Может, отпустит.
- Спи, - повторил Ромальцев и сделал несколько глотков.
Хусейн повернулся к нему спиной. Разбуженный стоном
Оборотня, он не смог больше уснуть. Думалось. Так, ни о чем и
обо всем. И огненная жидкость фляги не сбила его с ровного
течения различных мыслей. Может быть, скоро они отработают свои
деньги, и до того, как наступят суровые холода, появится время
для отпуска. Закончится время чумазых небритых физиономий,
время промерзшей земли, пота пополам с кровью и пеной, время
постоянно караулящего в груди страха, который все равно, как ты
его ни гони... время, которое стало интервалом для них с Асей,
запавшей в самую душу... Хусейн не знал, что способен на это:
постоянно думать о ком-то одном, перебирать воспоминания, когда
никто не стреляет и когда можно привалиться к холодному камню,
вытянуть ноги и закрыть глаза...
Странно, почему же больше не хочется спать? Он поднялся и
хотел незаметно отползти в сторону, чтобы выбраться из траншеи,
но Ромальцев тут же открыл глаза:
- Куда?!
Хусейн удивился: вот еще новости!
- Как куда? Туда! Надо мне...
Ромальцев поднялся и, прихрамывая на неразработанной со сна
ноге, поплелся за ним.
- Девочка я тебе, что ли, что ты меня провожаешь?.. -
недовольно проворчал Горец.
- Был уговор не ходить по одному. Или забыл?
Хусейн отошел к кустам:
- Ага, только пасешь ты исключительно меня, я уж давно
засек... Сначала думал: не доверяет, что ли? Потом вижу, что-то
другое... Ну, говори уж, что не так?
Влад зевнул и прислонился к дереву:
- Уезжай, Горец.
Тот застегнул штаны и вразвалку подошел к нему. Было
похоже, что Ромальцев был занят своими мыслями, далекими от
предмета разговора, и неожиданный бунт Усманова сбил его с
правильного их течения, потому что тот, теряясь в догадках, но
стараясь казаться спокойным, потребовал объяснить причину столь
внезапной "немилости":
- Ну, выкладывай, что еще за новости? Все-таки не
доверяешь? Или я в чем-то провинился? Недостаточно храбрым себя
показал?
Ромальцев рывком избавился от своей задумчивости. В
голубых, как лед, глазах его вдруг сверкнула неподдельная
угроза. Хусейн подумал, что будь Влад зверем, в тот момент он
ощерил бы клинки клыков и глухо зарычал. Оборотень не сказал
ничего. Только так посмотрел на Горца, что тому захотелось
залезть на дерево, под которым они стояли, или, еще лучше,
забиться куда-нибудь в нору. К мамке. Под теплый бок. Уж она не
даст его в обиду этому извергу... Ан нет! Воображаемая "мамка"
тоже лязгнула зубами, отгоняя его: "Сказано тебе?!" Хусейн
встряхнулся. Было ли все это?! Вон и Влад - снова рассеянный,
погруженный в свои раздумья... Только и добавил, что:
- Мы и сами вскоре разъедемся на отдых. Так что лишний день
не послушаешь пальбы. Давай, без разговоров...
Хусейн вспомнил обрывок своего сна. Что-то похожее говорил
ему сказочный "Акела" этой ночью... Это как "ложная память" -
ситуация повторяется с точностью до микрона... Только "Акела" -
не Акела.
Они сели у обрыва, но со стороны гор послышался прерывистый
рокот, эхо которого в разные стороны трепало менявшимся
капризным ветром. Влад поднялся и ушел под деревья. Хусейн -
тоже. Два вертолета вылетели из-за ближайшей вершины и
направились в сторону Грозного. Летели они так низко, что на
борту у одного в сумрачном свете зимней зари наемники
разглядели нарисованную морду собаки с яростным оскалом.
Ромальцев и Усманов переглянулись. Российская техника.
"Волкодавов" кидают на мелочь, а задавить всё никак не могут...
"Оружия, - сказал тот раненый боевик, - на вас на всех
хватит"... ПМН - секретные разработки, а уже в чеченском
загашнике их сколько угодно... Конечно, страшнее не умные
старые псы, а злобные маленькие шавки... Шакалы...
Усманов встряхнул головой. Обидно за своих, ну да что ж
поделать, если они так себя пред всем миром выставили?
- Что за война такая, - глухо, с неизвестно откуда
взявшимся в горле комом, произнес он, - что мы за люди такие,
что уж и дьявол на нашей стороне, а мы все никак победить не
можем, глотки друг другу рвем?..
Влад поглядел мимо него и промолчал. Только возвращаясь в
траншею, он напоследок сказал:
- Уезжай, Горец. Я добра тебе хочу. Поверь... - и коснулся
озябшего от утренней сырости плеча Хусейна.
Завтракали консервами. Вскрытые кинжалами банки после еды
аккуратно закапывали и закрывали срезанной вместе со слоем
почвы побуревшей травой. То же самое ждало и затушенный костер.
Затем занялись картами. Зайцев позаботился о том, чтобы у
наемников Ромальцева было все, что могло бы обеспечить
благоприятный исход кампании. И он был не за горами: по замыслу
Влада, им оставалось провести еще несколько операций в этом
районе. Где-то здесь, где-то здесь... Он чуял носом, он ощущал
всем телом, всей душой... Верный след найден, и цепочка вот-вот
приведет его к финалу...
Очередной лагерь боевиков, откуда на днях было вывезено
четверо заложников, обмененных на захваченных в плен чеченцев,
должен был стать отправным пунктом в таинственном плане,
задуманном Ромальцевым. Операцию проводили российские власти,
но наемники Оборотня были поставлены в известность и, не
вмешиваясь в ход обмена, проследили все пути, ведущие к логову
банды.
Чтобы подойти к базе, необходимо было убрать все
поставленные "духами" растяжки, выявить и снять снайперов,
стерегущих лагерь от "охотников"... И последнее - дождаться
сигнала об отсутствии в лагере заложников, которыми чеченцы
могли бы прикрыться как щитом. Пожалуй, труднее всего будет
установить именно это.
- Кто займется? - спросил Афганец, оглядывая еще не
замаскированные лица наемников.
Скиф небрежно выбросил в воздух два пальца. Была его
очередь. Влад вручил ему маленький наушник, вставлявшийся
только в одно ухо, микрофончик, "усилок", рацию. Остальным Скиф
обзавелся загодя, учить его было не нужно. Все прошли через это
задание - кроме Мастера - уже по несколько раз.
Стемнело уже к половине седьмого. Вернулся сапер и сказал,
что все обработано как надо.
- Ну, пошел я на дело, - сообщил Скиф, подымаясь с места и
растворяясь в чаще.
Вслед за ним ушли Афганец и Самурай, поигрывавший вделанной
в браслет удавкой - настолько тонкой, что человеческому взгляду
ее не дано было разглядеть, и настолько удобной, что, оправдав
свое предназначение, она за доли секунды скручивалась в
исходное состояние и пропадала внутри браслета, оставляя на
поверхности невинное стальное колечко, как в рулетке.
Хусейн ощущал обычное напряжение, но сердце уже не
выпрыгивало из груди, как в первые вылазки, и желал только
скорейшего прихода сигнала от Скифа. Озирая лица парней, он
видел на них то же сосредоточенное выражение, что было,
наверное, и у него. Через какие-то минуты они исчезнут под
масками...
Юрка и Володька вернулись до того, как разведчик подал
сигнал. Афганец не показал вида, что удивился, застав команду
на прежнем месте. Самурай же внес некоторую смуту в настрой
изготовившихся наемников. Он шумно пыхтел и трещал ветками.
Ромальцев взглянул в его сторону, но тут же услышал в наушнике
сигнал Скифа и поднял парней:
- Начали!
И до того, как натянуть на лицо шапку-"чулок", Хусейн успел
взглянуть в небо. Чем отличается мысль от слова, так в первую
очередь тем, что за считанные мгновения она успевает
воспроизвести удивительное количество информации, а иногда при
этом и запутаться так, как не запутает ее речь. То же произошло
и с Горцем: увидев разъевшийся желтый череп искоса
поглядывавшей на него Луны, Хусейн вдруг вспомнил один эпизод
своей жизни. Он был тогда еще мальчишкой. Лето стояло
уморительно-знойным, пьянящим, необычайно прекрасным, каким оно
бывает только в детстве. К соседям - деду с бабкой - приехали
внуки, сверстники Хусейна, брат и сестра. Удивительно было
смотреть на бледно-белую, как неживую, кожу северян, по полгода
не видевших дня в студеной Воркуте. Сестра, красивая томная
девочка, рано сформировавшаяся, пышнотелая, однажды соизволила
выйти к мальчишкам во двор и послушать песни под гитару.
Кажется, Хусейн тогда был чуть-чуть влюблен в нее, смешно,
неловко и по-детски, а потому с радостью пел для нее все, о чем
она ни просила. И - он не помнил, к чему - Женя однажды
рассказала не то чукотскую, не то ненецкую легенду, которую еще
помнили воркутинцы и которая истолковывала в сказочном стиле
происхождение этих пятен на Луне. Если приглядеться получше, то
кажется, что на фоне желтого круга кувыркается два человека,
соединенных между собой длинным шестом. Северяне говорят -
"Брат брата вилами закалывает". Очертания верхней фигуры
действительно напоминают примитивно изображенного человечка в
национальной чукотской одежде (Женя как-то называла ее, но
Усманов не запомнил)...
К чему он это? И Хусейн закрыл лицо, чтобы подскочить вслед
за Оборотнем и бесшумной тенью заскользить среди кустов.
Афганец первым достиг высоты близ лагеря. Пока другие
рассредоточивались по окрестностям, он тем временем стал на
колено и, положив на плечо трубу гранатомета, нажал рычаг
спуска, практически не целясь.
Саманный дом в центре базы превратился в огненный букет.
Затем в горящую свечку обратилась вышка - над нею поработал уже
Скиф.
В свете огня по лагерю заметались человеческие фигуры.
Ориентируясь по направлению прилетевших гранат, они стали
отстреливаться из пулемета, установленного на джипе, но
Афганец, любивший, когда сопротивляются, просто-таки с
удовольствием выпустил по смельчаку второй заряд.
Леший и Бабай вместе с Оборотнем и Горцем бежали вдоль
выщербленного осколками кирпичного забора базы. Беспорядочная
пальба полностью заглушала крики людей. Влад отдавал приказания
знаками. Горец мчался, чуть отставая от него, и, когда на них
полился свинцовый град, едва успел припасть к земле и
откатиться в канаву. Леший костерил боевиков на чем свет стоит
и одновременно, ухватившись зубами за один из концов повязки,
пытался перетянуть у плеча простреленную руку. В канаве было
более или менее безопасно: чеченцы стреляли наугад, с навесом,
и пули летели все больше поверх голов.
Оборотень мотнул головой в сторону пригорка, за который
заворачивала канава. Горец пополз за ним, а Леший,
расправившись с повязкой, сильно отстал, орудуя уцелевшим
локтем, как совком. Толку от его "гребли" было мало, и потому
Бабай вернулся, ухватил его за шиворот и поволок за собой.
Верно говорится: воздастся нам за добрые порывы, ибо только он
подался назад, в том месте, где мгновение раньше находилась его
голова, в обрубленный корень дерева, запутавшегося в глине,
ударила точная пуля.
- Там снайпер! - что было мочи заорал Владу Бабай.
Кажется, в адском шуме тот все же услыхал его и выхватил
ночной бинокль. Оптика не помогла: все видимые открытые зоны
были пусты. Хусейн ощутил, что в вязаной шапочке, натянутой на
голову, его лицо пылает, и пот течет в глаза, мешая
ориентироваться и отвлекая внимание. Кругом все горело, и точно
так же горело его тело. Он сдернул шапку и сунул ее за отворот
куртки, а затем с облегчением вытер пот.
- Горец! - опустив бинокль, Влад в упор смотрел на него. -
Чулок на место!
Усманов не подчинился. Перед смертью все на равных. Надо
было завязать косынку...
Оборотень не успел проверить, выполнен ли его приказ, и уже
требовал от кого-то по "уоки-токи" снять снайпера, давая
приблизительные координаты.
- Сейчас повалят... - повторял Бабай, - сейчас... Как
тараканы повалят...
Он не ошибся: боевики начали отступать, и сидящая в тылу у
них четверка - заградотряд на новый лад - принялась косить их,
не давая уйти. То ли не ожидая этого, то ли растеряв остатки
разума с перепуга, те уже просто беспорядочно бежали, стреляя
во все стороны, мешая друг другу, падая и не находя хоть
какого-то мало-мальски надежного, не простреливаемого, укрытия.
Распалившись от предчувствия победы, Хусейн бросился
вперед, не обратив внимания, что Оборотень не торопится
покидать место за каменистым пригорком, надежно охраняющим их
от пуль. Одного мгновения снайперу вполне хватило на то, чтобы
нажать на курок. С пробитым виском Горец рухнул навзничь, на
менявшего магазин Влада. Тот бросил автомат и, смягчая падение,
охватил тело Усманова за пояс. Тем не менее, оба они снова
покатились в канаву. Еще не остановившись, Оборотень понял, что
Горец мертв: только мертвый падает таким образом, только труп
может быть настолько тяжелым и обмякшим.
Глаза Хусейна были широко распахнуты, не замутнены
внезапной смертью. В них не было даже удивления, только пыл
борьбы, словно он сейчас вновь готов вскочить и ворваться в
бой...
Влад склонился к его лицу и зажмурился. Его несколько раз
дернуло, словно от удара током, затем он скрючился, как
подбитый пес, и поволок свое непослушное тело в сторону.
Увалившись на землю, Оборотень дрогнул и замер.
Бабай схватился с одним из боевиков, что добежал до насыпи
с целью укрыться, невзирая на ранение и свинцовый поток из их
канавы. Оглушив его прикладом, он увидел своих, короткими
перебежками несущихся к ним от дерева к дереву. Стрельба
прекратилась так внезапно, что Леший подумал, как бы это не у
него ко всему прочему еще и лопнули барабанные перепонки.
Влад зашевелился, ткнулся лицом в сгиб локтя, как бы
сдерживая рвоту, а затем повернулся к убитому. Глаза Хусейна,
теперь уже немного помутившиеся и засыпанные землей, вылетевшей
из-под ног Бабая и чеченца, когда те сцепились у самого края,
по-прежнему смотрели на луну.
Парни были злы. Огрызались друг на друга, ругались, до
одури спорили между собой, кто вел себя более по-дурацки и как
было нужно. Обветренные, уже открытые лица, горели яростью.
- Твою бога, мать, душу, в ребро!.. - ревом загнул Афганец,
спрыгивая в канаву и бросаясь на Оборотня. - Какого х... вы
лезли на эту сторону?! Мы, бля, че решили?! А вы?! И тит вашу
душу в такое-то коромысло!..
Проведя ладонью по лицу Хусейна от лба до подбородка, Влад
выпрямился и встал перед Володькой.
- Что ты орешь? - вкрадчиво спросил он, сверля его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг