лема потянула за собой неразрешимые этические трудности. А,
да что там говорить! Любой профан в медицине понимал, какими
пагубными последствиями чреват столь вольный эксперимент над
человеческой личностью.
И вдруг - нате вам! - кандидат медицинских наук, уже из-
вестный в городе хирург. Вадим Сергеевич с тревогой вспомнил
тот день, когда под его председательством слушалась защита
кандидатской диссертации Барботько, Защита прошла блестяще,
прямо надо сказать. И он тогда с искренней радостью присое-
динился к общему мнению: талант!
Талант...
Расхлебывай теперь талантовы выкрутасы.
- Вы еще и рылись в бумагах покойной Софьи Николаевны, -
подогревая собственное возмущение, заметил ректор. - В
скромности вас не упрекнешь. А список, что список... Ваши
домыслы, меня лично, не убеждают.
- Хотелось бы знать, - опираясь сухонькими кулачками в
стол, профессор Персидский привстал, наклонился в сторону
Аси, - чьим мозгом вы столь вольно изволили распорядиться?
Если не секрет, разумеется.
- Какие же тут могут быть секреты, - не вставая, пожала
плечами Ася, - мы использовали мозг Софьи Николаевны Бель-
ской.
Помедлив, она повторила с вызовом:
- Мозг НАШЕЙ Софьи Николаевны.
И покосилась на Гарвея в бронзовой раме, будто именно от
него ожидая самую неприятную реакцию.
Ответ Аси более всего поразил Гликина. Красноречие впер-
вые изменило этому остряку. В его выпуклых почти черных гла-
зах, устремленных на Асю, застыла смесь ужаса и восторга.
Профессор Персидский обессиленно плюхнулся на стул, пожа-
ловался сидевшей напротив него Кетовой:
- Для моего сердца это слишком...
Старик кривил душой, он до сих пор принимал участие в
лыжных кроссах (в группе своего возраста, разумеется).
Выражение гадливости на лице Кетовой заставило похолодеть
Асю. Молодая женщина испытала искушение бежать вон из каби-
нета, отказаться от этой непосильной борьбы, не быть в фоку-
се устремленных на нее гневных, изумленных, полных презрения
глаз.
Ася знала, что ожидает ее на совете, готовилась к самому
худшему, но ощущение этого всеобщего, слитого воедино гнева
ужаснуло ее. Никто не кричал на нее, никто не бросал ей в
лицо обидных и оскорбительных слов. Выступающие терпеливо
ждали своей очереди. Речь каждого была краткой, сдержанной,
корректной. Но тем весомее оказывались наносимые удары, ибо
они были точно рас считанными, бьющими в самое уязвимое мес-
то.
Асю обвиняли в осквернении общечеловеческой морали, и это
походило на правду. Ее обвиняли в измене основным канонам
медицины, и возразить против этого ей было нечего. Никакие
словесные оправдания, доводы не помогли бы сейчас Асе Бар-
ботько. Границы допустимых экспериментов на человеческом
мозгу определились в процессе многовекового развития понятия
гуманности. Лучшие умы .человечества вновь и вновь восстава-
ли против попыток вольничания в святая святых тела челове-
ческого: в обители разума.
А она решилась перешагнуть эти границы. И увлекла за со-
бой таких же увлеченных, как и она, молодых служителей меди-
цины. Она заставила и себя и их поверить, что пришла пора
пересмотреть каноны.
И, значит, отступать ей не дано.
Вадим Сергеевич поднял руку, властно требуя тишины. Ждать
ему пришлось довольно долго. И даже когда он заговорил, воз-
мущение глухим рокотом еще продолжало перекатываться по ка-
бинету.
- Уважаемая Ася Давыдовна! - произнес ректор, и жесткие
предостерегающие нотки в его голосе заставили насторожиться
Асю, - вы же отлично понимаете, что все мы не вдруг и не
только что восстали против пересадки человеческого мозга.
Сколько раз каждый из нас осмысливал и переосмысливал подоб-
ную возможность! И не мы одни, здесь сидящие, против. Все
человечество решительно не желает создания гомункулусов. Да,
да, Ася Давыдовна, я не оговорился: именно гомункулусов,
этого фантастического бреда средневековых алхимиков, - Вадим
Сергеевич помолчал, пережидая возникший в кабинете шум.- Вы
знаете, я никогда не участвовал в диспутах подобного рода,
считая их бессмысленной тратой времени. - Он с сочувствием
всматривался в лицо Аси. - Теперь я жалею об этом... У меня
есть что сказать вам, Ася Давыдовна. Вам и вашим единомыш-
ленникам. Уверен - то же самое сказала бы вам и Софья Нико-
лаевна, будь она жива. - Ректор помолчал, встряхнул своей
гривой седых волос. - Зайди вы ко мне потолковать по душам,
возможно, не было бы и сегодняшнего совета. Скажите, Ася Да-
выдовна, а тело... чье?
- Позавчера, - сухо и официально ответила Барботько, - на
строительстве спортивного комплекса произошел несчастный
случай.
- Кто она?
- Сварщица. Почти одних лет с Бельской, чуть моложе, но
подходит по всем показателям. Вообще-то довольно известная
сварщица, о ней как-то писали в областной газете: Верещагина
Клавдия Семеновна.
- Благодарю за информацию. Она, что, так же хороша, как и
наша покойная Софья Николаевна?
- Увы, нет... к сожалению.
- Так я и полагал.
- У нас не было выбора. Вы же знаете - мозг не выдержива-
ет длительной консервации.
Теперь многие заметили волнение ректора.
- Ваш самый непростительный просчет, Ася Давыдовна, в
пренебрежении законами диалектики, - Вадим Сергеевич погла-
живал край стола, давая себе возможность собраться с мысля-
ми. - Медицина может многое. Но что она для нас без диалек-
тики? Вы полагаете, что даете вторую жизнь Софье Николаевне.
Но так ли это в действительности?
- Как?! - поразилась Ася. - Вы считаете иначе?
- Позвольте, позвольте, - забеспокоился Гликин, - да раз-
ве же личность не определяется тем, что заключено в сей ко-
робочке?
И он суставом пальца постучал по собственному лбу.
- Личность, созданная природой, - да, - снисходительная
улыбка тронула побледневшие губы ректора, - но не личность,
созданная скальпелем хирурга. Пусть даже очень талантливого
хирурга, - Вадим Сергеевич снова перевел глаза на Асю. - Я
уже не говорю о том, что воскресни Софья Николаевна именно
Софьей Николаевной, она бы не очень-то обрадовалась своей
новой внешности. Мы-то помним ее отменной красавицей. Вы,
Ася Давыдовна, не подумали о том, что мозг Бельской непре-
менно вступит в конфликт (он не может не вступить!) с те-
лом... телом этой...
- Верещагиной... - машинально подсказала Ася, с тревогой
ловя каждое слово ректора. Она-то знала, чего стоит мнение
этого маститого ученого.
- Мозг и тело... - Вадим Сергеевич глядел поверх головы
Аси, словно разговаривая уже с самим собой. Но Ася знала,
чувствовала, что он говорит сейчас для нее одной. - Единство
и борьба противоположностей - помните? Отторжения не прои-
зойдет, пусть так. Но... - ректор перестал поглаживать край
стола и принялся изучать собственные пальцы, - но мозг Бель-
ской примется перестраивать всю функциональную деятельность
тела Верещагиной, менять его формы, пропорции, походку, темп
движений... даже естественные отправления. Однако и тело Ве-
рещагиной не останется пассивным исполнителем команд чужого
мозга - оно станет упрямо отзываться лишь на привычный код
сигналов, всеми силами принуждая мозг менять свой "голос", -
Вадим Сергеевич рассерженно мотнул головой. - В конечном
счете мозг и тело поладят друг с другом, только... только
единство это будет достигнуто переходом организма в иное ка-
чественное состояние. Исчезнет Бельская, такая близкая и по-
нятная нам. Исчезнет Верещагина, известная и уважаемая в
(броде работница. Появится... гомункулус. Гомункулус, Ася
Давыдовна, и ничего тут, голубушка, не поделаешь.
Теперь ректор остро взглянул прямо в глаза Аси, и она, не
выдержав его взгляда, опустила глаза. Она вдруг и совершенно
отчетливо поняла, почему колебалась Бельская, не решаясь на
пересадку. Если бы это знать заранее...
- Позволю себе закончить свою мысль, - ректор колебался:
продолжать бить поверженного противника или дать ему опра-
виться и глубже вникнуть в содеянное, познать всю глубину
падения. Но, нет, Вадим Сергеевич уже не мог остановиться. -
Самое ужасное, Ася Давыдовна, будет в дальнейшем. Бельская
(я называю это имя условно), возвратившись на кафедру, испы-
тает необъяснимое равнодушие к своей исследовательской рабо-
те. Попытается продолжать (допустим и такое) и убедится в
своей полной никчемности. Ее пальцы станут пальцами Вереща-
гиной, никогда не бравшими в руки скальпель. Возможно, ее
вдруг потянет к физическому труду, на стройку. Но какой же
из Бельской сварщик? Так что ни Бельской, ни Верещагиной
больше не существует. Останется ГОМУНКУЛУС, раздираемый про-
тиворечивыми желаниями.
- Вы упустили самое главное, Вадим Сергеевич, - вмешалась
Кетова, швыряя на стол окончательно истерзанную да так и не
распечатанную пачку сигарет, - вы ничего не сказали о взаи-
моотношениях этого гомункулуса с близкими людьми. Какая из
двух семей станет семьей этого несчастного существа? Какой
муж будет ее мужем? А дети? А ведь и у Бельской и у Вереща-
гиной еще живы отец и мать, я узнавала.
И снова тишина, тугая, точно огромный ком резины. Тишина,
в которой умудренные жизненным опытом люди осмысливали все
сказанное ректором, пытались примерить к себе ту небывалую и
никому еще неведомую трагедию раздвоения личности.
Тишину нарушил негромкий голос ректора.
- Что вы можете возразить, Ася Давыдовна? - спросил он.
Ася пожала плечами - возразить ей было нечего, хотя мозг
ее упрямо искал возражения.
- Что ж, давайте принимать решение, - обратился Вадим
Сергеевич к членам совета. - Событие, свидетелями которого
мы стали, наверняка приобретет самую широкую огласку. И от
нас, товарищей Барботько, прежде всего потребуют принципи-
альной оценки ее поступка. Мы ведь не просто ученые, мы -
советские ученые, коммунисты. С этих позиций нам и следует
отнестись к выпавшей на нашу долю ответственности... Кто
имеет слово?
Первой была Кетова. Прежде чем заговорить, она снова при-
нялась терзать пачку с сигаретами. Из уголков коробки посы-
пались на стол крошки табака.
- Считаю, - Кетова брезгливо покосилась на Асю, - что
Барботько не имеет более ни морального, ни юридического пра-
ва продолжать исследовательскую работу. А тем более зани-
маться преподавательской деятельностью. Короче говоря, - в
глазах Кетовой был лед, - я предлагаю ходатайствовать перед
ВАКом о лишении Барботько ученого звания и степени.
Кто-то уточнил ее словами ректора:
- Звания советского ученого.
Ректор начал персональный опрос: "Профессор Охрин?",
"профессор Легачева?", "доцент Смолич?"... Одни безоговороч-
но присоединялись к Кетовой, другие пытались как-то смягчить
решение, ссылаясь на молодость Барботько, на ее неопытность,
предлагали отстранить от исследовательской работы, но позво-
лить продолжать педагогическую и врачебную - все-таки Бар-
ботько приобрела известность как хирург.
На старике Персидском произошла заминка. Персидский гарк-
нул "Нет!", и, нахохлившись, решительно отказался привести
мотивы отказа.
Последним был Гликин. Устремив глаза в потолок и барабаня
пальцами по губам, сложенным трубочкой, он не сразу отозвал-
ся на вопрос ректора.
- А не спешим ли мы? - усомнился он. - Коли уж заговорили
языком диалектики, отчего бы и не поразмыслить. При такой-то
суете можно споткнуться на самом очевидном и расквасить себе
нос. Все взяли на себя роль прокуроров. А кто же защитник?
И он всем телом повернулся к Асе, испытующе глядя в ее
лицо. Ася встрепенулась. В словах Гликина вдруг вспыхнуло
яркое пятнышко света, в котором замаячило нечто такое, что
ускользало от всех, здесь сидящих. Даже от Вадима Сергееви-
ча. Ася словно вдохнула солидную порцию нашатырного спирта.
И все в ней разом возмутилось против самой возможности сло-
жить оружие. Здесь, в этой комнате, решалась не просто ее
судьба ученого, но и правомерность решения проблемы. Ей
предстояло одним ударом разрубить гордиев узел, ибо времени
на раздумье не осталось.
Но как? Как?
- Насколько я понял, - резюмировал Вадим Сергеевич, -
профессор Гликин воздерживается. Странная позиция, на мой
взгляд. Ну что ж, прошу выслушать проект решения.
И тогда, опережая проректора, поднялась Ася.
- Вадим Сергеевич, - она предостерегающе подняла руку, -
разрешите прежде небольшую справку.
- Она, что, имеет какое-то значение? - нахмурился ректор.
- Безусловно!
- Даже так? Любопытно... Говорите, Ася Давыдовна.
- Видите ли, - Ася поежилась, увидев, с какой надеждой
смотрит на нее старик Персидский, - видите ли... я... все
мои друзья знали, как совет отреагирует на наш эксперимент.
Нет, нет, я не собираюсь оправдываться! - предупредила она
нетерпеливый жест Вадима Сергеевича. - Просто, прежде чем
пойти на совет, я распорядилась обесточить все жизнеобеспе-
чивающие установки, - Ася сделала многозначительную паузу,
краешком глаза уловила, как понимающе заблестели глаза Арка-
ши. - С вашего позволения, эксперимент с созданием гомунку-
луса закончен летально. Уродливого существа, скроенного по
методу уэллсовского Моро, как изволил сравнить наш уважаемый
Вадим Сергеевич, не существует.
Ах, опять эта многозначительная томительная тишина! А как
вытянулось лицо Персидского, как медленно выпрямилась Кето-
ва, как застыл Гликин с губами, сложенными трубочкой! Ася
села, поправив брюки на коленях. Рядом с нею чуть слышно, но
облегченно и восторженно вздохнул аспирант Аркаша...
Ее попросили уточнить: "Вы что, сняли давление в барока-
мере?", "Как?! Вы прекратили подачу крови?", "А биостимуля-
торы? Надеюсь их-то вы не выключили?"
- Да они попросту убили ее! - развела руками Кетова.
- Я окончательно отказываюсь понимать вас, Ася Давыдовна,
- в явном замешательстве пробормотал Вадим Сергеевич. - Вы
что, действительно сделали это?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг