Однако шантажировать друга я был не в силах. К тому же хитрый Боб,
видимо, понял мое состояние и многообещающе произнес:
- Еще немного терпения, Кларк, и мы с тобой будем ворочать крупными
делами...
Через две недели после исследований Боб отдал себя, как он говорил, в
руки эскулапов.
Мы с Лиз провожали его до дверей Биоцентра. Стараясь подбодрить скорее
себя, чем его, я произнес "до скорого свиданья", но расцеловались мы, как
при прощании.
Не буду скрывать, Боб унес частицу моего сердца. Чем он привязал меня к
себе: завидным обаянием, недюжинным умом или целеустремленностью? Все эти
качества совмещались в нем с удивительной гармоничностью. Оставшись наедине,
я чуть ли не оплакивал его уход.
Несколько раз приходил я в квартиру к Лиз, и мы вместе молили бога
простить Бобу его святотатство относительно нового Иисуса и ниспослать ему
воскрешение, на которое он так надеялся.
Используя старые связи с Центром биологических перемещений, я скоро
узнал, что все органы Винкли годны к пересадке и на них были уже покупатели.
Однако реципиента на его голову пока не находилось.
Однажды меня вызвал редактор отдела Виктор Краски. Крупный,
неторопливый, он обладал мягкими манерами и никогда не повышал голоса. Даже
неприятные сообщения умел облекать в уютные фразы, излагая их
доброжелательно. В отделе знали, что этот великолепный редактор, умевший
одной вычеркнутой или вставленной фразой и небольшой перестановкой слов
придать статье остроту и динамизм, про себя считал, что он делает не только
свою полосу, но и всю газету. Впрочем, под показной добропорядочностью он
умело прятал болезненную зависть ко всем нам, печатающимся, чьи имена стояли
под "вылепленными" им статьями, он мог втихую крепко насолить. Поэтому вызов
к нему почти всегда был связан с неприятностями...
- Дорогой Кларк, у меня к вам поручение.- Круглое лицо Краски
расплылось в улыбке, лысина блестела, и, казалось, тоже улыбалась. Он
предложил мне сесть в кресло.- Ваши материалы пользуются успехом,- продолжал
он, стоя, глядя на меня сверху вниз.- Я вижу, что мои семена попали в
благодатную почву: вы уже начали понимать, что статьи надо лепить, подобно
скульптору. С сегодняшнего дня вы будете печататься под своим именем и
получать двести в неделю плюс гонорар с каждой строчки.!.
Свою роль наставника Краски нисколько не преувеличивал.
Именно его высокий профессионализм помог мне сравнительно быстро
постичь ремесло газетчика.
- Благодарю вас, господин Краски.
Его лысина начала излучать солнечные зайчики, а я с тревогой ждал
дальнейших пояснений. Он вышел на середину кабинета, остановился возле меня.
- С особой радостью хочу сообщить вам об очередном задании редакции.
Вам предстоит поездка во Францию...
В другое время при известии о таком путешествии я бы не удержался от
ребячьего восторга... Но сейчас отъезд был для меня очень некстати. Ведь со
дня на день мог подвернуться клиент для мыслительного аппарата Боба Винкли,
и ужасно не хотелось, чтобы все самое главное произошло в мое отсутствие.
- Вы, конечно, знаете о завещании старого Тирбаха.- Краски глядел на
меня в упор.
Имя Эдварда Тирбаха не сходило с газетных полос. Это был
семидесятилетний магнат, владеющий военными заводами, банками, отелями,
состояние которого исчислялось миллиардами. Разумеется, немало места газеты
уделяли частной жизни Тирбаха. Писали, например, что он повздорил с сыном от
первого брака, Рудольфом, из-за того, что тот отказался исполнить его волю:
карьере бизнесмена он предпочел профессию художника. Для продолжения
образования Рудольф уехал в Париж и начал заниматься в Академии изящных
искусств. В ответ на это Эдвард лишил сына материальной поддержки, а все
свое состояние завещал молодой жене - Кэт Тирбах. И не исключено, что из-за
неравнодушного отношения к газетной шумихе вокруг своего имени сам
позаботился о том, чтобы это завещание стало достоянием гласности.
- Вы лучше других справитесь с этой задачей,- продолжал Краски.-
Разыщите Рудольфа Тирбаха и дружески побеседуйте с ним... Разузнайте
истинные мотивы его поступков ("Вот оно, началось!" - подумал я), проследите
за его отношениями с отцом, с детских лет, определите силу увлечения его
живописью или чем-то, а, может быть, и кем-то другим... Наконец, выясните
его перспективы на избранной стезе. Ну и так далее... Не мне вас учить. Дело
в том, что сейчас очень много говорят о завещании Эдварда Тирбаха, и, как
правило, осуждают его поступок. Мы должны дать объективную оценку этим
фактам.
- Симпатии автора, насколько я понимаю, должны быть на стороне отца? -
спросил я.
- Не обязательно.- Он не спускал с меня глаз.- Вы не учитываете
либерального духа нашей газеты. Кто в этом споре прав, вы решите сами.
Узнаете, насколько перспективно увлечение Рудольфа и стоило ли ему так
яростно противиться воле отца, чтобы семейное разногласие переросло в
конфликт...
Я понял, что Рудольф Тирбах может удостоиться благосклонного отношения
газеты только в том случае, если его увлечение не окажется безрезультатным.
А это могло выясниться очень не скоро.
Поэтому я должен был осветить в негативном плане, по всей вероятности,
чистые и благородные юношеские порывы. Задание пренеприятное.
Я попытался встать и объяснить свои сомнения, но Краски уже отвернулся
от меня: возражать не имело смысла. Я поблагодарил его за доверие и вышел из
кабинета. Вечером я уже прощался с Лиз, попросив ее сообщать мне телеграфом
все новые сведения о Бобе, и вылетел в Париж ночным рейсом, даже не
подoзревая, насколько это вынужденное удаление приблизит меня к деловой
операции друга.
Не буду утверждать, будто Рудольф Тирбах понравился мне с первого
взгляда. Скорее наоборот. Красивый юноша со спортивной фигурой был очень
немногословен и казался гордым. Мы встретились с ним на улице. Мое
корреспондентское задание он воспринял равнодушно. Побеседовать со мной
согласился с большой неохотой. А когда я пригласил его в ресторан, он сухо
ответил, что предпочитает разговаривать, стоя у мольберта.
На одной из улочек Монмартра мы поднялись в скромную мастерскую,
расположенную на чердаке. Она была загромождена холстами, подрамниками,
этюдами, а также неоконченными произведениями из корней, сучьев, древесной
коры и еще бог знает чем.
За узкой занавеской, отгораживающей небольшой угол, виднелись газовая
плита и деревянный топчан, покрытый выцветшим пледом.
- Знакомьтесь, моя подруга Полетт...
Я удивленно осмотрел комнату.
- Полла, у нас гость с моей родины,- к кому-то обратился Рудольф.
Из-за дальнего подрамника высунулась кудрявая женская головка и,
кивнув, опять скрылась.
- Извините нас, в академии очень напряженная программа, - проговорил
Рудольф.- К тому же надо зарабатывать на жизнь. Не хотите ли приобрести
несколько моих этюдов?
Он, смущаясь, показал на небольшие картины на полу. И я как бы заново
увидел стоявшего передо мной человека. Рудольф стыдился своей бедности, к
которой еще не успел привыкнуть, и еще более - своей стеснительности,
которую не умел скрывать.
Всюду были видны следы бедности: потертые брюки, залатанный халат на
вешалке. И этот застенчивый юноша мог отказаться от миллиардов, от
обеспеченной и интересной жизни? Скромность не помешала ему воспротивиться
такому властному характеру, как Эдвард Тирбах! Выходит, Рудольф имеет
колоссальную силу воли?
Я стал рассматривать картины... Они мне понравились. Городские пейзажи,
казалось, выполнены небрежно, но это был Париж с его легкой, трепещущей
красотой, с его прославленной в веках романтикой. На обороте каждого полотна
была проставлена просто мизерная, на мой взгляд, цена.
Я похвалил его манеру письма и, как мне кажется, сделал это довольно
убедительно, так как не кривил душой... Все запечатленное воспринимались как
будто сквозь легкую дымку, что придавало картинам своеобразный колорит.
- Как вы добиваетесь этого? - удивился я.
Художник слушал меня внимательно, с размягченным выражением лица. В
конце опять слегка покраснел и, ничего не ответив, отвернулся. Моя похвала,
видимо, растрогала его.
Я выбрал пять картин и сразу же расплатился.
Рудольф поблагодарил меня за лестный отзыв, за деньги и, не считая их,
с показным безразличием опустил в карман.
- Это я должен благодарить вас, господин Тирбах, так как убежден, что в
будущем стану обладателем редких и ценных полотен большого мастера.
- Вы льстите мне, господин Елоу.
- Какой в этом прок? Я говорю искренне,- заверил я его и попытался
перевести разговор на старого Тирбаха: - Нелегко без родительской помощи.
Чем ярче талант, тем нужнее ему материальная сила.
- У отца свои позиции, которые я не вправе осуждать,- тихо проговорил
он.- Мы расстались мирно. Скорее из-за того, что живем в разных плоскостях.
- Вы расходитесь во взглядах на избранную вами профессию?
- Во взглядах на банкноты. Отец считает, что деньги в нашем обществе
нужны только тем, кто умеет умножать материальные ценности. Эти люди - цвет
нации, на которых держится общественное благосостояние. Все остальные -
иждивенцы общества. Для отца это не пустая фраза,- продолжал он,- и не
только иредлог для обогащения.
Он стоял за мольбертом и лишь изредка оглядывался в мою сторону.
Его подружка хранила молчание и больше не показывалась.
Возникло ощущение, что мы с собеседником одни.
- Если капитал не увеличивается, говорил отец, то общество хиреет.
Поскольку я не усвоил этого основного закона, он не намерен субсидировать и
усугублять мои заблуждения. Однако после смерти он обещал оставить мне
миллион.- И Рудольф грустно улыбнулся.
- Вам эта сумма нужнее сейчас,- вставил я.- Разве ему не все равно?
- Видите ли... Отец все еще пытался заставить меня вернуться "на путь
истинный". Я не могу быть в претензии к нему.
- Разве, в вас не течет кровь Тирбахов?
- Отношение в таких семьях строятся не на кровном родстве. В девять лет
у меня уже был приличный счет в банке, пожалованный мне, так сказать,
авансом на всю жизнь. Я должен был позаботиться об его увеличении. Я мог
приобрести акции, даже начать небольшое дело, и на родительскую щедрость
больше не рассчитывать... Но вклад быстро иссяк, а делать деньги я так и не
научился.
Природа мудра и прозорлива! И, конечно, не случайно она заставила этого
не приспособленного к деловой жизни юношу так отчаянно противостоять планам
отца.
Я невольно вспомнил, что мой отъезд из дома тоже не обошелся без
инцидента с родителями. И может быть, из-за этой схожести наших судеб
почувствовал к молодому художнику особую симпатию.
Работы Рудольфа были, несомненно, отмечены печатью одаренности. Но
добьется ли он признания? Ответить на этот вопрос не мог никто, так как
успех в искусстве подобен лотерее и часто зависит от случайных
обстоятельств. Далеко не последнюю роль здесь играют опять-таки деловые
качества.
Итак, я мог написать трогательный очерк о сыне известного миллионера,
вынужденного зарабатывать на хлеб картинками...
Трудная полуголодная жизнь, бытовая неустроенность в настоящем и полная
неизвестность в будущем... И в этих жестоких условиях, когда жизнь безбожно
ломает и искривляет человеческие души, он сумел сохранить внутреннюю чистоту
и доброжелательное, даже всепрощающее отношение ко всем, которые сквозили в
каждом его слове.
Но в своей статье я был обязан недвусмысленно встать на сторону отца. В
заповеди сыну Эдвард Тирбах изложил основополагающие законы нашего общества,
которые должны были, подобно религиозным догмам, приниматься на веру.
Мне хотелось помочь Рудольфу, но как изменить отношение к нему отца? Я
медлил уходить из мастерской, пытаясь найти обстоятельства, которые могли бы
оправдать "блудного" или "заблудшего" сына в глазах "света".
Рудольф сказал, что беседы на посторонние темы помогают ему в работе
над картиной: он не отходил от мольберта. Писал в основном по памяти, иногда
пользовался предварительными карандашными набросками.
Через день я снова зашел в мастерскую. Он вновь отклонил мое
приглашение в ресторан. К таким заведениям он питал устойчивую антипатию и
предпочитал дешевые харчевни.
Я принес разных продуктов, и мы устроились за выцветшей занавеской
прямо на лежаке. Рудольф демонстративно опростился, старался казаться
"человеком из народа".
- Вот это по мне,- говорил он.- Милая, домашняя обстановка. Свобода и
непринужденность. Никаких условностей, можно все брать руками. А что
ресторан? Чопорность, натянутость, музейная атмосфера зеркал и хрусталя.
Ресторан для Рудольфа стал неотъемлемой принадлежностью того класса, с
которым он порвал. И в своем идейном неприятии он был последователен.
Во время нашей беседы в мансарде появился невысокий джентльмен. Он
слегка прихрамывал и опирался на бамбуковую трость.
- Добрый день, господа,- поздоровался вошедший.- Мне сказали, что здесь
я могу найти Рудольфа Тирбаха.
- Это я,- представился мой художник.- С кем имею честь?
- Ким Варлей... хотел бы поговорить с вами.
- Я вас слушаю.
- Может быть, перенесем нашу беседу в более удобную обстановку? - Он
покосился в мою сторону.
- Самое удобное для меня - беседовать у мольберта... Вы можете ничего
не скрывать от моих друзей.
Гость окинул меня и выглянувшую на миг Полетт внимательным взглядом.
- Я принес вам печальную новость, господин Тирбах.
- Что-нибудь с отцом? - Рудольф отложил кисть.
Медленным наклоном головы гость подтвердил эту догадку.
- Что с ним?
- Автомобильная катастрофа.
- Он жив?
- Как вам сказать? В общем, он в реанимации...- После паузы он
добавил: - Дело в том, господин Тирбах, что вашего отца можно спасти.
- Спасти?
- Эдвард Тирбах пока в глубокой гипотермии. У него пролом черепа,
необратимая травма мозга... Если ему сделать пересадку головы, он будет
жить.
Тут я вспомнил, что видел этого человека в конторе по консолидации, у
своего шефа. Это главный юрист Центра биологических перемещений!.. Сердце
мое забилось сильнее.
- Что для этого нужно? - спросил Рудольф.
- Ваше согласие на операцию.
- И больше ничего? - Полетт вышла из-за мольберта.
- В настоящее время ничего. Вы заключите договор на свое наследство.
- Но, спасая моему свекру жизнь, вы лишаете нас наследства, а себя -
гонорара,- напомнила Полетт.
- У нас уже имеется свидетельство о смерти Тирбаха, составленное по
всем правилам.
- Ах, вы уже все продумали! - Полетт приблизилась к Варлею.- Но что это
даст? Станет ли отец Рудольфа полноценным, неизвестно, а мы, без сомнения,
потеряем миллион.
- Любимая жена Эдварда и наследница его миллиардов наотрез отказалась
от пересадки. А вы, будучи в опале, отдаете последнее. Эти факты способны
сильно повлиять на симпатии старого Тирбаха.
- О чем вы спорите? - раздался голос Рудольфа.- При чем здесь деньги,
когда речь идет о жизни отца?!
- Господин Тирбах, для утверждения соглашения нам необходимо поехать в
Делинджер,- предложил Варлей.
- Сколько времени это займет? - опять выступила вперед Полетт.
- За неделю управимся.
- А не могли бы вы оформить соглашение здесь? - спросила Полетт.- Дело
в том, что у Руди выпускные экзамены. Поездка может все сорвать.
- Пока мы должны избегать всякой огласки... А здесь...
Я понял, что пришла моя очередь вступить в разговор:
- Дорогой Рудольф, я могу быть твоим поверенным во всех делах.
После обсуждения этого предложения Рудольф выдал мне доверенность на
полномочное ведение переговоров и на подписание соглашения о приживлении
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг