А кроме того, Риту, пока она пребывала в стационаре, навестила
делегация родной жилконторы во главе с самим Игорем Валентиновичем, заметно
постаревшим от сострадания, но, может, еще и от всегдашней своей
невоздержанности. Потом приходили учителя из вечерней школы во главе с
отводящей глаза Алевтиной Викторовной, потом трое бывших одноклассников -
Олеська да разысканные ею Ванька с Нинкой. Ну, и в довесок к этим троим,
само собой, присутствовал Олеськин мужик.
Родители и Ромка навещали, разумеется, каждый день и таков был мамин
регламент, взявшийся невесть когда и откуда, всякий раз высиживали часа по
полтора, доводя до изнеможения и себя, и Риту.
Еще все болтали, что неоднократно видели неприкаянно скитающегося вкруг
больницы Левку-фельетониста, и был он будто бы то ли вдрызг пьяным, то ли
вообще не в себе, однако сама Рита последнего своего любовника, время от
времени поглядывая в окно палаты, ни разу не засекла, а то б, может, кинула
ему в башку больничное эмалированное судно...
Перемены, которые Рита учуяла в первый же момент возвращения на службу,
имели, однако, как оно обычно и бывает, довольно существенную инерцию.
Сперва формально не было никаких перемен. Дел скопилось много, Рита
впряглась в свой воз с удвоенным против прежнего рвением, но скоро стала
подмечать, что почти никто теперь к ней не заходит просто так, а лишь - по
производственной надобности. Что почти совсем перестали звать на какие-либо
совещания и междусобойчики, словно бы все это враз прекратилось, однако -
она ж понимала прекрасно - это может прекратиться лишь одновременно с самой
жизнью.
Впрочем, зато Рита могла сравнительно непринужденно запираться время от
времени в своем кабинете, чтобы сделать себе очередную инъекцию. Правда,
после этого какое-то время в кабинете стоял характерный запах - и спирта, и
еще чего-то медицинского - приходилось открывать настежь дверь, которая в
узком коридоре всем мешала...
В общем, всяких, пусть не очень пока крупных, однако все сильнее
раздражающих, неудобств появилось изрядно. Стала самой себе все заметней уже
не стройность, которой совсем недавно многие завидовали - мол, счастливая
ты, Рита, ешь все подряд, мучное и сладкое почем зря наворачиваешь, а фигура
твоя все безупречней, - но самая настоящая худоба. И завидовать сразу
перестали - это ж тогда уже проявлялись первичные признаки грозного недуга -
наоборот, стали к себе с повышенным вниманием приглядываться, прибавление
веса считать куда меньшим злом, чем оно прежде казалось, хотя знали
прекрасно - эта болезнь вместо худобы может давать и совершенно
противоположное. Притом даже чаще.
А вскоре у Риты начались головные боли и почечные колики, что она
скрывала до последней возможности, пока однажды не скрутило так, что во
второй раз увезла с работы скорая.
И тогда Рита решила уходить. Не дожидаясь, пока предложат. Зачем
ставить начальство, которое всегда к ней хорошо относилось, в столь
тягостное положение. Зачем в еще более тягостное положение ставить саму
себя.
Конечно, начальство, возможно, следовало и помучить, ведь с квартирой -
это уже очевидно - не выгорело и не выгорит, времена не те - была б здорова,
вырвала б беспроцентную ссуду, выплатила потом - не выплатила, дело десятое.
А теперь - какая ж ссуда. Да и равнодушие ко всему на свете нарастало день
ото дня...
Месяца два ушло на всякую волокиту. Месяца два Рита еще получала
полновесную зарплату, хотя могла бы это дело и на четыре месяца, согласно
законодательству, растянуть. То есть два месяца она честно доводила до
более-менее вразумительной кондиции свои дела, чем растрогала начальство до
такой степени, что оно каким-то образом умудрилось ей не только солидное
выходное вознаграждение выкроить - именно вознаграждение значилось в
приказе, а не пособие - но и предложило на прощальном банкете, устроенном в
ее честь и чем-то явно смахивающем на поминки, занять однокомнатную
служебную площадь неподалеку от родителей. Притом - так и сказано было -
"пожизненно". В смысле, до смены руководства учреждения.
Это словечко "пожизненно" так тогда Риту царапнуло, что сгоряча она
надменно отказалась. С таким видом, будто у нее имеются некие никому не
известные перспективы. Отказалась и сразу пожалела, но не слишком. Ибо
намерение никогда больше не иметь близких отношений с мужчинами у нее к тому
моменту еще больше укрепилось, а страстному желанию полноправно хозяйничать
на собственной суверенной территории места в сердце еще как-то не нашлось и,
казалось, никогда не найдется. С родителями же никаких забот, в Ромке оба
души не чают, особенно папка, все горечи, которые можно было, Рита им уже
принесла, осталась самая последняя горечь, но это уж - святое дело...
А вдруг - абсолютно неожиданная улыбка судьбы. Или - на иной вкус -
антихриста ядовитая ухмылка. Затащила к себе на долгожданное новоселье
Олеська, подруга сердечная, мол, развеешься чуток, заодно поможешь, сколько
сможешь, подскажешь чего-нибудь в нужный момент - дело-то суетное, мало ли.
И Рита не смогла подруге отказать, пошла, даже не имея намерения
сколь-нибудь существенно "развеиваться". А вышло...
В общем, выпила Рита немного совсем, но опьянела, видимо, изрядно. Если
это, конечно, обыкновенным опьянением было. А там все крутили и крутили одну
и ту же кассету, где стареющая, несмотря на все ухищрения, "примадонна" все
какому-то сопляку набивалась - мол, пригласите, молодой человек, даму,
которая годится вам в матери, танцевать, и все тут.
И Риту эта песня как-то вдруг очень проняла, хотя по возрасту и она
"примадонне" в дочки годится, и молодой человек, на грех, откуда-то взялся -
потом лишь выяснилось, что это друг младшего Олеськиного брата, который
вместе с ним в колледже, в смысле, техникуме учился.
И очутилась Рита с этим мальчиком в пустой квартире Олеськиных
родителей, которые на новоселье дочери беззаботно пировали до самого утра.
А утром Рита с ужасом и одновременно ликованием осознала, что ведь
случившееся с ней, как ни глупо оно звучит, - первая любовь. Ибо ничего, ну,
абсолютно ничего равного этому ощущению она никогда еще не испытывала, хотя
была уверена, что раза два-три определенно любила, как все нормальные люди.
А тут вдруг выяснила, что любовь - это когда, говоря по-старинному,
занимается дух. Вот ведь целые эпохи прошли с тех пор, как данное выражение
было изобретено, но равноценной замены ему - нет. Что показательно. И
дурачок этот семнадцатилетний в нее, двадцативосьмилетнюю дуру, влюбился не
на шутку. Если бы хоть один из двоих удержался в здравом уме, все
закончилось бы не слишком болезненно. Даже и - несмотря на огласку. Если бы
Рита не была серьезно больна, тоже рано или поздно - перемололось бы, как
говорится.
И, осознав со всей обреченностью, что друг без друга не протянуть им и
дня, отчаянные любовники, стоически перенеся несколько диких, изнурительных
скандалов с родней, сняли квартиру в получасе езды от родного города. В
захудалом одном городишке.
- Что ж, - трагическим голосом сказал Анатолий Викентьевич дочери на
прощанье, - езжай. Мы от тебя не отрекаемся, ты - наш крест, который мы
пронесем до конца, что б ни случилось. Однако в любовь твою долгожданную,
запоздалую и романтичную я лично не верю. Хотя ты знаешь, что "любовь" для
меня - далеко не пустой звук. Но у тебя - только махровый эгоизм, и ничего
кроме.
- И все же папа, я - люблю.
- Себя. Только себя. Столкнувшись с бедой, ты решила, что весь мир тебе
крупно задолжал. И ничуть не колеблясь, ломаешь жизнь ни в чем не повинного
пацана, у которого, как теперь говорят, - "гормоны". То есть - хоть день, да
мой? Или еще проще - урвать, хоть под конец, урвать чего-нибудь назло всем!
- Но я колеблюсь, папа! Я ужасно терзаюсь, проклинаю себя, только
ничего поделать не могу. Да и Алешечка, клянусь тебе, вцепился как клещ!
- Если б я не знал твоей способности принимать и выполнять свои
решения. Но я знаю...
- Э-эх, папка, родной ты мой, любимый!..
- Не надо. Пожалуйста, не надо. У меня ж нет такой твердости
характера...
И они уехали, взяв с собой самый минимум вещей. И Ромка, вопреки тайным
Ритиным надеждам, тоже поехал. Хотя к деду был явно больше привязан, чем к
ней.
- У меня же есть сыновний долг. И не имеет никакого значения то, что я
по разным поводам думаю и как оцениваю, - так по-взрослому высказался Ромка,
который по собственному почину начал учиться высказываться по-взрослому
где-то лет с семи и скоро здорово в этом наторел.
Кстати, на новом местожительстве его неожиданно легко приняли в школу.
И только потом случайно выяснилось, что произошло это благодаря тайному
старанию завучихи вечерней школы Алевтины Викторовны.
27.
Когда все разбрелись по своим плацкартам и комнаты осветила огромная
луна, освободившаяся-таки из влажных, рыхлых объятий облака - существа
среднего, как ни крути, рода - Рита вдруг вспомнила, что днем планировала
допустить до себя Алешечку. Однако сейчас представить его в своей постели
было слишком тягостно.
И тут взгляд Риты совершенно случайно упал на висящий над кроватью
образок. И показалось в неверном лунном мерцании, что взгляд Бога сделался
вдруг поразительно живым.
"Господи, возьми меня наконец!" - подумала, всего лишь подумала Рита.
"Нынче же?" - удивленно поднял брови Он.
"Да".
"Ну, иди уж..." - ответил беззвучно, однако предельно отчетливо
Господь.
- Алешечка! - несколько громче, чем следовало, позвала Рита.
А тот и не спал вовсе. Либо из-за кофе, либо - так... Спал ли Ромка -
значения не имело. Вполне вероятно, что парень таился, однако ведь Рита
призвала возлюбленного отнюдь не для любовной игры.
- Что? - Он присел возле ее кровати на корточки. По полу дуло.
- Я сегодня умру, Алешечка.
- Но...
- Не перебивай, любимый... В общем, прости меня, если сможешь, и
забудь. Похороните меня тут, у них, в лесочке. Там классно, я смотрела. А то
у нас в городе... Нет, если суждена мне "геенна огненная", то пусть не на
этом свете. Хватит с меня и того.
И Рита впрямь отключилась. Будто бы и без особых причин.
Конечно, Алешка заметался, Ромку с постели как сдуло, побежали к
соседям в скорую звонить, и местная скорая прилетела, как всегда,
моментально.
Однако в чувство Риту привести не смогли. На глазах многочисленных
зрителей - а ведь набежали и соседи - у ней начался стремительный отек ног,
несколько позже - рук, страшно побагровело лицо. Но умерла тем не менее
неожиданно - в один миг. Только напряглась и тут же обмякла. И все...
Ее даже на вскрытие не возили. Оказывается, в малом городке это -
запросто. Вызов скорой был далеко не первый, потому и бестрепетно записали в
документе: "Острая почечная недостаточность на фоне сахарного диабета". А
говоря по-простому, "отказали почки".
С похоронами соседи здорово помогли, а то б безутешному папе Толе
совсем лихо пришлось. Соседи даже и на скромный веночек собрали.
Оказывается, традиция у них такая. И независимо - столбовой ты в доме жилец
или второсортный. И одна из соседок вполне натурально рыдала на похоронах,
так рыдала, что пара других, сдержанно прослезившихся старичков, супругов
видимо, вынуждена была поддерживать ее под руки.
- Спасибо тебе, Алексей, - сказал Анатолий Викентьевич на девятый
день, - ты скрасил последние дни нашей несчастной Риты, сердечное спасибо.
И - извини.
- Не надо меня благодарить, дядь Толя. Вам спасибо, что не отматерили,
морду не набили.
- Еще у своих родителей за меня прощения попроси, они, наверное,
счастливы, что закончился их кошмар. И, как ни трудно, я их где-то
понимаю... И - прощай.
- Прощайте и вы. А ты - Рома? Может, мы с тобой еще когда-нибудь
встретимся?
- А зачем?
- Ну, незачем, так незачем...
- Не сердись, Леха...
- И ты, братан, не сердись. Скоро, может, влюбишься, дак...
Но не договорил, рукой махнул только.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 18.09.2014 22:52
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг