Один из заложников - ничего не соображающий дядька с
отстреленным указательным пальцем правой руки - то и дело
канючил: "Вы кто? Кто вы? Куда нас?".
На свист русского в повязке отозвался рев двигателя, и из
закрытого маскировочной сетью сарая, оборудованного под гараж,
выехал еще один джип, похожий на первый. Тем временем сам
русский, покачнув машину, сел за руль к французам.
- Встречаемся на старом месте, - коротко сказал он своим
парням.
- Хоп! - ответили те.
- Вы кто, а?! - снова затянул дядька, которого негрубо, но
упорно подталкивали ко второй машине эти странные окровавленные
мужчины.
- Мы - по ваши души, - наконец решил ответить похожий на
богатыря, но не очень высокий "камуфляжник" и почти забросил
заложника в джип. - Скорей, скорей, время - бабки!
Француз начал приходить в себя. Жена его успокоилась,
начиная осознавать, что самое страшное, скорее всего, для них
закончилось. Оставалось только не попасться в руки еще
какой-нибудь банды или не угодить в перестрелку. Но журналистке
почему-то казалось, что эти странные, выглядящие жестокими,
люди знают, как всего этого избежать. Только бы побыстрее все
это закончилось! Только бы улететь на родину и забыть, забыть,
забыть всё!.. Однако она точно знала: забыть ни она, ни Шарль
не смогут ничего...
ЗА ТРИ ДНЯ ДО ВЫШЕОПИСАННЫХ СОБЫТИЙ...
Забравшиеся высоко и глубоко в горы наемники наконец могли
перевести дух после череды операций. Они были сами по себе -
как те же дикие звери, выбравшиеся на охоту. Никто не указывал
им, куда идти и что делать. И в случае гибели они тоже
закончили бы как звери: безымянные, безродные, бездомные... Они
просто исчезли бы - и все. Наверное, каждый из них думал об
этом, но в то же время каждому из них было наплевать, где
сдохнуть, если придется подыхать. А если не придется - то всяко
лучше уж бороться за жизнь до последнего. Какая разница:
пристрелит ли тебя бывший дружок, перекинувшийся под враждебную
"крышу", на улицах родного города, или же этой чести удостоится
неграмотный "дух", умеющий держать автомат и делать им
"тра-та-та"?.. Выбор не богат, но зато в случае успеха за эту
операцию их ждут баснословные "бабки"; в случае же промаха
"братка" - отсрочка, и все равно в итоге тесная вечная и
опять-таки безымянная квартирка "два с половиной на полтора"
где-нибудь на заброшенном кладбище, где повадились хоронить
свои жертвы все, кому не лень...
Горец и Скиф в тот вечер отправились в лес. Они разбирались
в грибах и обещали подыскать чего-нибудь эдакого на ужин, но
грибов нашли мало, зато набили полный рюкзак Хусейна спелым
кизилом и мушмулой.
Афганец отсыпался: он вообще был не дурак поспать. Дай ему
волю, так дрых бы без просыпу до второго Пришествия.
Влад куда-то исчез. Скиф, правда, видел его бродящим в
одиночестве по опушке, но тот не пожелал чьего-то общества и
скрылся за уступом скалы. Может быть, ему просто понравилось
жевать эти кисловатые ягоды мушмулы - в простонародье они
назывались "шишками" - и, обрывая их с веток, он подумывал над
новым броском, а потому не хотел, чтобы ему кто-то мешал
размышлять.
На самом деле они уже достаточно нашумели в Горной Ичкерии;
"белых пятен" на карте Афганца оставалось все меньше - это те
места, где шайка Оборотня еще не успела оставить свой кровавый
след. В лицо их не узнавали никогда, да они никогда и не
показывались все вместе. Конечно, пришлых людей в маленьком
ауле заметят сразу. Но только не во время войны. Через
чеченские села протопало уже столько всякого сброда, что
двумя-тремя головорезами больше, двумя-тремя меньше - никого
это не удивляло. Внешность у большинства "оборотников" была
непримечательна, как у всех. Мирных жителей они никогда не
трогали, но и не защищали. Ни от "федералов", ни от "земляков".
Во-первых, им платили не за это; во-вторых, им за это не
платили бы; в третьих, как выразился однажды Володька-Афганец,
"сами виноваты". Ёмко и кратко. Оборотень промолчал: видимо,
согласился, но скорей всего, ему не было до этого дела. То, что
у него была определенная, никому не понятная, цель, к которой
он ломился, круша все на своем пути, было ясно каждому
мало-мальски здравомыслящему человеку. Но что это за цель...
знал только сам Оборотень, или Вулф, или, как его все реже и
реже называли, Ромаха...
В народе ходили упорные слухи, что этот загадочный
головорез - брат Лабазанова или еще какого-то боевика из
грозненских, в свое время схлопотавших пулю; законы кровной
мести обязывали его отомстить кому-то из рода убийцы, вот,
дескать, почему он и носит на голове эту черную повязку, если
затевает бой. Впрочем, ни его, ни повязку своими глазами не
видел никто или же не знал, кого видел. Когда было нужно, его
узнавали, но поделиться впечатлениями могли уже лишь с аллахом
при личной встрече. Или, скорее, с Иблисом...
В общем, век телевидения не изменил человеческую природу и
даже прибавил буйства воображению. Время от времени мальчишки
порывались сыграть в бой Басаева и Оборотня, но матери, до
этого не обращавшие внимания на забавы собственных наследников,
едва заслышав многоголосый вой, бросались разгонять свару и
отчаянно ругались. Так староверцы дают подзатыльника отроку,
впервые помянувшему сатану: вспомни черта, он и появится. А
чтобы появился Оборотень, не хотел никто. Слишком уж он был
ненормален по своей сути. Непонятен. А все непонятное страшнее
самой лютой злобы.
Афганец проснулся, когда солнце скрылось за ближайшей
горой. Все еще было светло, но со стороны долины тянуло ледяным
северным ветром: золотая осень благополучно подходила к концу.
- Ну вот, - сказал он, - пора и поужинать... Чем порадуете?
- он вопрошающе воззрился на Горца и Скифа. Откуда только
узнал? Спал ведь! Ел он всегда за троих, но куда все это у него
девалось, не знал даже сам. Как выражался Самурай, "с ним
только добро на дерьмо переводить"...
По кругу пошла фляга с чистым спиртом - "для сугреву". На
запах съестного подтянулся и невесть откуда взявшийся
Ромальцев. Правда, был он не слишком голоден; тусклыми глазами
обвел свою команду и уселся на бревно возле потеснившегося
Володьки. Ребята быстро согрелись, и вскоре их потянуло на
философию.
Влад обматывал запястья обеих рук эластичным бинтом. Он
делал так всегда, но не потому, что страдал от растяжения
сухожилий или хрупкости суставов. Ему было так удобнее.
- Странно... - обращаясь вроде как к нему, произнес вдруг
Горец и замолк, чтобы сделать глоток из фляги.
- Что - странно? - оказывается, Ромальцев все-таки
прислушивался, о чем они все говорят, да только не принимал
участия в разговоре. И то: ни о чем серьезном ни болтать, ни
думать парням не хотелось. Раны зализаны, желудки сыты, тело
пригрелось - чего еще нужно для счастья?
- Странно, что нас наняли для того, чтоб мы чистили эти
горы... А ведь я здесь родился, вырос, в Грозном в свое время
институт Нефтяной заканчивал... Красиво тут было-о-о-о... Глаз
ведь не оторвешь, Ромаха... Сейчас верить не хочется, что с
моим городом сталось... Ни одной улицы по "ящику" узнать не
могу... Пока не скажут...
- Тут и сейчас красиво, - возразил Мастер, легкомысленно
подбрасывая в воздух ягоду кизила и ловя ее ртом.
- Сейчас - красиво в горах... Да и то с оглядкой. Все
думаешь: вот вылезет какая-нибудь сволочь да башку тебе
отстрелит... Каждое дерево - как враг... Вроде, не из трусливых
я, да все же вам, наверное, полегче. Мне наш воздух голову
кружит, настороже быть не дает...
- Значит, ты Грозный хорошо знаешь? - Афганец дочерпывал из
общего котла то, от чего отвалилась уже остальная команда.
- Знал когда-то, - румяная, немного обросшая светлой
щетиной щека Усманова заметно дернулась.
Володька облизал ложку, да с таким аппетитом, что Самураю,
наевшемуся под завязку, внезапно захотелось проглотить еще хоть
немного варева. Афганец продолжал:
- Ну, тады как на танке туда въедем - тебя с собой возьмем.
Дорогу показывать...
- На танке... - совсем загрустил Усманов. - На каком танке,
Афганец? Были б мы хоть солдатами. А то - наемники... Нас горы
только за то и терпят, что мы их гусеницами не ковыряем... Нам
же за души платят! За шлепнутых...
Тут Влад, затянув как положено бинт, внезапно вступил в
разговор:
- Нет, Горец. Не за них нам платят, а за спасенных... За
спасенные души...
И звучало это почему-то без всякого пафоса, хотя слова были
достаточно громкими и высокопарными. Хмельным воинам, однако,
так не показалось. Они с воодушевлением подхватили идею
Оборотня, зашумели. Не выдержал и Афганец и, когда заговорил,
остальные невольно примолкли:
- Ну уж точно, что не за шлепнутых... У них ее и не было
никогда, этой души-то... А чего ж платить за то, чего нету? Так
что Вулф прав. И я, может, только отчасти за деньги давлю эту
мразь поганую. Не нравится мне, когда войну здешнюю называют
охотой на волков. Волки - животина благородная. Их хоть уважать
можно, раз уж любить не получается. Они сами по себе - хоть в
стае, хоть в одиночку. Сволочные, правда, бывают, да кто
сволочным не был? А эти - шакалы. Они без стаи - ноль без
палочки. Они в одиночку-то и напасть побоятся, уссутся да руки
лизать начнут. А ты только отвернись: враз тебе такая сука в
задницу вцепится, исподтишка. Так что политика, разговоры - все
чухня! Давить надо их, до последнего шакала давить. Согласен,
Ромаха?
Тот внимательно посмотрел на него и подсел к Мастеру.
Что-то сказав на ухо саперу, пошел к блиндажу. Мастер с
некоторой неохотой поднялся и последовал за вожаком.
С наступлением темноты ребята начали расходиться на ночлег.
Хусейн заглянул в блиндаж и увидел сидящих за столом Мастера и
Оборотня; наклонясь к тусклой керосиновой лампадке, они тихо
переговаривались и изучали какое-то разобранное устройство.
Приглядевшись, Усманов понял, что сапер посвящает Ромальцева в
детали взрывного устройства часовой мины, показывает всякие
проводки и прочее. Влад повторял за ним все движения, и до
Горца дошло, что с каждым разом пальцы его становятся все более
ловкими и чувствительными. Мастер уже не в первый раз обучал
Оборотня уму-разуму в своей науке. Опять же: зачем это
Ромальцеву, когда есть саперы, да не один, а два, мастера
высшего класса?!
- Вы чего тут? - спросил выглянувший из-за Хусейна Афганец.
- Ночь ночевать собрались? Спать не будете?
Влад поднял голову. В этот момент пламя в лампочке мигнуло,
и Хусейну показалось, что по брезентовой стене мелькнула тень
зверя. Когда свет выправился, это оказалось тенью,
отбрасываемой Ромальцевым - и только. Нормальная тень.
Человеческая. Взгляд Влада недвусмысленно попросил оставить их
в покое. Ни слова не сказав, Афганец удалился. Хусейн
Ромальцеву не мешал, потому что не шумел, и потому он спокойно
отвернулся, словно Горца тут и не было. Однако Хусейн и сам
решил уйти: если у Влада еще находятся силы для бдений, то уж
он-то просто валится с ног.
Горец уже почти совсем заснул, когда вернулись Мастер и
Оборотень. В холодной землянке лежать рядом с Ромахой было одно
удовольствие: от него всегда шло столько тепла, сколько не дала
бы никакая печка. Поначалу Хусейн думал, что это у него жар,
однако Оборотень был здоров, как бык. Больные так не дерутся.
Влад подкатился под плащ и, привалившись одним боком к
Усманову, а другим - к Мастеру, перевернулся на живот. Горец
вскорости ощутил, что согревается, но Ромальцев к тому времени
уже тихо, но крепко спал.
Хусейну казалось, что ему только-только удалось сомкнуть
глаза, как часовые подняли всех по тревоге. Он вскочил, вскинул
автомат, в последнее мгновение подумав: "А где ж Ромаха?!" Того
уже и след простыл. Выбравшись из землянки, Горец увидел, что
тот уже выслушивает дозорных, а парни еще подтягиваются к ним
на поляну.
- Там, чуть севернее, - докладывал Афоня, - в ауле, кажись,
если по звукам судить, стреляли, взрывы были...
Далее его репортаж уже не требовался: стрельба началась
снова, но как будто удаляясь.
- Ага, тише стала... - подтвердил мысли всех второй
часовой, Санчо-Панчо. - На север уходят, что ли...
- Встречаемся у канатной дороги, - быстро сказал Оборотень,
и это означало - "рассыпаться".
Канатной дорогой у них назывался навесной мосток над
неизвестной речушкой, к осени обмелевшей так, что достаточно
тренированный мужчина мог каждый из ручейков, в который она
превратилась, перепрыгнуть без особого разбега; впрочем,
конечно, если бы он был налегке. Дощечек на этом мостике
практически не осталось, а гнилые канаты рвались, казалось бы,
от одного на них взгляда. Переходить по нему через русло на
высоте пятнадцати-двадцати метров решился бы разве что
Ромальцев, и то в своем недавнем прошлом, о котором никто из
парней, естественно, не знал...
По ту сторону безымянной реки - наверняка одного из
притоков Терека или Аргуна - начиналось чеченское селение.
Наемники появлялись у "канатной дороги", как из-под земли,
ведь было еще довольно темно. Ромальцев возник последним и не
стал никого пересчитывать: ясное дело, сделал это до того, как
объявиться пред ясны очи коллег. Усманов и Самурай были
отправлены в село на разведку.
Оставив все тяжелое на месте, Юрка и Хусейн налегке
отправились штурмовать речку: спустились с обрыва, почти
бесшумно заскользили по высохшей гальке, в половодье устилавшей
дно, и принялись, как кузнечики, скакать через вялые потоки.
Ручьев там текло штук семь, и смотреть на них сверху было бы в
какой-то степени забавно, если бы после второго же прыжка
команда не потеряла их из виду.
Самым трудным был последний: на той стороне берег был еще
круче, потому что без всяких предупреждений и церемоний за
ручьем начиналась гора - благо еще, что хоть не нависала над
водой. Мочить ноги в такой холод было более чем противно, но
иного выхода ни Хусейн, ни Самурай не нашли. Горец ощутил, как
ступни свело судорогой, и ускорил переправу. Юрка же двигался
как паром.
Воздух, который они до этого считали морозным, теперь
показался им эфиром африканского рая, ни больше, ни меньше. По
крайней мере, бежать было лучше, чем стоять на месте...
Аул ходил ходуном. Никто не заметил появления новых лиц,
ибо никого из жителей невозможно было выманить за пределы их
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг