пальцами, изображая бурные овации. Затем - поднялась с трона:
- Это было замечательное представление, - она прошла мимо
Ала и отвесила ему ледяной взгляд; мужа она не удостоила даже
этим. - Надеюсь на бис... Когда-нибудь. Не сейчас. Когда нас
будет поменьше...
И красавица неторопливо покинула славное общество.
Ал и Танрэй наконец-то беспрепятственно расхохотались.
Тессетен же смог только криво улыбнуться.
Копыта глухо стучали где-то далеко внизу. Ей казалось, что
каурый стал выше ростом и не чует под собой ног, а посему то и
дело сбивается с аллюра, взбрыкивает, спотыкается...
Дочь степей, она никогда не боялась ездить верхом без
седла. Сидя на спине коня, Нереяросса была с ним единым целым.
Но сейчас что-то изменилось, что-то пошло не так... Девушка
перестала чувствовать и понимать каурого, а тот бежал,
бестолково, как никогда, взметывая гриву и храпя.
В лицо ей светила Луна, неторопливо переползавшая из одного
созвездия в соседнее...
И вдруг Нереяроссе почудился взмах невидимых крыльев справа
о них. Каурый в ужасе заржал, высоко, прерывисто, визгливо.
Заржал - и дернулся в сторону. Крылья были перепончатыми и
ледяными.
Девушка успела только подумать, что ее ждут там, у кибиток.
И что нужно сказать, в чем он не прав: ум все же бывает злым,
если... если...
И небо отчаянно закувыркалось перед глазами. Нереяросса еще
не осознала, что она просто скатывается с конской спины, а сам
ставший на дыбы каурый при этом начинает заваливаться назад, на
нее, повинуясь натяжению стального мундштука, рвущего ему губы.
Ледяные крылья...
Пронзительная боль впилась в мозг. И в следующее мгновение
стало легко-легко, как...
- О, Природа! - слова с губ сорвались за секунду до
пробуждения, и лишь потом Танрэй распахнула полные ужаса глаза.
Сердце безумно колотилось в горле, громыхало в висках,
пульсировало в ногах, а мозг трещал от боли. И так было уже не
единожды...
Девушка оттолкнула от себя одеяло и только после этого
сообразила, что ей только лишь приснился страшный сон и что это
вовсе не каурый, который валится на нее и грозит задавить своей
тяжестью.
Из окна в лицо ей светила Селенио, неторопливо
переползавшая из Крылатого Ящера в Шагающего Странника...
Танрэй зажмурилась. Нет, этого не могло быть раньше с ее
"куарт". Это странное животное, которое во сне она звала
каурым, походило на диких и необузданных тварей в степях
западного, тоже, как и Рэйсатру, двойного континента,
Олум-Алрэй... Неужели все это произошло тогда, когда пять
материков еще не разнесло по разным частям света, когда на
земном шаре царило единство?! Она бы знала. Паском рассказал бы
ей. Хотя... по рассеянности он мог и забыть, он ведь тоже
человек. Непременно нужно его об этом порасспрашивать, ибо
совершенно явно, что этот сон - не простая интерпретация
информационного осадка. Да, большинство снов не значат ровным
счетом ничего, но вот когда они начинают повторяться, когда
помнишь в них каждое мгновение - тогда то уже не просто
сновидение. Почему Паском помнит, а мы все больше и больше
забываем? Что мы делаем неправильно? Где ответ?
Танрэй подошла к оконному проему и взглянула в светящееся
бледное лицо Селенио. Видимо, уже очень поздно. Где Ал?
Девушка нажала скрытую в нише стены кнопку, и стекло тотчас
вобралось в верхнюю часть рамы. Снаружи дохнуло теплым
ароматным ветерком. Над Кула-Ори светилось зарево веселых
огней, а вдалеке играла музыка. Верно, ведь сегодня празднество
Теснауто, Черной Ночи! Как верно и то, что ровно в два часа
после полуночи погаснет все искусственное освещение, отдавая
свои привилегии звездам и Селенио... А все горожане до самого
утра будут распевать во весь голос песни, будут танцевать и
развлекаться кто во что горазд.
Танрэй села на подоконник и обеими руками обвила колени.
Это чувство - когда хочешь раствориться в окружающем тебя
пространстве, когда ощущаешь, что вот-вот, еще чуть-чуть,
капельку - и полетишь или вспомнишь самое важное - здесь, на
Рэйсатру, охватывало ее гораздо реже, чем на родине. Девушка
сама выбрала место для дома, долго бродя по окрестностям в
сопровождении верного Ната. Наконец здесь, на холме, не в самом
живописном, но зато в каком-то захватвающе таинственном месте,
Танрэй ощутила ЭТО и оглянулась на волка. Нат стоял в
оцепенении, принюхиваясь, насторожив острые уши и не торопясь
двигаться дальше.
- Натаути... Ты - тоже?! - шепнула она.
И волк в поистине щенячьем восторге красиво изогнулся и
призывно завыл. Танрэй засмеялась от радости, присела и обняла
руками его пушистую шею. Нат лизнул ее в щеку. На том и
порешили.
А потом, после новоселья, даже ехидный Сетен признался, что
всегда был уверен в непревзойденном вкусе "маленькой
сестрички-Танрэй", и только Ормона презрительно хмыкнула: она и
впрямь не прикидывалась, когда всем своим видом показывала, до
чего ей здесь неуютно...
Наверное, Ал приходил за нею, но увидел, что она заснула, и
решил не будить. Оританяне до сих пор следовали обычаю предков
не выдергивать спящего из объятий иной реальности против его
воли и без особой необходимости. О, Ал! Было бы лучше, если бы
ты именно сегодня все же нарушил традицию...
Танрэй закрыла окно и зажгла свет. Она не могла пропустить
праздник Теснауто. Душа ее просилась туда, где были все. Не так
уж часто это случалось с нею, поэтому упускать момент было
глупо...
И, совершив священнодействие перед зеркалом, девушка сочла,
что последствия странного и страшного сна канули в прошлое.
Невысокая, златовласая... ну, пусть и не красавица, пусть
стандарты моды Оритана и не признавали за нею права считаться
роскошной женщиной... но зато пышущая жизнью "муза" стояла
перед нею в отражении. Муза... Тессетен всегда и для всех
найдет колкое и меткое определение. Танрэй давно позабыла, что
значит - сочинять стихи. Когда?! Когда ей этим заниматься?!
Проза дней уже два года назад пережевала и выплюнула ее,
вытравив из головы все романтические бредни... Какая уж из
средненькой учительницы поэтесса?! Как петь, если попал голос?
Даже Ал, иногда бывавший столь красноречивым, уже почти
отступился и все реже уговаривал её сказать что-то там для
тех... в тумане... которых еще нет и неизвестно, будут ли
вообще... Я стала близорукой, Ал, и вижу все хуже и хуже. Я
теряю смысл того, что делаю, я просто не понимаю, для чего я
все это делаю... Ваши жаркие споры доходят до моего разума, но
душа глуха и нема... Прости меня, Ал. Я делаю все, что от меня
зависит, делаю честно, в полную силу, но не буди мою душу,
любимый, не буди! Предки заповедали не тревожить спящих...
Мягко и легко ступая, Танрэй сбежала по ступенькам веранды.
Хотелось помчаться по аллейке, плеснуть водой из фонтана,
закружиться, чтобы подол легкого платья вздулся колокольчиком,
а после остановки обвил на мгновение ноги... Девчонка... Какая
из тебя учительница, если тебя саму еще учить и учить?..
Из темноты зарослей кустарника сверкнуло два зеленоватых
огонька.
- Нат! - позвала Танрэй. - Идем!
Волк не соизволил открыться. Огоньки погасли, но девушка
уже без всякой опаски, отключив настороженность, вприпрыжку
побежала по самой мрачной, но зато самой короткой дороге в
центр города. Радуясь, что никто не видит ее в этой глуши, она
подняла над головой свою тонкую накидку, вытянула руки и завела
их назад. На бегу нежный шелк трепетал, словно крылышки...
Дрэян коротко сплюнул сквозь широкую щелку между передними
зубами. Столько сброда зАраз на Оритане вовек не бывало... Кого
только сюда ни принесло осквернять большой священный праздник!
Ну и рожи!
Он хохотнул в ответ на ловко отпущенную шуточку приятеля,
Хадда, и глотнул из бутылки кислого сока, привезенного с
Оритана: здесь такого делать не умеют, а пить всякую гадость,
тем более, спиртное - ну уж нет! Здоровее от этого не станешь,
а его принцип, как и принцип всей организации - "Здоровье и
сила прежде всего!".
Дрэян, Хадд и множество других, подобных им, оританян
прилетели в Кула-Ори недавно. На родине их не особенно
приветствовали: неразрешенные группировки были как бельмо на
глазу у правительства. Да еще и такие, как "габ-шостеры" в
любом их проявлении. Течение, в котором участвовали Дрэян и
Хадд, считалось наиболее радикалистским. Их называли
"тес-габами", и все нормальные, более или менее дружившие с
собственными головами оританяне старались держаться от них
подальше, ибо "чистых" ори за последние пятьсот лет почти
совсем не осталось: перемешались с вонючими северянами, а
теперь того и гляди начнут совокупляться с полудикими
обезьянами...
Хадд очень уважал здешнего лидера, Ала, и часто
поговаривал, что все "габ-шостеры" должны непременно задружить
с ним и прочими миссионерами, ибо бывший инженер-астрофизик -
толковый мужик, а с силой надо считаться, тогда и дела пойдут.
Дрэян в душе не соглашался с ним: в его глазах, этот Ал,
наоборот, был растяпой и предателем. Мало того, что у него,
типичного ори, южанина, была жена с внешностью северянки (как и
друг-экономист, кстати), так вдобавок он прилучал к себе
поганых аборигенов и даже супруге своей позволил возиться с
ними. И не брезгует он после этого с нею спать? И разве все это
- не предательство?! Но оба - и Дрэян, и Хадд - сходились на
том, что силу уважать все-таки придется, а силой и реальной
властью здесь покуда обладали вчерашние миссионеры, которые
подняли весь этот город и приветили у себя бегущих от стужи и
развала некогда могущественного государства земляков.
Хорошо тут были обставлены и всяческие увеселения. Почти
так же добротно, как на родине. Не было бы еще этих темнорожих
привидений - и вынужденный переезд полностью окупил бы себя.
"Габ-шостеры" любили музыку. Не всякую, конечно. Паскудные
завывания асгардских зануд будет слушать только последний
"хлирдоро", потерявший всякое уважение к самому себе, но уж
никак не "тес-габ".
- Вот надоела мне эта морда! - проронил Дрэян, кивая в
сторону небольшой группы местных, пришедших повеселиться вместе
с оританянами. Вернее - постоять и поглазеть; пришли они
издалека и, судя по виду, к чужестранцам и их новшествам
относились не слишком лояльно. Видимо, считали, что соседи
повели себя чересчур опрометчиво, так сразу приняв к себе
иноверцев. В группе было поровну самок и самцов (не называть же
их женщинами и мужчинами, в самом деле!). Самки казались еще
агрессивнее своей сильной половины и ни в чем не уступали им по
физическому развитию: если бы не уродливые молочные железы,
свисающие, как у горилл, почти до пупка, то мускулы и мышцы
могли обмануть неискушенного чужака, и он принял бы их за
самцов. На взгляд любого "габ-шостера", представители разных
племен были на одно лицо, да и одежды (ежели то, что прикрывало
их срам, можно было обозвать одеждами) мало чем отличались друг
от друга. Но Дрэян знал, что миссионеры, прожившие в Кула-Ори
уже почти три года, без труда ориентировались в том, кто есть
кто.
А надоела ему вполне конкретная и весьма недружелюбно
поглядывавшая на них "морда" туземца, далеко не самого
главного, но явно кичащегося своей значимостью, как гостя, и уж
наверняка - своим длинным ожерельем из различных морских
раковин вперемежку с акульими клыками. Что, ублюдок, тебе тоже
не нравятся наши выбритые затылки?! Да на себя взгляни,
обезьяна!
- Ладно, утихни! - Хадд, как и положено истинному ори,
избегал лишних жестов и резких слов; да и мимика его для
аборигена наверняка казалась немногим более оживленной, нежели
мимика вылепленной из глины скульптуры. Впрочем, и в понимании
соотечественников он не был особенно темпераментным - шанс
лишний раз доказать, что он, как южанин, давно расправился с
пережитками своей расы и давно удавил в себе все намеки на
былую дикость. Не то что недоделанные белобрысые северяне, хотя
в силу географических особенностей они изначально более
благополучны: мороз повсюду делает свое дело, выстуживая
горячую людскую кровь.
Дрэян предпочел не ввязываться в спор. Всему свое время и
место. Хадд спокойно продолжал прерванную восклицанием приятеля
беседу:
- На днях братец мой приедет. Совсем дела на Оритане плохи,
коли даже Фирэ согласился расстаться с родиной... Он бродяга,
но чужих земель не признает...
Фирэ был слабым местом Хадда: тот мог говорить о младшем
братишке бесконечно, с восторгом перебирая разные подробности.
Одно его расстраивало: Фирэ ни за что не хотел вступать ни в
их, ни в какую-либо еще группировку.
- Один, что ли, приедет? - уточнил Саткрон, переминаясь с
ноги на ногу под деревом и все ожидая, когда товарищи наконец
сочтут нужным вернуться в амфитеатр и немного поразмять кости.
Ему было скучно. Сутки, проведенные без стычек, были
потерянными сутками, и таковых он насчитывал, увы, уже не один
десяток - и все подряд, все подряд!
- Ты что, брата моего плохо знаешь? Ему как тринадцать
стукнуло, так он дома только поесть появлялся, да и то не
всегда. А сейчас, слава Природе, уже скоро шестнадцать,
здоровый кит! Пора его к нам пристроить, чего такой парнишка
без дела будет болтаться?
Тут Дрэян увидел, что по аллее к площади почти бежит
какая-то девица. Свет упал на нее - и... вот разочарование! Как
фигурка ничего - так обязательно либо "змея", либо рыжая
поганка-северянка! Девчонка приблизилась еще, и Дрэян запоздало
узнал паршивку. Ну да, жена Ала! Он слегка толкнул Хадда в бок
и указал на нее глазами. Тот оглянулся и - о, чудо! -
каменнолицый Хадд расплылся в приветливой улыбке:
- Чудная ночь, Танрэй! - чуть-чуть кланяясь, сказал он.
Дрэян подумал, что сейчас, после того, как скользнет
глазами по их прическам и по мрачным одеяниям, она помчится еще
быстрее или спустит на них всех волков, как это делали
"приличные" люди на Оритане. Но Танрэй не сделала ни того, ни
другого. Она замедлила шаг, и с нею мигом произошла
метаморфоза: из беспечной девчонки она превратилась в степенную
училку и церемонно поздоровалась в ответ:
- Чудная ночь.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг