МИХАИЛ ХАРИТОНОВ
КОНЕЦ ПРЕКРАСНОЙ ЭПОХИ
21 декабря 1998 года от Р.Х. (европ. стиль)
Российская Империя. Москва, Большой Елисеевский тракт.
Трактир "Палкин" (новое здание).
Ипполит Мокиевич Крекшин с кряхтеньем подставил плечи трактирному
арапке, который не без усилия принял полпудовую шубу, и понёс её на руках в
гардеробный зал, где висели на крюках чёрные гроздья разновидных кожухов,
полушубков, телогреек. В отдельном закуте на буковых распорках отдыхали
женские меховые польты, шубейки, палантины. Рыжая лиса соседствовала с
голубыми североамериканскими норками и ослепительным белоснежным
горностаем, мерцающим в дальнем углу закута. "Не иначе как Иосиф
Галактионович Сумов пожаловали с супругою" - решил Ипполит Мокиевич,
вспоминая, кому именно принадлежали знаменитые на всю Первопрестольную
горностаи, в то время как арапка, взгромоздив шубу Ипполита Мокиевича на
специальный бронзовый нашест (обычные крюки ломались, не выдерживая такой
чрезвычайной тяжести), оглаживал её щёточкой, отрясая с неё снег, и
одновременно поглядывая чёрным лукавым глазом на гостя. Тот, добродушно
усмехаясь, добыл в необъятных недрах своего знаменитого чёрного жилета
гривенник, и, хитро закрутив монетку щелчком, послал её под прилавок.
Арапка стрельнул глазом, привычно оскалил ровные белые зубы, однако же
лезть за подачкой не стал, уважая себя при госте. "Добро", - подумалось
старику, "есть ещё школа, не подводит Палкин". Кстати пришло на ум приятное
воспоминание о новомодном заведении в американском стиле на Новой
Басманной, куда его с полгода назад затащили друзья по департаменту - по
случаю внезапно настигшей непогоды, а также, отчасти, в видах изучения
новых явлений жизни. Он фыркнул, вспомнив высокие красные стулья без
спинок, на которых крепкому человеку и сесть-то боязно, - ну и ещё как он
на весь зал по-купечески зычно крикнул половому: "милейший, а для моей жопы
тут что-нибудь есть?" Впоследствии же обнаружилось, что этой невинной
эскападой Ипполит Мокиевич причинил себе больше пользы, чем иными своими
хитрыми подходцами. А именно: тогдашний московский голова, Лука Ованесович
Лазарев, знаменитый своей неумеренной любовью к Отечеству, и очень всякие
иностранные новшества не любивший, прослышав про ту историю, Крекшина
крепко зауважал. И безо всякой для себя выгоды замолвил за него словечко на
самом верху. Так что старая тяжба насчёт откупных дел довольно споро
решилась к полному Ипполита Мокиевича удовольствию. Хотя не обошлось и без
конфуза: всякие тявкающие газетёнки, бесстыдно злоупотребляющие дарованной
покойным Государем Императором свободою слова, прямо так и пропечатали
анекдот, и с продолжением про благоволение градоначальника и откупа, ну и
потом позволяли себе на этот счёт самые нескромные разговоры, так что
Крекшин, немало на то разгневавшись, однажды пригрозил в приватной беседе
главному редактору "Московских Ведомостей" (особенно на сей счёт
отличившейся), что поймает какого-нибудь бумагомараку, и засунет ему
шкодливое перо в то самое место, которое до известных пор считалось
неудобоназываемым в печати, в отличие от вольного устного языка...
- Ба-ба-ба, кого я вижу, - задребезжал у него за спиной пронзительный
до неприятности козлетон, - никак Ипполит Мокиевич собственной персоной
пожаловали? То-то я гляжу, такая страшная шуба...
Крекшин повернулся на голос, уже точно зная, кого встретил. Так и
вышло: небезызвестный Илья Григорьевич Мерцлов, журналист и литератор на
вольных хлебах, с некоторого времени - депутат Государственной Думы от
Национально-Прогрессивной Партии, в двубортном сером жилете английского
фасону, стоял на верхней площадке, и делал знаки руками, выражающие желание
немедленно заключить Ипполита Мокиевича в объятия. "Вот же влип", - с
досадой подумал купчина, "привязался ко мне этот Мерцлов. Теперь, небось,
не отвяжется." Однако ж, открыто показывать неуважение тоже было бы
недальновидно: Илья Григорьевич, известный как своей ловкостью в
обтяпывании разных дел, так и изрядной злопамятливостью, мог впоследствии
почему-нибудь да подвернуться - то ли к выгоде, то ли к худу. "Ну его.
Ежели раньше меня помрёт - пойду на могилу плюну", - в который уже раз
решил для себя Ипполит Мокиевич, и, напустив на себя приветливый вид,
отправился наверх. Палисандровая лестница застонала под многопудовым весом
ходока.
- Ну здравствуй, здравствуй, дорогой, - пропел козлетоном Илья
Григорьевич, приобнимая купца. - В Москве надолго ли?
- Вот приехал... - неопределённо обозначил свои планы Крекшин, не
желая входить в подробность.
- А я вот как раз с Бостонского аукциона. Представьте, остался
совершенно без копейки - но дьявольски доволен! Очень там интересные
вещички видал...
"Вот же чёрт бойкий", - решил про себя Крекшин. Страсть Мерцлова к
аукционным торгам была притчей во языцах. Злые языки распускали слухи, что
господин депутат поправляет-де свои финансовые дела, по заказам
коллекционеров разыскивая на торгах всякие редкости. "Хотя - пущай себе
обходится как хочет, лишь бы на казённые деньги не зарился", - резонно
умозаключил честный купец, и посмотрел на Илью Григорьевича с несколько
большей симпатией: в чём - в чём, но в обычном думском казнокрадстве тот
доселе замечаем не был.
- А как с англичанами? Составилось ли дело? - продолжал интересоваться
Мерцлов.
"Ну вот же привязался", - опять подумал Ипполит Мокиевич, "и всё-то он
знает. А ведь английское дело вовсе не желательно к огласке... Как бы
выкрутиться..."
- Да, право, что я о внешнем-то, - тут же сдал назад Илья Григорьевич,
откровенно за Ипполитом Мокиевичем наблюдавший. - Давайте, что-ли, о
приятностях жизни. Тут у нас как раз кляйне ферейн составился на предмет
опробывания кабанчика. Не желаете ли?..
- Так ведь пост! - брякнул Ипполит Мокиевич, не сразу сообразив, что
Мерцлов, будучи лютеранского вероисповедания, постов не держит. Илья
Григорьевич осознал, что подкатил со своим кабанчиком несколько не ко
времени, и, раскланявшись уже не так тепло, поспешил наверх, в кабинеты.
"Что же это у них за ферейн такой?" - подумалось Крекшину. "Небось,
опять что-нибудь политическое замышляют. Хотя нет, в "Палкине" побереглись
бы..." Так и не придя ни к какому устойчивому мнению, он поднялся наверх.
Там его уже поджидал прибывший несколько ранее друг и компаньон Лев
Генрихович Остензон, прозванный газетчиками "русско-американской акулой".
Деловые качества его были таковы, что однажды самому Пьеру Бурдье,
известному на весь мир выжиге и спекулянту, пришлось поджать хвост и
убраться с южно-американского рынка (где как раз вступило в силу
аргентинско-бразильское торговое соглашение) несолоно хлебавши, когда там
появился со своими капиталами Остензон. О настоящих размерах его состояния
ходили легенды.
При всём том в личном смысле Лев Генрихович был милейший человек, и, к
тому ещё, первейший благотворитель и филантроп. Единственно что за ним
водилось предосудительного, так это его крайняя нелюбовь к духовному
сословию, впрочем, по-человечески понятная: бывшая супруга Льва
Генриховича, Нина, сделала ему немалый афронт, а именно - против воли мужа
бросила дом и подвизалась в Новопечерске при некоей "старице Синклитике", в
миру более известной как Жанна Пферд, в прошлом известной трибаде, и в
новом своём положении отнюдь не излечившейся от противуестественного
влечения к своему же полу... Впоследствии госпожа Остензон самовольно
покинула Новопечерск (как говорили злые языки, на почве женской ревности:
старица увлеклась другой), бедствовала, и даже пыталась списаться с мужем,
чтобы тот или взял её обратно в дом, или хотя бы назначил достаточное
содержание. Лев Генрихович поступил удивительным образом: рассчитав всю
сумму содержания на десять лет вперёд, выдал своей бывшей супруге все
деньги единым чеком, поставив при том условие гражданского развода, и что
эти десять лет она никаким образом не будет его беспокоить. Расчёт оказался
верен: Нина промотала весь свалившийся на неё капитал в полгода, после чего
попыталась опять получить что-нибудь с мужа. Господин Остензон, однако,
никаких её претензий не пожелал и слушать, ссылаясь на прежний уговор. Нина
ещё покрутилась в Москве, просадила остаток денег, после чего съехала из
Первопрестольной незнамо куда. С тех самых пор Лев Генрихович жил бобылём -
хотя в последние месяцы неоднократно бывал замечен в обществе некоей
белокурой певички из "Оперы-Палас".
"Акула" сидел за обычным их столиком в малой зале (там собиралась
только публика соответствующего калибра) и со вниманием разглядывал
изящный, розового резного стекла, бокал для хлебного вина. Такие бокалы
вошли в обиход, как это обычно у нас происходит, под французским влиянием:
модные парижане, в последние годы изрядно пристрастившиеся к употреблению
ирландских уиски и русских водок, привнесли в эти простые занятия толику
галльского изыска, введя в употребление так называемый la coupe courte:
особую рюмку с невысокими краями и специальным стеклянным шипом на боку,
для кусочка сыра или оливки, или иной лёгкой закуски.
- Ага, Ипполит Мокиевич, дорогой! Вот радость-то, - просто и искренне
сказал Лев Генрихович, вставая из-за стола. Они обнялись. Остензон был
высок, широк в кости, но по сравнению с Крекшиным казался худощавым. Белое,
гладко выбритое лицо его с маленькими, но чрезвычайно живыми и
проницательными глазками лучилось довольством и расположением. Крекшин,
правда, помнил, как благообразный Остензон с тою же доброжелательность в
облике подписывал соглашение об исключительных поставках горячекатаной
рельсы для Каирско-Кейптаунской Железнодорожной компании, впоследствии ту
компанию и разорившее. Но то был, как говорят во втором, заатлантическом,
отечестве Льва Генриховича, "business". Это как в картах: сколько продул,
столько и изволь отстегнуть, или уж не садись за тот столик, где играют
по-крупной.
Крекшин не раз задумывался, что вышло бы, если б где-нибудь его
интерес схлестнулся с остензоновским. Пока что Бог миловал: друзья ровно
трусили в одной упряжке.
Сегодняшнее дело в этом смысле никаких изменений тоже не обещало. Тем
не менее, Крекшин, непонятно от чего, ощущал какое-то беспокойство. Что-то
томило его, непонятное, но ожидаемое в самом ближайшем будущем.
Ипполит Мокиевич с шумом отодвинул тяжёлый деревянный стул, сделанный
специально по крекшинской телесной пропорции, и уселся, по неистребимой
привычке оперев локти на скатерть. Столешница, тоже сделанная на совесть,
слегка скрипнула.
- Ну, дорогой, с приездом, - "акула" поднял рюмку, пододвигая Крекшину
его персональный графинчик и стопочку. Добрый купчина не уважал новомодные
французские "гвоздики", как их называли в Москве из-за шипа, и предпочитал
старую добрую питейную посуду раньшего времени. Палкинские же графинчики и
стопочки сохраняли неизменный вид с пятидесятых годов, и были творением
знаменитого Ивана Билибина III-го, изготовившего партию специально для
"Палкина". Впоследствии трактир выкупил исключительные права на эту
коллекцию, после чего учредил, и каждый год возобновлял, пятитысячерублёвую
премию - тому, кто обнаружит питейное заведение, незаконно пользующееся
того же вида посудой. Премию присуждали трижды, и каждый раз "Палкин"
выигрывал дело по суду вчистую. Последний раз на использовании палкинской
посуды попался "Русский Дом" в Новом Орлеане. После этого уже никто не
пытался скопировать знаменитые палкинские графины с белыми птицами на
горлышке.
- Беленькая-то подморожена, - с неудовольствием заключил Крекшин,
после того, как друзья опрокинули по первой, и закусили горячими
грибочками. - А хорошая водка должна питься легко и безо всякой заморозки.
Вкус должен быть у хлебного вина, вкус, а не это самое...
- Ну не скажи, - привычно откликнулся Остензон, предпочитавший кушать
главный национальный напиток холодненьким - с морозцем как раз вкуснее.
- Это у тебя фамильное, - столь же привычно уколол его Крекшин. То был
намёк: батюшка Льва Генриховича, ныне покойный Генрих Францевич Остензон,
сделал свой первый капитал на спиртовом заводике, где применялся дешёвый
холодный способ - что впоследствии изрядно ему повредило в глазах
общественного мнения, когда в тридцатые началась всероссийская борьба с
зелёным змием, чуть было не кончившаяся принятием Думою "сухого закона"
наподобие пресловутого американского.
"Акула" открыл было рот, чтобы вернуть колкость (благо, было чем), но
в этот момент принесли знаменитый палкинский "митрополичий супчик". После
супчика же (вкушение какового сопровождалось дальнейшими возлияниями)
образовавшееся благодушие сделало дальнейшую пикировку совершенно
неинтересной.
- У нас в Америке, - откинувшись на резную спинку своего сиденья,
рассказывал Остензон, - новоначальные православные... много их там
развелось... так вот, часто интересуются насчёт постов. А я им всегда
говорю: главное - держать в уме, что водка - постная, остальное же не столь
существенно...
- Они же там вроде бы уиски употребляют, - свернул Крекшин с
неприятной темы поповщины, поскольку считал себя русским православным
человеком, верил в Господа нашего Иисуса Христа, и уважал Святую Церковь.
- Уиски тоже постное, - отмахнулся Лев Генрихович. - Вот ведь, кстати,
загвоздка: уж как пятьсот лет прошло, или сколько там... а лучше водки люди
ничего не выдумали. А говорят - развитие идёт, развитие... Где оно?
- Ну не скажи, - Крекшин, несмотря на то, что в душе был совершенно
согласен с собеседником, из чувства противоречия полез возражать, - много
всего напридумывали люди полезного. Особенно сейчас, в наши года - так ведь
и прём, так и прём... Вот сам посуди. Ты на чём сюда приехал? Небось, на
тролли-басе?
- Ну, - осторожно ответил Остензон, - на нём. Так я его уже три года
как не менял. Как езжу в одном вагоне, так и езжу себе. Да и вообще, что
нового в тролли-басе? Простая, в сущности, штука. Сверху провод, снизу
колёса. Много их, правда, стало, ну да это не развитие, а голое
количество...
- Ага, - ухмыльнулся Крекшин, - а из чего такого твёрдого он у тебя
сделан? Тут писали, что на Тверской, на четырнадцатой линии...
- Ну, было дело, - посуровел Остензон, - ты же знаешь, я свой сам
вожу, наёмным не доверяю. Мало ли что. Вот и въехал в ту коробочку. Я потом
штраф заплатил, ну и тому мужику добавил. Всё по-честному.
- Я не про то. Та коробочка всмятку была, а на твоём красавце,
кажется, ни царапины? Это что?
- Новый металл, - помолчав, сказал Остензон. - То есть не новый,
конечно. Называется "титан". Да про это ж писали уже. Недавно химики
французские открыли способ. Ну, я купил патент. Хотел продать, а потом
думаю - нет, лучше придержу пока. Но экипаж себе, конечно, сделал. Опять
же - целее буду. Сам знаешь, при нашем-то ремесле...
- В Москве таких дел почитай уже лет десять как ничего не было, -
несколько обиженно заметил Крекшин. - Это у вас в Новом Йорке того...
неспокойно.
- Ох, чует моё сердце, что и у нас со временем то же будет, что и в
Нью-Йорке. Поберечься никогда не мешает, - возразил Остензон, накалывая
грибочек на двузубую вилку с резной костяной ручкой.
- Это так кажется, - Ипполиту Мокиевичу опять вступил в ум злополучный
американский бар, - как было у нас спокойно, так и будет. Мода - она как
инфлуэнция: переболеют и ладно. Живы будем - не помрём.
Юркий половой соткался чуть ли не из воздуха. Умело заменил рюмку у
Льва Генриховича - с розовой на фиолетовую, с фирменной палкинской полынной
настоечкой. На кончик шипа был аккуратно наколот кусочек тёмного, почти
чёрного, африканского козьего сыра.
- Вот они, моды-то, - ткнул пальцем Крекшин в рюмку. - Придумали тоже:
рюмка с гвоздём. Что, нельзя вилкой? Можно, сами знаем. Играемся по-детски,
вот и всё.
- Вот и я говорю, что нет никакого развития, - ловко поддел
Остензон, - тролли-басы - это ведь тоже, знаете ли... рюмка с гвоздём. Чем
он, собственно, от трамвая отличается? Трамвай по рельсам, а тролли-бас без
рельсов... И чего?
Крекшин невольно повернул голову к окну. Посередь улицы, под густым
переплетением проводов, сплошным потоком ехали трамваи. Вокруг сновали
юркие тролли-басы разных видов и размеров. Разноцветный рой электрических
экипажей шумел, звенел, гудел, требуя дороги. По отдельной дорожке ехал
неуклюжий спиртоход, оставляя за собой прозрачное облачко перегоревшего
дыма. Электрические экипажи его обгоняли, победно позвякивая медными
частями.
На глазах купца длинный золотистый тролли, ловко отцепился от
электрического провода, проехал, не снижая скорости, между рядами два
десятка аршин, после чего водитель захлестнул "усы" экипажа к другой
электролинии. Экипаж прибавил ходу, и через мгновение скрылся за углом
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг