И это был рывок к свету и жизни, к любви, навстречу суровому будущему,
дарившему им так мало.
Позднейшие слои хранили остатки цивилизации, поднявшейся до уровня
изощреннейших технических средств. Вода улавливалась по молекуле, по капле,
давая начало скудному фонтанчику, питавшему всех, кто жил в окрестности.
Необыкновенные машины, назначение которых не удалось установить...
аппараты, напоминающие ракеты... кварцевые сосуды, наполненные зеленым
песком, который они добывали в шахтах... у них был выход в сопряженное
пространство. Атомы зеленых песчинок, точно гвозди, скрепляют его с нашими
мирами, и это мост, по-которому все сущее перешло бы туда, перетекло, как
ручей, повинуясь вещему гласу открытой на исходе их дней истины.
Сквозь мельчайшее сито атомов они, вероятно, рассмотрели голубые
просторы новых земель. Сначала, как водится, картина была смутной и
расплывчатой, но день ото дня все отчетливее вырисовывались берега далеких
рек, озаренные сиянием вечной весны и лучами крутых радуг.
Точно птицы, окованные прутьями клеток, видели они безбрежность этих
далей и стремились к ним. Мир, сокрытый до поры до времени, потаенный мир
за семью печатями, открылся вдруг. Он был рядом. На том же месте. Та же
пустыня - его вместилище. Для непосвященного он невидим и неосязаем, как
будто нерукотворная стена отделяет его, и пробиться сквозь нее им не дано.
И это-то волшебное путешествие было им уже не по силам. Слишком поздно
было открыто само сопряженное пространство, и слишком мало времени
оставалось на то, чтобы найти надежный способ перебраться туда.
Оценка численности обитателей планеты, произведенная сотрудниками
Ольховского для этого периода, дала странный результат: всего около двух
тысяч или чуть больше. Впрочем, и это казалось чудом, их могло быть и много
меньше. И вот в верхних горизонтах вдруг исчезает тяга к воде. Словно они
отчаялись в своих поисках. Все меньше аппаратов синтетической воды. За
целое столетие - ни одной новой конструкции. Да, они уходили в небытие, они
вынуждены были это делать. Быть может, это было похоже на ожидание, на ту
невыразимую тревогу, что рождается, когда океан готов послать последний вал
на клочок земной суши, и вот уж видна вдали прозрачная голубая стена воды,
отвесно уходящая вверх, к самому небу, и страшное безмолвие воцаряется, и
стынет кровь в жилах. И где-то среди земного многоводья, среди тишины,
среди тропической зелени атолла вдруг, как позывные беды - динь-динь! -
ударили по листьям капли воды, невесть откуда взявшейся, - крохотный
водопад, исторгнутый из недр под напором далекой волны, украшенной сияющей
серебряной короной... Быть может, это похоже было на тонущий земной
корабль, когда тихо журчит сразу во множестве трюмных отсеков вода,
принявшая обличье живых, дышащих, переливающихся струй, ласкающих переборки
и шпангоуты... Быть может, лишь все земные океаны вместе могут дать
представление о смерти от безводья.
Как они уходили?.. Да они готовы были, наверное, тысячу раз
превратиться в призраков, чтобы дух их витал над старыми стенами умиравших
городов, лишь бы остаться. Они цеплялись за каждую расселину, хранившую
зелень и остатки влаги, лишь бы на один год, на один день отсрочить
расставание... или продлить жизнь. Любая самая суровая планета может
служить недолгим пристанищем оснащенной ракеты и ее экипажа, но жизнь,
долгая жизнь горстки людей - разве она возможна, разве уцелеть ей?
В самом последнем культурном слое, на глубине двадцати метров от
поверхности, Ольховский нашел медали с изображением ос. Что это?
Поэтический символ, обобщение? Или в этом кроется мысль, ведущая к
горизонтам грядущего, к последней надежде?
Фактов было ровно столько, чтобы угадать за ними призрачную канву
одной из волшебных сказок, в которой царевна или, быть может, принцесса
обернулась белым лебедем или лягушкой, и сила поэтического вымысла,
заключенного в канонические формы сказки, была такова, что Ольховский искал
подтверждения и доказательства.
Он пробовал отвлечься от полусказочных гипотез и иллюзорных
представлений, овладевших им, но не находил решения ни в какой другой
плоскости, словно всем поискам суждено было приводить его к заколдованной
двери, за которой начиналось волшебство.
...И вот долго сдерживаемые пески похоронили развалины, погребли
усопших, возвысившись над ними курганами. Остались осы. Планета смирила
нрав, ветры становились тише год от года, и осы, кропотливые осы, построили
свой первый город, великолепный город, в котором насчитывались тысячи
норок - осиных домов.
Два портрета
Неожиданные открытия Ларионова сорвали завесу времени и впервые
позволили оценить глубину представлений тех, кто тысячелетиями отступал под
натиском стихии. Явившиеся многоцветной россыпью каких-то сказочных жучков,
птичьих перьев, узорчатых листьев, их письмена казались заколдованными
навеки. Даже просто описать каждую металлическую табличку или каменную
плиту, покрытую цветными знаками, было сложно, это граничило, пожалуй, с
научным подвигом. Что же оставалось делать тем, кто хотел докопаться до
смысла начертанного, возвыситься до понимания откровений, зашифрованных
столь необычным способом?
И вот никому доселе не известный сорокалетний ученый вдруг находит
ключ к разгадке. Нет, он не мог еще читать все тексты, да на это не могли
бы рассчитывать и многие поколения специалистов. В это попросту никто не
поверил бы, потому что на Земле оставались непрочитанные строки, куда более
незамысловатые, на Фестском диске например. Но Ларионов смог разобрать
короткие надписи последнего периода, выбитые на "осиных" медалях. Способ их
чтения был найден, наверное, случайно. Иначе, как можно объяснить, что
Ларионов догадался построить оптическую систему, переводившую голограммы в
буквы и строки. Да, они пользовались голограммами, этим объемным шифром для
записи мыслей, потому что вопрос о копировании оригиналов решался небывало
просто: самый маленький кусочек записи хранил полный текст. Ведь любой
участок голограммы содержит все, что на ней записано. И конечно, у них были
свои способы быстрого чтения голограмм: стоило лишь взглянуть один раз на
любую группу значков; один раз посмотреть на табличку, даже не окинув ее
всю взглядом, - и становился понятным смысл всей записи.
Полученные Ларионовым буквы и слова оставалось прочесть. И хотя смысл
многих и многих страниц ускользал, самые простые строки, расшифрованные им,
рассказали о многом.
Гарин интересовался чаще всего лишь теми надписями, которые имели
непосредственное отношение к изображениям ос. Работы Ларионова последних
лет заставили его вновь вспомнить многое из того, что довелось когда-то
видеть ему и его друзьям. Случайно наткнувшись на статьи Ларионова, Гарин
написал ему письмо (Ларионов работал в Киеве). И получил подробный ответ. С
поразительной заботливостью и щедростью Ларионов предоставил ему тексты
надписей, расшифрованных им. Более того, он прислал ему варианты прочтения
других текстов, исследование которых еще не закончилось. На одной из
медалей был выбит параллельно с голографическим и обычный текст. Рядом с
изображением осы можно было прочесть, пользуясь алфавитом Ларионова: "Они
будут знать то, что знаем мы". И ниже: "Мы узнаем о многом от них".
О ком шла речь, гадал Гарин, об осах?.. И он снова написал Ларионову.
Тот ответил буквально следующее:
"Вопрос непростой, но я надеюсь на вашу снисходительность, ведь
аргументов в пользу моей точки зрения пока недостаточно. Думаю, что надписи
адресованы нам, речь же в них идет действительно об осах. Излишне
напоминать вам о тех незаурядных возможностях, которые подарены им
природой. Опубликованные Вами и Вашими сотрудниками статьи достаточно
красноречивы, однако воспользоваться теми материалами экспедиции, которые
попали в архив, мне не удалось. Хотелось бы надеяться на Вашу помощь.
Особенно хотелось бы ознакомиться с фотоснимками и фильмами.
Нам трудно представить сейчас масштабы трагедии, в результате которой
практически погибла цивилизация, не успевшая найти выхода. И все-таки
кое-что они сделали. Я чувствую, что напал на важный след. Как это
получилось - вопрос совсем особый. Нужно представить безвыходность
ситуации, чтобы оценить в полной мере то, что им удалось. Пожалуй, ясно,
что сохранить, законсервировать, если так можно сказать, идеи, достижения
многих отраслей науки можно с помощью электронных машин. Но кому оставить
эти "консервы"? А мысль, живая мысль, ищущая и переменчивая, как снежная
лавина или облако, - как быть с ней? Компьютер тут не поможет. А гибель
живой творческой мысли - это подлинная трагедия, это гибель цивилизации,
гибель окончательная. И они стали искать способы перешагнуть через
вечность, через небытие. Именно так стоял перед ними вопрос, ничего для них
самих сделать уже было нельзя.
Они должны были выбрать форму жизни, сравнительно простую и, главное,
такую, которая могла бы выдержать испытания, была бы неприхотлива. В то же
самое время она должна была быть достаточно сложной и подходить для их
целей. Намеревались же они ни много ни мало наделить эту иную для них жизнь
разумом. Своим, конечно, разумом или его моделью, более или менее точной.
Их выбор пал на ос, так как не было на планете иных существ, более
подходивших для этого. Осы в силу общественного характера их поведения
могли бы отчасти скомпенсировать свое положение на эволюционной лестнице. И
они, по-видимому, передали им разум, а может быть, и свои достижения - это
покажет будущее. Глубоко убежден, кроме того, что они предвидели посещение
планеты себе подобными.
Эта самая спорная часть моих предположений, быть может, наиболее
уязвима для критики. Но я безоговорочно убежден... для меня это факт (за
неимением места и времени, а также по другим, вероятно, более важным
соображениям я не могу останавливаться на этом подробно). Вы спросите, как
они могли осуществить столь грандиозную программу. Я отвечу: не знаю, хотя
о многом догадываюсь. Со временем мне все яснее становится чисто
техническая сторона дела. Кажется, они пришли в конце концов к тому, чтобы
материализовать на планете носителя разума, во всем подобного им самим или
прибывшим туда, то есть вам. Эту задачу они поручили осам. Именно они
способны были отобрать из неприкосновенных запасов, хранившихся бог весть
где, нужный набор и молекула к молекуле сложить живое... В программу
входила и передача мысли, хотя бы частичная, и знаний, как я убеждаюсь, не
в форме готовых сведений, а с каким-то неуловимым ключом, открывающим
двери, ведущие в страну познаний их истории, их культуры, - как-то
исподволь, в процессе активной работы...
Ваша экспедиция была успешна, с моей точки зрения, именно потому, что
положила начало контактам. Тот человек, охранявший ос, должен был
появиться. Сами осы были беспомощны, без него вы могли бы нечаянно
уничтожить их, не желая того. Но и человек, появившийся там незадолго до
этого, был сначала не только беспомощен, но и само его рождение могло
состояться лишь при участии ос, многие тысячелетия, поколение за поколением
ждавших того дня, когда придет время действовать. Итак, контакты начались,
помните об этом. Мне кажется, пришло время сказать об этом открыто".
Это письмо не удивило Гарина. Ларионов, по его представлениям, был
кабинетным ученым, к тому же молодым и, наверное, увлекающимся ученым. Он
попытался представить его себе, и у него сложился довольно стереотипный
образ рассеянного молодого человека в очках. Тем не менее он сообщил
содержание письма Колосову (Кавардин и Сварогин были в длительной
командировке) и послал Ларионову еще одно письмо, разъясняющее всю
ошибочность его, Ларионова, представлений.
Гарин многое забыл из того, что было так давно, но ясно помнил факты,
относящиеся к осам, и считал, что если осы занимались бы чем-то еще, кроме
постройки гнезд и выкармливания личинок, то это не ускользнуло бы от его
коллег. Колосов был согласен с Гариным. Что из того, что осы наделены до
некоторой степени разумом? Портрет на осиной бумаге? Действительно;
любопытно... Находка для архива или космического музея (кажется, именно там
он и пребывал в настоящее время). Человек на планете? Странный факт,
действительно. Но никто еще не дал разумного объяснения этому феномену.
(Наверное, явление, сходное с миражом.) Сходство осиного портрета и
оригинала? Если осы разумны, то и они наблюдали мираж. Пытались
запечатлеть.
Цепочка отрицаний была незыблема. Во всяком случае, Гарин старался
вызвать в молодом ученом сомнения относительно его экстравагантных
построений, изложенных достаточно безапелляционно. Что такое тот говорит?..
Что разум в человеке, воссозданном осами, просыпается постепенно?
Развертывается по какой-то программе? Но почему все-таки не начать с
диалога?
Гарин получил ответ быстрее, чем ожидал Реакция Ларионова была
молниеносной. Он объяснился лишь по вопросу о диалоге, который должен был
состояться с тем человеком на планете. По его мнению, такой диалог нельзя
начинать сразу, не узнав, с кем имеешь дело. Разве Гарину не известно это
простое правило, или он считает тех, кто когда-то создал цивилизацию в
инопланетной пустыне, а потом нашел способ перешагнуть вечность, не столь
же дальновидными? Это была уже полемика. И полемика не по правилам, подумал
Гарин, прочитав письмо. "Приезжайте, убедитесь сами" - так звучало
приглашение Ларионова к продолжению обмена мнениями.
"А почему бы нет, - подумал Гарин, - почему бы не встретиться и не
поговорить об осах? О дальнейшей судьбе сокровищ планеты, наконец?"
Приглашение было принято. Через три дня Гарин и Колосов вылетели из
Москвы, а еще через несколько минут были в Киеве. На тихой улице, среди
старых тополей, они нашли дом, где жил их оппонент и наверняка работал
долгими летними вечерами.
Летнее желто-голубое небо уже тускнело, и сквозь него проступала
синева. Над крышей старинного дома носились стрижи, и свист их наполнял
воздух едва слышной пульсацией, точно сквозь него проскакивали невидимые
искры или электрические разряды.
Они прошли в дом по пустынному дворику. На дверях квартиры Ларионова
была приколота записка, сообщавшая, что хозяин будет через полчаса. Быть
может, он их не ждал сегодня. Но дверь оказалась незапертой. Они прошли
внутрь и устроились в удобных креслах. Среди разбросанных на столе
рукописей выделялись несколько красочных рисунков и цветных фотографий.
Пески, дюны, багровые небеса, осы. Человек. Гарин узнал его сразу и
неуклюже потянул к себе, так что стопка листков, лежавших сверху,
рассыпалась. На фоне безжизненных, залитых горячим светом дюн шагал тот
самый человек... "Посмотри", - прошептал Гарин, протягивая акварель
Колосову. Что-то в этом рисунке смутило и удивило его.
На соседнем столике у окна он заметил краски, кисти, незаконченную
работу Ларионова. И еще портрет, казалось, тот же самый, какой когда-то
подарили им осы. И лицо человека на ларионовской акварели было выполнено
точно так же, как и на осином портрете, - и оттого акварель так живо
вызвала в памяти дни на планете песков.
В прихожей раздались размеренные, неторопливые шаги. Гарин смотрел на
Колосова и успел поймать краем глаза подпись под акварелью, но смысл ее еще
не дошел до его сознания.
На пороге кабинета появился хозяин.
- "Автопортрет", - машинально прочитал Колосов подпись под акварелью и
медленно поднял голову.
- Я вас ждал, - сказал Ларионов.
Щербаков В. И.
Болид над озером. Сборник научно-фантастических произведений. -М.:
Знание, 1986. - 160 с.
Стр. 125-145.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 26.01.2004 16:24
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг