьба"...
2
Светскость, светскость, и еще раз светскость - не устану повторять я вам.
Дю Шантале, маркиз и присяжный поверенный
Амфоры с медом всегда приносил он
афинянам сладколюбивым...
Пока не случилось однажды...
Фрагмент надписи на статуе бегущего юноши. II век до нашей эры
Вениамин Анатольевич был в известной мере терапевтом, хотя и не любил
тяжелых недугов, в известной мере хирургом, хотя и боялся крови, был
фтизиатором, невропатологом, но "что знал он тверже всех наук" - это забытое
искусство деликатного обращения или, как говорили некогда, "политеса". Он
чувствовал, когда и кому из пациентов можно разрешить умеренное потребление
сосудорасширяющих напитков и когда и кому рекомендовать воздержанность. Знал,
кому пригодится врачебная рекомендация переменить обстановку и провести отпуск
вдали от семьи, а кому, напротив, надлежит рекомендовать форсированное
пользование семейным теплом. На кого умиляюще действует детальный разбор
действительных, предполагаемых и возможных недугов, и кто даже от одного
упоминания слова "болезнь" теряет спокойствие, необходимое для успешного
развития наук. В преобладающем большинстве его пациенты были ученые: теоретики
права, эстетики и педагогики.
Знал он также, к кому из пациентов надлежит применить особое, самое тонкое
и деликатное обращение, и с кого за глаза хватит обращения просто
деликатного.Василий Иванович не был академиком, труды его выпускались не в
дерматиновых или коленкоровых, а за тонкостью - в обычных бумажных обложках, и
все же, по сотням признаков, Вениамин Анатолье-вич безколебанийотносил
Чебукина к первой категории пациентов.
Он нажимал дверной звонок Чебукина ровно в девять, но улыбающееся
заботливое выражение придавал своему приятному лицу еще минут за десять, как
только выходил из машины у чебукинского подъезда: улыбке, для полной
естественности, надо обжиться.
В квартире Чебукина Вениамин Анатольевич также распределял сияние не
уравнительно, как солнце, а осмысленно и рационально. Кошку Машку, если она
попадалась, он отбрасывал носком и громко, чтобы Чебукин слышал, замечал:
"Тьфу, какое мерзкое существо!" Ольге небрежно кивал, Кольку и Колькины удочки
опасливо обходил и, только пожимая руку "самому", доводил улыбку до
фортиссимо.
Перед осмотром Вениамин Анатольевич и Василий Иванович обычно минут
двадцать говорили, но отнюдь не о болезнях, а об охоте, рыбной ловле,
политических новостях, вероятности жизни на Марсе, и только обнаружив единство
взглядов на эти разнообразные явления, приступали к главному.
Маниловский прикладывал ухо - стетоскопом он не пользовался - к теплой
пухлой груди Чебукина, потом к такой же теплой пухлой спине и, выпрямившись, с
открытой широкой улыбкой встречал взгляд пациента.
- Легкие? - спрашивал Чебукин.
- Кузнечные мехи! - отвечал врач.
- Сердце?
- Паровой молот!
И на этот раз все шло, как всегда, а беседа об охоте и вероятности жизни
на Марсе прошла так дружественно, что Чебукин начал забывать о вчерашнем
предзнаменовании, когда ухо врача оторвалось от его груди и Вениамин
Анатольевич, на этот раз не улыбаясь и глядя поверх головы пациента,
проговорил:
- Пора на перезапись, батенька!..
- Неужели так серьезно? - спросил Чебукин, чувствуя, что у него пересохли
губы и заныло сердце.
- Ну, ну... ничего особо тревожного, так сказать, - промямлил Маниловский,
по-прежнему глядя поверх Чебукина. - Но багаж, накопленный вами, представляет
столь значительную ценность... Так что уж... Словом, пора на перезапись.
3.
Мычанье коровы однотонно и однообразно, как плоские крыши стандартных
домов, но какие бури страстей и тайны скрываются порой под однотипными
плоскими крышами.
Р. С. Булл. Зоопсихология
Задача азбучно элементарна: переписать то, что в течение жизни
закодировано клетками мозга, и перенести все это мыслеснимателем из извилин
коры на перфорационные ленты.
Г. С. Люстиков, кандидат физико-математических наук. Основы перезаписи
Еще недавно физико-математическую и биологическую подготовку массового
читателя можно было не принимать в расчет. С тех пор все изменилось. Слово
"ученый" из синонима понятий "гений", "талант" превратилось в определение
распространенной профессии; кроме праздничного, оно приобрело и будничный
смысл. Среди читающей публики есть люди, "свои" в высоких областях тензорного
анализа или физики элементарных частиц,есть специалисты, для которых
перезапись мыслей - отрасль прикладная - кажется до скучности простым делом, и
другие, знающие о перезаписи лишь по заметкам в периодической печати.
Поэтому представляется необходимым хотя бы вкратце коснуться основ
предмета и сообщить некоторые малоиз-вестные детали биографии создателя
перезаписи Григория Соломоновича Люстикова.
Профессор Лобов при всяком удобном случае повторял Люстикову:
- Главная твоя беда, Григорий Соломонович, что ты вроде лесковского
"Левши". Человек, который может сделать что-либо, стремится это сделать, как
женщина стремится родить.
Люстиков и действительно мог многое. Отчасти это губило его, то и дело
отвлекая от главного предмета. Подобно продавцу воздушных шаров из пьесы "Три
толстяка", он мог бы сказать о себе:
- Я легкий, легкий... Держите меня, иначе меня унесет ветер.
Наука непоследовательна в отношении к людям, позволяющим себе подобные
измены. Одних она жестоко нака зывает, зато других щедро вознаграждает за
дилетантство.
Профессору Лобову ценой тяжелых усилий удалое наконец засадить Люстикова
за кандидатскую диссертацию, посвященную природе гамма-излучения. Защита
прошла превосходно. Однако уже со следующего дня Люстиков стал вновь исчезать
из лаборатории.
В кабинет Лобова он постучался только через четыр месяца. Лицо у него было
виноватое, и в руках он держал некий предмет, завернутый в холстинку.
- Яйца, что ли, принес на продажу или огурцы, или другую продукцию
собственного индивидуального огорода? - язвительно осведомился профессор.
Действительно, и холстинка и сама поза посетителя напоминали картины
колхозного рынка.
Не отвечая, Люстиков поставил принесенный предмет на письменный стол. Это
был микроскоп новой, совершенно оригинальной конструкции, где, разумеется, все
- от стекол объектива до последнего винтика - было выточено и отшлифовано
Люстиковым.
- Задумал мигрировать в биологию, - виновато сказал Люстиков, закрепляя
под объективом предметное стеклышко с препаратом и пододвигая микроскоп к
профессору. - Это в качестве приданого. Еще не все доведено, но разрешающая
способность приличная.
Профессор рассеянно заглянул в тубус.
- Что там за темное пятнышко? - спросил он, думая о другом.
- Справа? - переспросил Люстиков. - Не обращайте внимания - случайное
воздушное включение.
- Темное пятно... - задумчиво повторил профессор. - Не советовал бы тебе
бросать физику.
Профессор сжимал и разжимал кисть левой руки: гимнастика, предписанная
врачами после недавнего ин-фаркта. Лицо у него было усталое, под глазами
отеки.
- Не советую, - еще раз повторил профессор. - Пораскинь мозгами хотя бы
ради меня. В гамма-излучении бездна интересного, а ты хочешь бросить его на
полпути.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг