Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
зерцалами,  тускло  поблескивающими в лунном свете. Так и казалось, что ожил
и  вновь  вернулся  сюда,  на  берег  Енисея,  какой-нибудь отважный спутник
Ермака  Тимофеевича.  Со  всей  его исторической внешностью не вязалась одна
деталь:  в  левой руке казак держал белую канцелярскую папку и размахивал ею
на бегу.
     За казаком бежали с небольшими интервалами еще два человека.
     Ноги  Сухорослова  затопали  по  деревянному  настилу моста. Беглец уже
порядочно  опередил  преследователей.  Вслед за ним мимо контрольной будочки
пронесся Чернобровин.
     - Наддай, артист, еще успеешь! - крикнула вслед дежурная.
     Старший  лейтенант  понимал, на что рассчитывает преступник впереди уже
зияла  расщелина  пролета  Если  Сухорослов успеет перескочить через нее, го
может ускользнуть, бросив за собой, как в сказке, полотенце - реку.
     Чернобровин  молниеносно  прикинул  ширину  пролета,  которая неуклонно
увеличивалась, дистанцию между собой и Сухорословым. Нет, не догнать!
     Он с размаху остановился и выдернул из-под кольчуги пистолет:
     - Стой!
     Сухорослов   был  уже  на  краю  пролета.  Выдохшийся,  он  собрал  для
последнего броска все силы. Полтора метра, еще можно перескочить.
     - Стой, говорят, сумасшедший! - крикнул рабочий-понтонник.
     Чернобровин   дал   выстрел  вверх.  Как  подстегнутый  ударом  хлыста,
метнулся  вперед  Сухорослов.  Тело  перенеслось  через пролет, носок правой
ноги  стал на закраину настила, левая повисла в воздухе. Сухорослов отчаянно
размахивал  руками  -  вперед! Во что бы то ни стало, хоть чуть-чуть вперед!
Но  тело  неудержимо  изгибалось назад... И, еще раз взмахнув руками, беглец
полетел вниз, туда, где шумела вода. Мелькнул в пенных струях и исчез.
     Чернобровин  кинулся  на  спасательную  станцию. Вышли на полуглиссере,
долго   метались   в   лучах   прожектора,  спускались  далеко  ниже  моста.
Бесполезно! Суровая река редко отдавала свои жертвы.
                                             10. "Голубой Дунай" (окончание)
     Труп  Сухорослова  был  найден  через  два  дня. Течение нанесло его на
бакен  в перекате, километрах в 15 ниже Крутоярска. Не живой, так мертвый, а
дал   все-таки  преступник  нить,  которая  должна  была  снова  привести  к
Наставнику:  в кармане утопленника обнаружили номер "Крутоярского рабочего",
датированный 27 августа, днем последней встречи Сухорослова со своим шефом.
     При  тщательном  изучении оказалось, что против некоторых слов и цифр в
газете  сделаны  проколы  булавкой.  Установить  это  было  нелегко, так как
намокшая   бумага   разбухла   и   некоторые  отверстия  затянулись.  Газету
просушили, и мельчайшие дырочки стали вновь видны на свет.
     В  передовой  была  выделена  целая  фраза "С дальнейшей затяжкой работ
мириться  невозможно",  -  и  ниже  два  слова  "крайние сроки". В заголовке
заметки   под  передовой  помечено  слово  "вручение".  В  другом  заголовке
наколото  слово  "результатов". Дальше были помечены следующие цифры и слова
"1",  "сентября",  "7" и "там же". Таким образом Наставник давал Сухорослову
четыре дня как последний срок завершения задания.
     "Вручение  результатов"  должно  было состояться в первый день сентября
"там  же",  то  есть  в  "Голубом  Дунае"  в 7 (последняя цифра означала час
выхода  на  явку, понятно - вечерний, так как павильон открывался в 11 часов
утра).
     Генерал  лично  инструктировал  капитана  Луковца,  которому поручалось
возглавить операцию:
     - Когда  Наставник  убедится,  что  Сухорослов  не явился, он, конечно,
заподозрит  провал,  и  мы можем его больше не увидеть. Брать нужно быстро и
внезапно.  Конечно,  не на людях (генерал помнил случай, когда диверсант при
попытке  задержания  на  вокзале начал стрелять из кармана. Это стоило жизни
двум ни в чем неповинным гражданам).
     - Будет сделано, товарищ генерал.
     - Это  хорошо,  что  вы  уверены  в себе. Но считаю необходимым еще раз
напомнить  вам,  с  кем  будете  иметь  дело.  Субъект отчаянный, терять ему
нечего.  Он  способен подорвать себя вместе с вами и всей этой забегаловкой.
Ясно? Ступайте. Желаю успеха.

                                    ***

     С  утра  в  этот  день  город  жил  в радостном, праздничном оживлении:
начались  занятия  в  школах.  Улицы,  словно  маками, расцветились красными
пионерскими   галстуками,  всюду  мелькали  форменные  рубашки  мальчиков  и
коричневые с белыми фартучками платья девочек.
     При  таком  приподнятом,  именинном  настроении  ни  сияющим  мамашам и
папашам,  ни  тем  более  школьникам  и не думалось о том, что где-то, может
быть рядом, орудуют "дяди", ставящие целью обездолить молодое поколение.
     Зато  об  этом отлично помнила советская разведка. Ей равно были дороги
интересы   и   безопасность   как  старейшего  педагога,  начавшего  сегодня
сороковой  учебный  год, так и какого-нибудь карапуза, будущего, может быть,
Павлова  или  Мичурина,  который  пока  что  не  умел читать и гениальнейшим
изобретением человеческого ума считал мороженое.
     ...  Человек  в  серой  фетровой  шляпе,  он  же  Наставник, появился в
"Голубом  Дунае"  в 7 без тринадцати минут. Пиво пил медленно, после каждого
глотка  ставя  кружку на столик и поглядывая на часы. 6.50, 6.55. Придет или
не  придет?  Ровно  7; 7.05. Ждать или не ждать? Уж не завалился ли? И зачем
он  только  связался с этим уголовником-дилетантом, который и в шкаф залезть
как   следует  не  умеет?  Не  лучше  ли  было  воспользоваться  великолепно
сфабрикованным  удостоверением  сотрудника  Института  истории Академии наук
СССР и войти в музей легально, в качестве почетного гостя?
     Понося  Сухорослова  последними  словами,  Наставник кривил душой перед
самим   собой.   Работа   под  маркой  "сотрудника  академии"  была  чревата
неожиданностями  и  случайностями, могущими поставить под удар его самого. А
Наставника  учили  работать  так,  чтобы  самому  оставаться  в тени и самое
опасное  выполнять  чужими руками. Какими-то путями разузнав о существовании
Сухорослова,  Наставник стал искать встречи с ним. И нашел довольно легко: в
ресторане   "Ангара".   Немного   денег,  потом  немного  шантажа  -  и  они
столковались.
     7   часов   10   минут.   "Ждать   или   не   ждать?"   Шестое  чувство
профессионального   шпиона   -   чувство  опасности  -  толкало  уйти,  воля
приказывала: "Подожди".
     Наставник решил подождать еще пять минут.
     Чей-то нестерпимый фальцет за его спиной запел:
     Побывал бы теперь дома,
     Поглядел бы на котят,
     Уезжал - слепые были,
     А теперь, поди глядят,
     Последние  слова  подвыпивший  певец  выкрикнул так пронзительно, что у
окружающих   зазвенело   в   ушах.   Наставник   невольно   обернулся   и  с
неудовольствием спросил:
     - Полегче нельзя ли?
     - Чего  хулиганишь?  -  поддержал  гражданин с пышными черными усами. -
Хочешь петь, иди на улицу. Тебе что тут, филармония?
     - Не понравилось? - захохотал обладатель фальцета.
     Но  взрыв  веселости тотчас сменился приступом агрессивности. Наставник
слышал, как уязвленный фальцет брюзжал и куражился за его спиной:
     - Не  нравится.  Ему  Шаляпина  нужно.  Сам  в  шляпе,  в  ему Шаляпина
подавай...
     Увидев,  что  Наставник  не  обращает  на  него  внимания, фальцет стал
задирать  усача. Вмешались соседи. Одни урезонивали забияку: "Брось, парень!
Ведь не трогает тебя человек!". Другие подзадоривали. Запахло дракой.
     Наставник  решил уходить. Он допил пиво, застегнул пиджак и не торопясь
направился  к  двери.  Но  перед  ним вывалились на улицу фальцет с усачом и
другие  "заинтересованные  лица".  Они  толкались  на  тротуаре, загораживая
выход. То и дело раздавались азартные возгласы:
     - Не трожь! Не трожь, говорю!
     - Не имеешь права...
     - Ты меня не учи!
     Наставник легонько, очень вежливо отстранил фальцета:
     - Разрешите пройти!
     Фальцет, обрадовавшись новой добыче, вцепился в него:
     - И  ты  туда  же?  Я  тебе  покажу  Ш-шаляпина!  Я т-тебе... Наставник
пытался  оторвать  его  руки от своего пиджака, но от пьянчужки не так легко
было  отделаться.  "Тип"  впился, словно клещ. Мелькнула тревожная мысль: "А
если?...   Нет,   вряд  ли.  Пьяный  как  пьяный...  Нужно  только  поскорее
оторваться от этой компании!".
     Буквально  волоча  на  себе  фальцета, Наставник сделал десяток шагов и
свернул  за  угол  в  пустынный  переулок. Остальные за ними не последовали.
Оглянувшись,  Наставник  понял  причину  этого:  рядом,  будто из-под земли,
вырос дюжий милиционер.
     - Ты  что,  пятнадцать  суток  заработать  хочешь?  -  напустился он на
фальцета.  -  А  ну  пойдем.  И  вас,  гражданин, попрошу... Только протокол
подпишете, будет знать в другой раз. Тут недалеко, на следующем квартале.
     - Никуда  я  не  пойду!  -  раздраженно  крикнул Наставник. - Я в театр
опаздываю!
     А  фальцет  грубо  и бестолково, с упорством маньяка все наваливался на
него.  И  вдруг  Наставник  ощутил, как левая рука пьяного скользнула по его
карману  и  ощупала там пистолет. Словно яркая вспышка света, озарила шпиона
мгновенная, страшная догадка: от "пьяного" вином и не пахло! Попался!
     Капитан   Луковец,   виртуозно  игравший  роль  фальцета,  ощутил,  как
вздрогнуло  и  напряглось  тело  Наставника.  Он  мгновенно  сообразил,  что
допустил  какую-то,  по  актерскому  выражению,  "накладку"  и  разгадан.  В
следующий  миг  Наставник  ударил  его  с  левой  руки, целя в переносицу, а
правую  сунул  в  карман.  Но  Луковец откачнулся в сторону, и кулан поразил
воздух,  а подножка, подставленная милиционером (это был Чернобровин в форме
милиционера),  заставила шпиона растянуться плашмя. Наставник так ударился о
тротуар,  что  у  него  перехватило  дух,  и  несколько  секунд он ничего не
соображал.  Луковец выхватил у Наставника из кармана оружие, а Чернобровин и
подоспевший усач завернули ему руки назад.
                                                    11. Завещание декабриста
     Итак,  дело  о  чрезвычайном  происшествии в музее, казалось, формально
было  закончено.  Наставник  оказался  крупной  птицей.  Но  Чернобровин  не
испытывал   чувства   удовлетворения,   которое  давали  прежние,  полностью
раскрытые дела. Ведь завещание Завалишина так и не было найдено.
     В  папке  не  прибавилось  и  не  убавилось  ни  одного  документа.  Ее
содержание  оставалось  таким  же,  каким  было  известно  с  самого  начала
расследования.  Наставник  на допросах показывал, что не имеет представления
о  том,  как  именно выглядит документ. Он будто бы велел Сухорослову добыть
всю папку с письмами декабристов, чтобы потом самому разобраться в ней.
     Новые  дела  по  службе,  новые  чувства  и  переживания,  связанные  с
визитами  к  выздоравливающей  Ковальчук,  не заслонили, однако, от старшего
лейтенанта   нерешенной  задачи.  Тайна  завещания  продолжала  волновать  и
тревожить его, не давала покоя.
     Папку  давно  следовало  бы  отдать в музей, но Чернобровин под разными
предлогами  задерживал  ее у себя. В тысячный раз перебирая голубые и желтые
листы,  он  спрашивал  себя:  да  полно, существовало ли оно, это завещание?
Ведь  Завалишин  был  склонен  к мистификациям. Но кто же станет разыгрывать
окружающих  перед  лицом  смерти?  Потом  Завалишин  выздоровел, но никогда,
нигде,  до  самой  смерти  не  сделал  больше  ни одного намека, устного или
письменного,  на тайну завещания Может быть, он попросту уничтожил его? Нет,
имелись  позднейшие  свидетельства  его современников, слыхавших (правда, из
третьих уст), что такой документ существует.
     Чернобровин  прочитал  несколько  серьезных  работ  о  декабристах,  их
социально-политические  и  философские  сочинения.  Эпоха увлекла его, и тут
видную роль сыграла Зинаида Васильевна Ковальчук.
     Вот  и  в этот сухой и солнечный осенний день Чернобровин шел в клинику
на  очередное  свидание  с  букетом  и  коробкой  конфет.  Мысли  его  снова
сосредоточились на завещании.
     "Допустим:  Сухорослов  не  знал  "особых  примет" документа. Наставник
поручил  ему взять всю папку, - размышлял старший лейтенант. - Значит, оно в
папке".
     Это   первое   звено   обычно   открывало  цепь  логических  заключений
Чернобровина.   Но   от  бессчетного  повторения  положение  не  становилось
убедительнее.  Старший  лейтенант  делал  следующий  шаг  и  вспоминал слова
декабриста  Муханова:  "Документ  необычен  по  форме".  "Что  же он стихами
изложен,  что  ли?  Завещаний в стихах не бывает. Нет, бывают, но только как
условный поэтический прием. Завалишин тоже писал стихи
     Я песни страшные слагаю,
     И песней тех не петь рабам...
     Нет,  ерунда,  я,  кажется,  совсем  не  туда  заехал: "Тот, кто сумеет
прочесть  завещание"...  Что  означает  "сумеет"?  Написанное  пером  сумеет
прочесть  каждый  грамотный человек. Бестужев писал под диктовку Завалишина,
конечно,  не  для  неграмотных.  Следовательно,  оно  написано  так,  что не
каждый,  даже  грамотный  человек,  сможет  прочесть  его.  Может  быть,  на
французском,  английском, немецком языках? Но в папке все тексты на русском.
Нужно суметь, следовательно..."
     "Следовательно...  -  И вдруг он даже засмеялся от возбуждения. - Как я
не  догадался  до  сих  пор!  Завещание зашифровано! Да, за-шиф-ро-ва-но! Но
где?  В  виде  какого-нибудь  письма?  Там  нет  писем Николая Бестужева или
Завалишина. Остальные бумаги относятся к екатерининской эпохе".
     Чернобровин  невидяще  глядел  на  витрину,  подле которой его застигла
догадка. Среди книг здесь был выставлен портрет Чехова.
     "Портрет!  Ковальчук  тоже спускалась за портретом. Портрет Завалишина!
Все!  Завещание  написано  на  чистой оборотной стороне портрета невидимыми,
симпатическими чернилами!..."
     Дежурный  по управлению с удивлением увидел Чернобровина, который уходя
сказал,  что  сегодня  больше  не  вернется.  Из сейфа были извлечены папка,
портрет  Завалишина.  К  счастью,  Турцевич  еще  был  в отделе. Чернобровин
уговорил его задержаться.
     - Опять  декабристы?  - ворчал начальник НТО, разводя в кювете какие-то
химикалии  -  Сколько  можно!  Мы,  кажется,  бросим все, и будем заниматься
только декабристами!
     В  конце  концов  Турцевич  увлекся  сам.  Провозились до поздней ночи.
Уверенность  старшего  лейтенанта  в  правильности  своей догадки была очень
велика.  Не  менее  велико  оказалось  и  разочарование.  Ни  химическая, ни
температурная обработка не дали никаких результатов.
     - Могу  выдать  вам официальную справку, что тут никогда ничего не было
написано,  -  заявил  Турцевич,  моя  руки.  -  Сами посудите: какие там, на
каторге,  могли  быть  у  них  химикалии?  Да и техника тайнописи тогда была
примитивная,  скажем,  насыщенный  раствор  поваренной  соли,  яичный белок.
Допустим  даже,  что  им  удалось  раздобыть  хлористый  кобальт1.  Но вы же
видите, что я использовал все возможные методы...
     Чернобровин  вернулся  в свой кабинет подавленный и грустный. Радостный
подъем  развеялся,  как  дым.  Сейчас  старший  лейтенант  чувствовал только
усталость.  Букет,  оставленный на столе, увял. Чернобровин поглядел на него
и, махнув рукой, пошел домой.
     На  следующий  день  он все же заставил себя пойти на свидание. Зинаида
Васильевна  не  спросила его., почему он не приходил вчера, только поглядела
укоризненно. Чернобровин сам рассказал ей о причине.
     - Что  ж,  ваша  догадка имеет под собой основание, - задумчиво сказала
Ковальчук.  -  Завещание могло быть зашифровано. Только не в переписке, ведь
третье   отделение   зорко   следило  за  всем,  что  выходило  из-под  пера
декабристов.  Ума  не  приложу,  где  бы  это  могло  быть  сделано.  Других
документов,  относящихся к Николаю Бестужеву и Завалишину, у нас нет. Ну, не
глядите  таким  букой!  Хотите  получить хороший совет? Перестаньте на время
думать  о  завещании,  как говорят, "выключитесь", дайте голове отдохнуть. А
я,  кстати,  вам  занятие  дам.  Портрет  еще у вас? Так вот: если вы еще не
испортили его окончательно своими химическими экспериментами...
     - Зинаида Васильевна!
     - Ну-ну,  я  шучу.  Правда,  Вадим  Николаевич,  у  вас  там прекрасная
фотолаборатория.   Хочу   попросить   вас:  сделайте  для  меня  с  портрета
репродукцию.  Я  после  защиты хочу издать диссертацию книжкой. Нужно будет,
конечно, портрет Завалишина приложить. Сделаете? Только покрупнее.
     На  другой  день  Чернобровин  переснял  портрет  на  пленку,  проявил,
просушил  в  спирте  негатив и приступил к увеличению. Не задаваясь никакими
особыми  целями, он захотел посмотреть, как будет выглядеть ювелирная работа
художника при очень сильном увеличении.
     Внимание  его  привлекла  странная особенность рисунка: он был выполнен
под  гравюру,  но  в особой манере - одними только горизонтальными штрихами.
Они  утончались  или вовсе обрывались на светлых местах рисунка, становились
толще  там,  где  требовалась  тень,  но  были  неизменно расположены строго
параллельно.  Совсем  иными стали при увеличении характер, фактура штрихов -

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг