подхватывают другие голоса в зале.
Изображение исчезает, освещение включено, шар замер. В зале творится
нечто невообразимое. Люди вскакивают с кресел, яростно жестикулируют,
проклятия смешиваются с плачем
- Внимание! - раздается громовой голос. - Просьба соблюдать
спокойствие на местах.
Постепенно восстанавливается относительный порядок. На ярусах
появляются люди в белых халатах.
На небольшую площадку перед амфитеатром выходит человек с микрофоном в
руках Он успокаивает публику и руководит эвакуацией тех, кто слишком
болезненно перенес это ужасное зрелище. Затем обращается к присутствующим:
- Администрация Центра информации приносит свои глубокие сожаления по
поводу случившегося. Никто из нас не мог предусмотреть заранее этот
прискорбный инцидент, хотя всем нам было известно о зверствах, творимых
агрессорами. Сейчас работу нейтриновизионной установки прекращаем. Кто
желает слышать выступление генерального конструктора этой установки,
ученого-физика Анри Бертона, может остаться в зале
Никто не вышел. Тысячи пар глаз впились в фигуру немолодого человека с
худощавым энергичным лицом, ступившего на ту же площадку.
- Господа и дамы, товарищи, друзья! - начал он негромко. - Прискорбно,
что так случилось, но что же делать? Переполняется чаша терпения
человеческого. Хотелось бы, чтобы слезы, пролитые сегодня здесь, чтобы
родившиеся здесь гнев и негодование претворились в дела. Я оставил за собой
право выбора - в чьи руки отдать свое открытие. И этот выбор сделан Наука
не может быть слугой двух господ, и если она действительно хочет служить
человеку, она должна найти себе настоящего хозяина. Мы живем в тревожное
время. Чем дальше, тем резче выступают два полярных аспекта в науке -
благодетельный и разрушительный. Фредерик Великий - я имею в виду
Жолио-Кюри - подчеркивал, что этот двойственный характер науки рождает как
надежды, так и тревогу.
Но значит ли это, что мы должны закрыть лаборатории и ограничиться
использованием уже имеющихся познаний? Нет, было бы безумием снова заковать
Прометея. Наоборот, мы, ученые, должны напрячь все усилия для того, чтобы
разрешить труднейшие проблемы нашего времени. Но необходимо положить конец
бесчестному обращению с наукой. Ученые не хотят быть союзниками тех, кто
использует достижения науки для своих эгоистических и злых целей.
Я причисляю себя к тем ученым, о которых говорил Жолио-Кюри. Я хочу,
чтобы "Аргус" в какой-то степени улучшил зрение людей и чтобы они умело
воспользовались этим улучшенным зрением.
Реплика из зала:
- "Аргус" - это оружие! (Курт Шмербах).
- Да, это оружие. Оружие борьбы за мир и за прогресс науки. Оно дает в
наши руки ключ ко многим тайнам природы. Мы, например, можем заглянуть в
самое сердце нашей планеты и узнать, наконец, из чего состоит ядро земли.
Могу сообщить вам, что такой эксперимент будет поставлен в ближайшее время.
Чем дальше говорил Бертон, тем выразительнее становились его жесты.
Сжатый кулак, движением которого подчеркивал он теперь свои фразы,
символизировал волю и страсть.
- Когда некоторые, весьма специфические круги в капиталистических
государствах прознали о рождении "Аргуса", они воспылали вожделением к
этому открытию. "Аргус", по их мнению, призван служить идее сверхшпионажа,
которую заокеанские гестапообразные учреждения унаследовали от нацистов.
Нет, те, кому вверена теперь судьба "Аргуса", не применяли и не
собираются применять его в столь низких целях. Но он будет средством
контроля над тайными вооружениями...
Голос Дика Баттона:
- Тот же шпионаж!
- Нет, работа будет вестись под девизом: "Контроль без шпионажа". И
пусть отныне агрессоры знают, что любое их преступление будет обнародовано
зримо, "в подлиннике", и пусть они страшатся возмездия. Проклятие свастики
никогда не ляжет на "Аргус", он достаточно надежно защищен от прикосновения
чужих рук. Я отлично знаю, что такое фашизм, ибо сам побывал в утробе этого
чудовища. "Нет - фашизму! Нет - войне! Да - прогрессу и дружбе народов!" -
под этими боевыми лозунгами будет служить людям "Аргус"...
Я никогда не слыхивал такой овации, какой аудитория наградила Бертона.
Август, 17.
На другой день я встретился с Мэри - она явно смущалась за вчерашнюю
свою истерику и была чем-то озабочена. Я спросил о причине.
- Не кажется ли вам, дорогой Виктор, что с изобретением
нейтриновидения профессия журналиста потеряет свое былое значение? -
неожиданно спросила она.
- Конечно, нет.
- А вы уверены?
- Абсолютно уверен. Журналистика - это неумирающая профессия.
Нейтриновидение станет хорошим подспорьем для журналиста, таким же, какими
в свое время стали для него фотография, радио и телевидение. Нам с вами
решительно не о чем беспокоиться. Наоборот. Ложь, клевета, преднамеренное
извращение фактов, которые еще так живучи в нашей прессе, не смогут
выдержать критический взгляд всевидящего ока. Кому как, а мне это
нравится...
А два дня спустя мне удалось добиться встречи с Бертоном. Он принял
меня дружелюбно.
- Как вы, с вашим талантом и знаниями, не эмигрировали во время войны?
- спросил я его. - Вы могли бы спокойно продолжать свои труды в любой из
нейтральных стран.
- Была такая возможность, - улыбнулся Бертон. - Но когда сам Фредерик
Великий занимался ночами изготовлением взрывчатки как простой лаборант,
могли ли мы, его младшие коллеги, оставаться в стороне? Вот здесь теперь я
действительно получил возможность спокойно, как вы выражаетесь, работать.
Но "я", как говорится, последняя буква в алфавите. Главное то, что "Аргус"
обрел настоящего хозяина...
В конце интервью я решился задать Бертону щекотливый вопрос:
- Правда ли, что вы приняли польское гражданство и намерены остаться в
Варшаве?
Бертон удивленно поднял брови:
- Неужели так говорят? Он рассмеялся. Потом сказал:
- Поймите, молодой человек, что у меня есть родина. Это самая
прекрасная страна в мире. И я намерен вернуться туда.
Я его понял. Так мог сказать только настоящий француз.
ОПЕРАЦИЯ "СИНИЙ ГНОМ"
НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКАЯ
ПОВЕСТЬ
"Люди отлично понимали, что там, в иных мирах, их ждет Неведомое. Но
только достигнув ближайших планет солнечной системы, они убедились, как
приблизительны, а порой и наивны были их представления о загадках и
сюрпризах, которые таит и способен поднести человеку Космос".
Ян Кратохвил
(Необычайное и приключения среди звезд. Прага.).
1. Прибытие
С чисто американской точки зрения, Рой Купер был одним из самых
неинтересных людей на нашей планете. Он никого на своем веку не убил, не
ограбил ни одного банка, не был кинозвездой, не имел отношения к большому
бизнесу, не разглагольствовал в конгрессе, - короче говоря, это был самый
заурядный, полунищий фермер из штата Канзас. Тем не менее ему суждено было
стать знаменитостью, хотя и на очень короткое время, когда он появился со
своей ошеломляющей вестью в столице штата Канзас-Сити небритый и
оборванный, неся на плече младшего из своих отпрысков и ведя за руку
старшего. Третьего ребенка несла жена.
Само событие, в значимости которого сперва никто не давал себе отчета,
произошло двумя днями раньше, 6 июня. Но люди еще не знали о нем, и потому
в газетах в тот день преобладала обычная хроника человеческих горестей и
достижений.
Как всегда, газеты обрушили на читателей повседневную лавину
информации - обыденной и трагической; страшной и смешной: окруженная водой
Венеция испытывает острую нужду в питьевой воде; в Баварии разбился
новейший сверхзвуковой истребитель типа БЦ-72, конструктор и пилот погибли,
венгерский врач Миклош Фельди получил в своей лаборатории новый антибиотик;
в Восточной Сибири открыты новые месторождения нефти... В Бостоне на 97
году жизни умер последний из племени команчей по прозвищу "Падучая звезда";
студент-математик одного Нью-Йоркского университета изобрел новую шахматную
игру, в которой могут участвовать трое. Сражение идет на шестиугольной
доске с 96 клетками. На поле - три короля. Побеждает тот, кто объявит мат
двум своим соперникам. В австралийском городе Канберре состоялись
традиционные ежегодные соревнования домашних хозяев по метанию метел. И так
далее, и так далее.
Но о главном, повторяем, человечество еще не знало. А произошло вот
что: утром 6 июня Рой Купер возился на своей усадьбе около старенького
трактора, пытаясь пробудить в нем искру жизни, - этот трактор, вместе с
допотопным фордом, составлял остатки его былого благополучия. Сама усадьба
представляла клочок земли, затерянной в степи, на границе полупустыни. На
запад от усадьбы тянулась полоса всходов кукурузы, десяток акров1, - все,
чем располагал Купер и что в силах был обработать своими руками, ровно
столько, чтобы не умереть с голоду. А вокруг, на восток, юг и север,
простиралась унылая равнина, почти без признаков зелени.
Ферма находилась в сорока милях2 от Канзас-Сити и когда-то с ней
соседствовали и другие хозяйства. Но засухи иссушили верхний плодородный
слой почвы, а свирепые канзасские ветры безжалостно слизали его и унесли в
виде пылевых облаков и смерчей неведомо куда. Борьба с эрозией - этим бичом
земледельцев - требовала больших средств, а у фермеров их не было... Соседи
бросали свои участки и отправлялись батрачить на фермы более удачливых
хозяев или уходили в промышленность, а чаще, потеряв все движимое и
недвижимое, пополняли армию безработных бродяг.
Последним среди этого запустения оставался Купер на своей усадьбе: в
одном углу двора одноэтажный домик, в другом - навес, под которым хранился
сельскохозяйственный инвентарь. Около навеса лежал большой гранитный валун,
которым Купер пользовался для кузнечных поделок. Поодаль располагался амбар
для зерна, в третьем углу - свинарник. Вот и все...
Купер сознавал, что агония не заставит себя ждать, и все же не
трогался с места. С отчаянием утопающего цеплялся он за свое жалкое
"оседлое" имущество, за клочок умирающей земли.
Было около одиннадцати часов дня. Купер разогнулся, отер замасленной
ладонью пот со лба, обвел взглядом двор с выводком куперят, копавшихся в
песке возле амбара, вздохнул и поднял глаза к безмятежно-синему небу. Увы!
На нем, как вчера, позавчера и третьего дня, не было и намека на облачко.
Тут это и случилось. Послышался пронзительный свист, словно от
падающей авиабомбы, в воздухе сверкнуло что-то большое, серебристое, затем
раздался треск сокрушаемого дерева и глухой удар. "Штука", свалившаяся с
неба, пробила наискось крышу навеса и ударилась о валун. Это была огромная,
весом, пожалуй, не меньше тонны, глыба льда, с мутной, ноздреватой
поверхностью и зеленовато-прозрачная, сверкающая в изломе. Удар был так
силен, что валун дал трещину, а сама глыба раскололась надвое. Местами в
середине ее были вкраплены точки - вроде зернышки. Фермер коснулся одной из
половин, но тотчас с бранью отдернул руку: лед в изломе был холоден и
обжигал, как раскаленный металл.
Фермер стоял над необычайным небесным подарком и озадаченно почесывал
за ухом: откуда принесло этакую махину? Не с самолета же она свалилась...
Поглядев на прибежавших ребятишек, похолодел, испугался задним числом:
упади эта чертовщина немного левее, от них осталось бы мокрое место. Он с
озлоблением пнул одну из половинок льдины ногой и пошел к дому. Сел на
скамью и на вопросы жены и детей: "Что это такое?" - только отмалчивался.
Да и разве мог он объяснить, откуда "оно" взялось, это диво?...
2. Бегство Куперов
Через полчаса Купер снова стоял у навеса. Обе части глыбы все так же
недвижно лежали по бокам валуна, и сердцевина их под жаркими лучами солнца
заметно оттаивала, курилась... Может быть, о происшествии следовало
сообщить в город - в газету? Ученым? Нет, покидать ради этого ферму, работу
казалось Куперу ничем не оправданной тратой времени. Да пропади он
пропадом, этот кусок льда! Купер был сокрушен и раздосадован размерами
повреждений, нанесенных навесу.
- Вот так оно и получается, - размышлял Купер, латая крышу. - Нет
того, чтобы свалился золотой самородок или чемодан с деньгами... Камень
упадет на кувшин - кувшину худо, кувшин упадет на камень - опять же плохо
кувшину, как ни поверни, все кувшину, то бишь, фермеру горе...
Ребятишки долго сидели на корточках у льдин, таращились на них, но это
вскоре надоело, и они вернулись к своим будничным делишкам. Все как будто
вошло в обычную колею.
А льдины продолжали лежать на солнце, и вместе с капельками влаги от
их сердцевины отделялись и соскальзывали на землю коричневые зернышки.
Тогда Купер не обратил на это внимания.
К вечеру, однако, небесный гость снова привлек к себе внимание. Ребята
донесли, что зернышки прорастают. Купер нахмурился, но пошел посмотреть, в
чем дело. Правда, около валуна появились робкие нитевидные ростки
буро-ржавого цвета, покрытые редкими крохотными шипами. Освещенные закатным
солнцем, они вились, закручивались. Там и сям на их стеблях вздувались
бородавчатые почки, лопались и выбрасывали новые побеги - усики, как у
вьюнка.
За ужином жена посоветовала Куперу выполоть "эту нечисть". Но он
смертельно устал и решил отложить карательные меры до утра.
Настало утро рокового 7 июня. Купер, как всегда, поднялся раньше всех
и поспешил к навесу. И то, что он увидел здесь, заставило его ахнуть.
Растение, видимо, набралось сил и развивалось с непостижимой, пугающей
быстротой.
- "Оно" размножалось прямо-таки на глазах, - рассказывал он позже
канзасским репортерам. - Право, странно было на него смотреть, как "оно"
двигалось, давало все новые и новые побеги, покрывалось шипами, выпускало
новые отростки, заплетало опоры навеса и ползло по ним вверх...
Купер сообразил, что пришло время действовать. Недолго думая, схватил
он один из отростков голой рукой, рванул - и ощутил, как прочен тонкий,
гибкий и такой хрупкий на вид стебелек. Жгучая боль пронзила внезапно кисть
руки, проклятые шипы жалили не хуже пчел.
Нет, голыми руками тут ничего не сделаешь! Купер достал с крыши навеса
багор, вооружился топором. Однако он очень быстро убедился, что растение не
поддается никаким усилиям на разрыв, стебли казались стальными, их не брал
даже хорошо наточенный топор. Дьявольское "оно" уже распространялось под
навесом, захватывало в цепкие объятия сваленные здесь лопаты и мотыги,
оплетало сеялку, взбиралось на кузов форда.
Купер бросился к трактору, бешено закрутил ручку стартера. О чудо!
Мотор завелся. Зацепив крюком моток растений, фермер вскочил на сиденье. С
таким же успехом он мог бы попытаться порвать якорную цепь океанского
лайнера, - "оно" потянулось за трактором на середину двора, но ни один
стебелек не отделился.
И тут у Купера мелькнула счастливая мысль. Огонь! Да, всесокрушающий
огонь! Как он не подумал о нем раньше! Через несколько минут Купер выскочил
из дому, держа в руке паяльную лампу, извергающую свистящий язык синего
пламени. Он не подходил, скорее подкрадывался с торжествующей усмешкой к
зловещей пришелице, которая уже застилала двор полуметровым слоем и
приближалась к дому. Он бормотал ругательства, обращался к ней, будто к
одушевленному существу: "Ну погоди, тварь... Теперь ты у меня запляшешь!".
И в этот миг походил на одержимого.
Гудящее пламя коснулось ближайших побегов... Они не пожухли, не
сникли, не вспыхнули. Растение не горело. Огонь, дар Прометея, оказался
бессильным перед этой заразой. Видно было, как в пламени продолжали
появляться на побегах почки, как возникали и вились новые отростки... Жена
и маленькие Куперы, сгрудившись у двери, с немым ужасом следили за
поединком.
И вдруг Купер ощутил на левом предплечье уже знакомое жгучее
прикосновение шипов. Один из стебельков-усиков поднялся вертикально и,
пружинисто раскачиваясь, обвил руку Купера выше локтя. "Оно" нападало! В
этом явлении угадывалось нечто преднамеренное, осмысленное... Боль была
нестерпимой - возможно, именно она и спасла Купера, заставив понять всю
опасность положения. Он закричал и, бросив лампу, стал срывать с себя
побег. К счастью, ему удалось сделать это ценой рукава рубахи.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг