благодарность.
Кущеев говорил монотонным голосом, не чувствовалось и следа воодушевления,
проявленного им в начале совещания.
Адамский подошел к пульту. Помещение погрузилось в темноту, как в тот
памятный первый день, когда по экрану рассыпались звездообразные каскады искр,
а все мы были полны предчувствием тайны.
Не знаю, что переживали другие, но мне не давала покоя одна мысль:
"Как можно душевно постареть за недолгий, в сущности, срок".
Темноту пересек световой конус, наполненный мечущимися пылинками. На
выпуклом экране четко возникли две строки изображений: уже знакомые нам
чередующиеся фигурки жука и человека.
- Lyctidae - представитель семейства древогрызов подотряда жуков
разноядных - Polyphoga, - раздался в темноте голос Мудрова.
- Весьма своевременная справка, Александр Михайлович, - поблагодарил
Кущеев. - Позволю себе напомнить, что автор рукописи пишет о себе: "занял на
фрегате вакансию Lyctidae ". Но я бы попросил сконцентрировать внимание на
другом: сходстве двух строк - верхней и нижней.
- Кажется, что фигурки изображены одной рукой, - задумчиво сказал Рысаков.
- Одной рукой, Олег Модестович? - Кущеев еле заметно повысил голос, но
сразу же сдержал себя. - Это общее мнение? Тогда замечу, что верхняя строка -
фотокопия фрагмента изучаемой нами рукописи, с увеличением в сто пятьдесят
раз, а нижняя - воспроизводит иероглифы так называемой "Большой каменной
таблицы" Лашенхорского раскопа.
... Экран погас. Шторы на стеклянной стене раздвинулись. Стало снова
светло.
- Если первая строка, - продолжал Кущеев, - написана, или, вернее,
выгрызена, по данным Александра Михайловича, несколько десятилетий назад, то
строка нижняя высечена на камне шесть тысячелетий до нашей эры. Оба этих
памятника письменности - двойники, разделенные восемью тысячелетиями.
- Но... - начал было Ромео Альбертович.
- Но, - перебил Кущеев Талиани, - если вы желаете выразить сомнение в
доказательности трудов Бенкса, то осмелюсь утверждать, что хулители молодого
исследователя основывались единственно на формуле всех консерваторов:
"невозможно, потому что невообразимо", справедливо высмеянной академиком
Рысаковым. Не так ли, Олег Модестович?
- Хм... - пробормотал Рысаков, предоставив каждому трактовать это
междометие по-своему.
- В обоих изучаемых письменах, скажем так, есть и другие черты сходства, -
все более возбуждаясь, быстро, почти скороговоркой говорил Кущеев. - Не только
"одной рукой", тут чувствуется и одна голова. "Крэнгская письменность" - в
рукописи. "Столица нашего великого государства Крэнгс" - в Большой каменной
таблице. В Таблице, как и в рукописи, встречаются слова "саглократлок" и
"ратлок". Согласно Таблице, расшифрованной Бенксом, саглократлок в своей
человеческой стадии разительно сходен с человеком обычным, но отличается...
Кущеев не заканчивал фраз, проглатывал окончания слов. Говорил сбивчиво,
задыхаясь:
- Напомню, что слово "жук", как свидетельствует Даль, связано с понятием о
"жизни в черноте": чернота подразумевается не только физическая. Обиходное
выражение "ну и жук" говорит о пройдошливости, пролазливости, опасности того,
к кому оно отнесено. "Свиньин - российский жук" - у Пушкина. Жук рифмуется с
"злой паук". Слово "дхарм" и в Таблице и в рукописи лишено мистического
смысла. Оно означает просто метаморфоз особого вида насекомых, которые в одной
стадии развития становятся неотличимо сходными с Homo Sapiens, писал Бенкс. И
дальше, в том же "Предварительном сообщении": "Метаморфоз, отличающийся от
других, изученных энтомологией, обратимостью, позволяющей ему (насекомому)
каждый раз при изменении окружающих условий менять насекомообразную форму на
человеческую". Бенксу кажется необъяснимым в метаморфозе гигантское увеличение
массы тела при переходе в человекообразное состояние. Но вспомним у Даля:
"Вырос наш жук с медведя". Дхарм - переход в человекообразное состояние -
происходил либо у отдельных экземпляров - "разведывательный" (по терминологии
Бенкса), либо это был "Большой "дхарм" "при возникновении массовой потребности
в определенных профессиях или видах деятельности, к которым саглократлок
единственно приспособлен".
Фразу из Таблицы "и тогда произошел Большой дхарм" сопровождают
иероглифы... Попрошу вас, Яков Борисович.
Адамский уже подошел к пульту.
Заключительные слова Кущеева сопровождались сменяющимися на экране тенями
из восьмитысячелетних временных глубин.
Первая фигурка изображала человека - нет, все-таки лучше сказать,
саглократлока, - держащего в правой руке весы, но не как у Фемиды, а с одной
чашкой. На чашке видна была реалистически изображенная человеческая голова.
- Иероглиф "отрубленная голова" Бенкс переводит понятием "вина", - говорил
Кущеев. - Вспомним термин "осудитель" в рукописи. Именно это понятие -
осудитель, а не судья, выражено и в иероглифе. Не так ли?..
На экране возникла фигурка с двумя топорами в руках и с рядом отрубленных
голов возле ног.
Кущеев молчал, но всем было ясно, что это "казнитель" из рукописи.
- Свет! - скомандовал Кущеев.
Он стоял, держа в вытянутой руке указку, острием направленную к штативу,
где была закреплена рукопись.
Мы все повернулись в направлении указки.
- Таким образом, - еле слышно сказал Кущеев, - я утверждаю... да, я
позволю себе утверждать, что если Каменная таблица высечена древнейшими
саглократлоками в человекоподобной стадии метаморфоза, то рукопись выгрыз
прямой потомок древнейших саглократлоков, саглократлок в...
Он не договорил...
Из рукописи упал на пол продолговатый иссиня-черный жук. Случившееся можно
было бы принять за зрительную галлюцинацию, если бы не звук падения твердого
тела, который мы все уловили: звук был слабый, но необъяснимо отчетливый, если
принять во внимание размеры тела насекомого.
Как будто жук услышал Кущеева, понял его и явился по слову "саглократлок".
Он упал на спину, секунду беспорядочно двигал тремя парами ножек, затем
ловко перевернулся, пополз к двери и скрылся под нижней филенкой,
Только тогда мы опомнились и бросились вслед. Было поздно. Жук уполз в
щель, пересекавшую пол коридора.
Мы сгрудились у щели.
- Представитель семейства древогрызов, - сказал Мудров. - Скорее всего
Luctus suturalis. Необычайны только размеры. Помнится, древогрызы не превышают
в длину пяти-шести миллиметров, а в этом был добрый сантиметр. И голова, -
какая огромная. И этот синий металлический отлив.
Я не заметил, как все разошлись. Будто впал в забытье. Очнувшись, я
подошел к стеклянной стене.
Машины и люди за звукопоглощающим стеклом скользили бесшумно, как
привидения. Козырек над подъездом был поднят крылом птицы. Из-под козырька
выглядывала полукруглая площадка, замощенная гранитными плитами. На площадке
показалась тень, и сразу вслед - невысокий человек в темно-синей, почти черной
морской форме, при кортике. Он поразил меня неестественной прямизной осанки и
тем, что шел он гусиным шагом, не сгибая колен и прямо ставя ступню; а
главное, еще чем-то, чего я не могу определить,
Видимо, его окликнули. Он, не останавливаясь, повернул голову: только
голову, плечи оставались прямыми, как на египетских фресках. Промелькнуло его
лицо. Оно было самое обычное, "без особых примет", но производило впечатление
"совершенно гладкого места", кажется, так выразился у Гоголя коллежский
асессор Ковалев, увидев после исчезновения носа свое отражение.
Удаляясь, фигура явственно меняла цвет, в ней появлялись красноватые тона.
Вспомнилось выражение металлургов "цвета побежалости", определяющее изменение
окраски металла при закалке - бегучее, почти неуловимое глазом.
Теперь казалось, что фигура - именно фигура, написать "человек" я не могу
- облачена не в морскую форму, а на ней нечто вроде судейской тоги или, может
быть, красная рубаха палача или сутана. "Сутана инквизитора" - промелькнуло в
сознании. Кортик тоже менялся, приобретая очертания топора.
Все это было явной галлюцинацией, бредом, вызванным усталостью и всем
происшедшим до того, и общим моим болезненным состоянием.
Но разумом отлично понимая нелепость подобного предположения,
подсознательно я не мог избавиться от ощущения, что это происходит наяву, что
передо мной промежуточные стадии продолжающегося метаморфоза.
Наконец фигура исчезла. Я с облегчением вздохнул. По улице вновь беззвучно
скользили троллейбусы, автобусы, машины, прохожие - обычные и милые.
... Рабочая группа распалась, оставив ноющую пустоту в сердце. Рукопись
перевезли из института снова в ларек Ивана Ивановича. Несколько раз я заходил
к Лухову. Иван Иванович встречал меня неприветливо, будто именно я был виновен
в случившемся. От него каждый раз пахло водочным перегаром. Ларек опустел.
Исчезли ступки, самовары, примус, даже колокол и замечательная икона
семнадцатого века строгановского письма "Богоматерь Печерская", которой старик
прежде так гордился. Было грязно. Паутина свисала с потолка. "Рукопись" при
моем появлении Иван Иванович закрывал газетой.
Раза два я заставал у Ивана Ивановича профессора Кущеева. Тот тоже почти
не отзывался на мои приветствия. Я вынужден был прекратить непрошеные визиты.
Как это ни горько, приходилось примириться с потерей друга.
Однажды позвонил Адамский и рассказал, что Лухов с Кущеевым продолжают
расшифровку. А он делает для них дополнительные снимки.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 09.02.2008 01:53
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг