кое путешествие, которое свело нас вместе...
- Не понял,- сознался я.
- Неужели вы не чувствуете, что с того инспекционного
рейса все и началось? Железные стены в наших головах поела
ржа, иллюзии рассыпались в труху. Все, что было до уникаль-
ного похода "Тахмасиба",- неправда, морок. Этот рейс - глав-
ное в истории нашего с вами мира. В другом мире он, возмож-
но, не значил бы ничего, а в нашем он - отправная точка но-
вой эры.
- У меня другое мнение,- сказал я вежливо.- Но это не
важно. Я хотел узнать про астероид...
- А что астероид? - без интереса сказал Юрий.- Обычная
малая планета. Двадцать километров в поперечнике. Название -
Strugatskia... Впрочем, название вряд ли вам что-нибудь ска-
жет.
Я порылся в своем мысленном каталоге. Название в самом
деле ничего мне не говорило. Малых планет в Солнечной систе-
ме - несколько тысяч.
- Или вы спрашивали про мою историю? - продолжал он мерт-
вым голосом.- Это тем более неважно, да и рассказывать дол-
го. Если хотите что-то узнать, не бойтесь вытащить то, что у
вас в карманах.
- Зачем? - сказал я тупо. Что-то со Странником происходи-
ло, но мне не до того было.
- Букв две,- сказал он.- Добавьте третью. Тест пройден,
Ваня, и выбор за вами.
Прямо под нашими ногами застыл в стеклянной пустоте, про-
щально взмахнув оборванным шнуром, торшер в виде арапа, дер-
жащего баскетбольный мяч. Я смотрел вниз и с отчаянием думал
о том, что спрашивать больше нечего. Не пора ли тебе, Жилин,
собраться с духом и составить Слово - вот что мне тут пыта-
лись втолковать! Но имею ли я право? Даже если и есть у меня
пресловутая "третья буква", даже если и догадался я, что сие
означает...
- Можно, не сейчас? - бросил я в пустоту. Никто мне не
ответил. Я поднялся.- И, кстати, меня давно ждет Строгов,-
известил я общество.
Рэй остановила меня у подножия холма.
- Моя любовь седа, глуха, слепа и безобразна,- произнесла
она с непривычной скованностью.- Оказывается, это про те-
бя...- Она посмотрела мне в глаза и тут же отвела взгляд.- В
случае чего встречаемся на взморье, договорились? В тот же
час.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Лишь вершину Фудзи
под собой не погребли
молодые листья.
Бусон, старший брат Иссы
Ковер под ногами был как степь после пожара, с гигантской
пепельной плешью в центре и жалкими остатками растительности
по краям; как вырезанный кусок земной поверхности с высоты
птичьего полета; тундра, уничтоженная гусеницами вездеходов.
бразильская сельва, растерзанная лесозаготовителями, тун-
гусская тайга в июле 1908 года; он был, как брюхо мертвого
зверя, расплющенного временем. Ковер на полу был ловушкой,
скрывающей от незадачливого путника дыру в вечность.
Я сбросил мокасины, доставшиеся мне от Лэна, и осторожно
прошел по краешку этого реликта, стараясь ступать по тем
местам, где еще сохранился ворс. Бог его знает, по какой
причине, но ковер, истоптанный тысячей ног, сопровождал
Строгова повсюду, куда бы тот ни переезжал. Говорят, если
перевернуть его обратной стороной - и если правда то, о чем
шептал пьяный Сорокин в ресторане Дома Писателя, и если неп-
равда то, о чем трубили трезвые ораторы со сцены Актового
зала выше этажом,- тогда мы обнаружим там, сзади, огромную,
вышитую бисером фигу, настолько огромную, что она не помес-
тилась в кармане и ее пришлось прятать таким вот образом; и
если в ночь на шестое июня - день рождения Пушкина - ровно в
полночь водрузить табурет на этот повернутый задом ковер,
установить на табурете горящую свечу, погасить прочий свет,
поджечь лежащий на блюде скомканный лист бумаги, а затем, не
теряя времени, поднести блюдо к свече и начать медленно его
поворачивать, тогда тени, отбрасываемые сгорающей бумагой,
явят на стене комнаты персонажи и сюжеты, которые подарят
тебе мировую славу, сумей только ими воспользоваться; одно
условие - театр теней должен быть устроен на той из стен,
куда указывает молчаливая фига под твоими ногами; так вот
Строгов, уже более полувека дописывая том за томом свою нес-
кончаемую "Дорогу дорог", единственную свою книгу, все эти
полвека якобы устраивал раз в год подобные мистерии, наедине
с самим собой, разумеется, черпая из этого источника свои
потрясающие истории, и не с таинственного ли дедовского ков-
ра началась его собственная писательская дорога?.. Боже, ка-
кая чушь.
Табурет в кабинете был, одиноко стоял возле письменного
стола. А стул громоздился у меня в руках: я принес его с ве-
ранды, оттуда, где остались мои мокасины. Дим Димыч всегда
просил гостей не снимать обувь, ходить по ковру прямо так, и
гости хозяина никогда не слушались. Стул был деревянным, в
венском стиле, с гнутыми ножками и спинкой. Я поставил его
на пол, задвинув табурет под стол, и сел, повернувшись в
направлении ширмы. Мне очень хотелось тихонечко приподнять
ковер за угол и заглянуть туда, пока никто не видит.
- На чем мы с вами остановились, Ванечка? - раздался нег-
ромкий голос. В голосе не было ни силы, ни желания говорить,
лишь привычка и отчетливое понимание необходимости.
- Мы остановились на "трусить, лгать и нападать", Дмитрий
Дмитриевич,- поспешил ответить я Строгову.
Ширма была резной, как в исповедальных кабинках, и состо-
яла она из трех створок. Это сооружение закрывало довольно
большую нишу в стене, в которой, судя по характерным звукам,
располагался диван - того же возраста, что и ковер. Насколь-
ко старым был сам Строгов и как он изменился за прошедшие
годы, не дано мне было лицезреть: не мог же я этак невзначай
приоткрыть створку или, скажем, задеть ширму неловким движе-
нием, чтобы все это дело повалилось к чертовой матери! Если
хозяину было удобней принимать гостя таким манером, стало
быть, смирись, гость, и не брыкайся.
Остановились мы, собственно, на том, что Дим Димыч вдруг
озаботился, в каких условиях пребывает его любимчик. Я был
мягко согнан с табурета и послан на веранду - за нормальным
стулом. А до того - родился дежурный вопрос "как ваши дела,
Ванечка", из совместного ответа на который мы странными пу-
тями вышли на вчерашние городские катаклизмы (Строгов, ока-
зывается, следил за новостями, что меня весьма порадовало),
а когда мы вплотную подобрались к моей роли в этих событиях,
я, вовремя почуяв неладное, вспомнил о целях и задачах "Вре-
мени учеников"; здешний замкнутый мирок, сказал я Строгову,
как будто нарочно перестроили в соответствии со введенной
вами максимой: "Хуже нет, чем трусить, лгать и нападать!",-
и вот закономерный результат - мирок этот в который раз жес-
токо лихорадит; так сказал я Строгову, пытаясь спровоциро-
вать его на спор, однако он покорно согласился; ибо, если
вдуматься, сказал я Строгову, то почему, черт побери, хуже
нет, чем трусить, лгать и нападать?! Трусить-то почему?
Страх - это здоровое, правильное чувство, а пугливый человек
- совсем не обязательно подлец. И ложь так же естественна,
это ведь в большинстве случаев всего лишь защитная реакция
психики, инстинкт самосохранения в действии, как, например,
ложь детей или стариков, и сколько угодно в жизни ситуаций,
когда вранье - благо, а то и составная часть подвига. Что
касается "нападать" - это просто чепуха. Или у Человека
(именно так, с прописной буквы) не стало вдруг смертельных
врагов? И опять Строгов со мною согласился... А до того он
встретил меня заявлением, что хочет поговорить о моих кни-
гах, потому и звонил в гостиницу, забыв про ночь на дворе...
а до того, наплевав на ранний час, я вошел в незапертый дом,
и ожил подвешенный к двери колокольчик, и знакомый голос тут
же позвал:
"Это вы, Ванечка?", указывая мне путь - в кабинет с шир-
мой и сиротливым табуретом возле кабинетного письменного
стола...
- Трусить, лгать и нападать,- механически повторил Стро-
гов.- Ага, ага... Знаете, хватит о пустяках. Хорошие вы лю-
ди... и Славочка, и Витенька тоже. Приходите ко мне, о пус-
тяках со мной говорите... Спасибо вам, ребятушки. Видите ли,
Ванечка, вчера мне взбрела в голову страшная мысль, что вы
отсюда не уедете. Очень страшная мысль.
Пустяки, подумал я. Пункт первый: не волнуйтесь из-за
пустяков; пункт второй: все пустяки... Универсальный рецепт
не помог оздоровить мысли. Сказать, что я был потрясен, зна-
чит ничего не сказать. Возникло странное ощущение, будто не
на стуле я сижу, а на краю чудовищного обрыва, будто не лы-
сый ковер расстелен под моими ногами, а влажная холодная
бездна.
Учитель призвал меня, чтобы прогнать?
- Надеюсь, мой ночной звонок не доставил администрации
отеля больших неудобств? - прошелестело за ширмой. Голос
Учителя был, как внезапное движение воздуха в камере смерт-
ника.
- Когда мне нужно уехать? - шевельнул я деревянными губа-
ми.
- Подождите, Ванечка, вы меня не поняли,- жалобно произ-
нес Дмитрий Дмитриевич.
В дверях появился Калям Шестой; постоял секунду-другую на
пороге, подрагивая хвостом, и пошел по ковру, делая вид, что
решительно не замечает меня. Где он был? Гулял в саду, пря-
тался на веранде? Всех котов, живших когда-либо со Строго-
вым, звали Калямами, и все они были беспородными дворнягами,
короткошерстными, с крайне независимым складом ума. Этот был
к тому же ярко выраженным крысоловом, то есть имел непропор-
ционально большую голову с толстыми щеками, маленькие ушки и
сильно развитые задние лапы - заметно длиннее, чем у других
котов. Очевидно, в прошлой, человеческой, жизни он был бок-
сером. Калям Шестой прошествовал мимо меня, по-хозяйски зап-
рыгнул на письменный стол и демонстративно лег под настоль-
ной лампой, показывая, что лично ему здесь все позволено.
Улегся он, понятное дело, за спиной гостя (на всякий, надо
полагать, случай) и так, чтобы держать в поле зрения всю
комнату.
- Давайте лучше вернемся к вашим книгам,- с заметным об-
легчением предложил голос за ширмой.- Ваши книги - это инте-
ресный феномен. И одновременно хороший пример к нашему раз-
говору. Вон у меня на полочке лежат "Двенадцать кругов"... Я
не уверен, что значение этой повести для вас, автора, откры-
то. Хотя сейчас, по прошествии времени, можно смело утверж-
дать, что она изменила мировоззрение целого поколения, осо-
бенно у нас, в Советском Союзе. Люди поняли, что комфорт,
просто комфорт - не так уж плохо. А вы что пытались людям
сказать? Неужели что-то другое?
Я промолчал. Я почему-то вспомнил Шершня, который, если
не наврал, сменил место жительства, едва дочитавши "Двенад-
цать кругов" до финальной точки. А может, и не дочитавши...
- Вот еще соображение,- продолжал Строгов.- Вы самоотвер-
женно боретесь с тем, что для вас является главным. Родимые
пятна социализма, мещанство, вросший в умы и души фашизм ...
и одновременно горение духа, безоглядный энтузиазм... не так
ли? Но восприятие читателя целиком занимают красивые мелочи,
побрякушки вроде марсианских пиявок или жуткой зоны, нашпи-
гованной инопланетным мусором. Целиком, вот в чем беда. Чи-
тателю оказались нужны одни только побрякушки. Вас это не
беспокоит?
Я самоотверженно молчал. Отрогов продолжал:
- Наконец, всем известно, что вы, Ванечка, не публичный
человек, не любите вы всеобщее внимание. Тем не менее, поми-
мо своей воли и вопреки своим мечтам, вы успели стать насто-
ящим литературным персонажем. Появились апокрифы про вас,
некие подражания... даже от первого лица... Вы видите, к че-
му я веду?
Пока что я видел только ширму.
Впрочем, если оглянуться, можно было обнаружить несконча-
емые, в две стены, стеллажи с книгами - высотою до потолка,
со специальной стремянкой, чтобы добираться до верхних по-
лок; а если скосить взгляд влево от ниши, можно было увидеть
модную в девятнадцатом веке "горку", то есть застекленный с
трех сторон шкаф, на прозрачных полочках которого были расс-
тавлены фигурки и статуэтки кошек, котов и котят - с банти-
ками, с розочками, в полном соответствии с породой и шаржи-
рованные, белые фарфоровые и красные глиняные, миниатюрные
стеклянные и большие меховые, а также хрустальные, бумажные,
из натуральных камней, а также копилки в форме котов, ко-
ты-колокольчики, подушечки для иголок и свистульки,- здесь,
очевидно, была выставлена часть знаменитой коллекции Строго-
ва...
"Апокрифы от первого лица". Виноват ли я в том, что неко-
торые авторы страдают душевными расстройствами? Я вот, нао-
борот, все чаще думаю о самом себе от третьего лица, но беда
эта - моя и только моя... Что хотел сказать мне Учитель?
Когда-то мы с ним уже имели разговор насчет моих повестей.
Это было в Ленинграде, холодный дождь стучал за окном, но
мнение, высказанное мастером, было солнечным и теплым. Вы.
столько всего напридумывали, что глаза разбегаются, добро-
душно потешался он. И инопланетный город на Марсе, и блужда-
ющий меж звезд зоопарк, и психодинамическое поле мозга на
службе Родины. И люди у вас почему-то все такие хорошие, и
меня классиком выставили, будто я давно уж как помер. Так и
хочется пожить в вашем мире, развлекался он, душа так и
рвется включиться в непримиримую, бескомпромиссную борьбу
хорошего с отличным... а я, встав по стойке "смирно" и выка-
тив на него бессмысленные глаза, орал в ответ: так точно,
господин капрал! нужно лучше! но некуда, господин капрал!..
а он благожелательно кивал, листая мой томик, и цеплялся
взглядом за гладкие страницы: вот, например, в вашей мемуар-
ной прозе более всего запоминается образ некоего Римайера,
наверное, просто потому, что это реально существующий чело-
век, в отличие от некоторых других персонажей, которые явно
вымышлены, на что я обиженно возражал, мол, как раз Римайера
я выдумал, не было никакого Римайера, и не по этой ли самой
причине он получился, как живой... и мастер, исполненный
бесконечного терпения, отбрасывал шутки в сторону, чтобы
раздолбать автора по существу: "...некоторые ваши представ-
ления, милый Ваня, кажутся мне сомнительными. Эта ваша урод-
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг